История одной командировки

До описываемых событий был терракт в Гурьяново, последствия которого мне пришлось освещать в составе съёмочной группы РЕН-ТВ, потом Каширка, после – война, бои, не триумфальная победа, - много крови, трагедий, драм, что-то даже притупилось в профессиональном сенсорном наборе моей души. Но именно первая моя командировка в регион боевых действий, когда вторая чеченская только начиналась, оставила целую гамму чувств и множество вопросов, на которые и сейчас вряд ли смогу ответить наверняка. Поэтому решил написать очерк без особого старания и глубокой переработки, честно и без прикрас выложить, чтобы не забыть, когда придёт старческий маразм. Если до него, конечно, удастся дожить.
Большинство имён я изменил, чтобы нечаянно кому-то не навредить, так как в этой командировкелюди со мной говорили всегда искренне и с доверием.   

В Чкаловске

На военном аэродроме в Чкаловске вовсю шла погрузка гуманитарной помощи беженцам Чечни, а также оборудования и медикаментов, которые предназначались для работы бригады «Медицины катастроф».  Бортовой погрузчик втягивал в «пещеру» грузового судна ИЛ-76 огромные контейнеры цвета ржавчины, а рядом стояли воодушевлённые предстоящей командировкой военные, курили и шутили на только им понятные темы. Врачи укладывали свои личные вещи.

Уже наискось падал редкий крупный тяжёлый снег, немилосердно хлеставший по нашим лицам. Мороза не было, но зато дул холодный влажный ветер, проникавший во все приватные места. Стояла унылая облачность. Кто-то спокойно смотрел в небо, пытаясь угадать дальнейшие сюрпризы погоды. Кто-то просто думал о чём-то обыденном, другие звонили по мобильному телефону своим родным, успокаивая и обещая, что будут на связи при любом удобном случае.

- Гена,гляди - самолёты выруливают на взлётную полосу! – Громкий голос моего оператора Василия Славинаотвлёк меня от разговора с начальником группы медиков Виктором Шарпо. Я посмотрел в сторону и увидел, как со свистящим грозным шумом один за другим маневрируют СУ-24 с бортовыми номерами, которые можно было различить, не щурясь, пытаясь настроить фокус своих близоруких глаз. Я смотрел на это действо с двояким чувством: быстро и уверенно два белоклювых «коршуна» двигались по своим полосам, как единое тело, но куда они собирались?..

- Летят прибавлять нам работы - никак не могу к этому привыкнуть, - задумчиво произнёс врач, представившись Виктором, глядя в ту же сторону, что и я. – А вы что чувствуете?

- Не знаю, война где-то далеко, а её шум начинается здесь – непривычно как-то!

- Я не об этом.

- Понимаю: они летят убивать, и это не рассказы дедушки о прошлой войне, а наша реальность.Неприятное ощущение.
В следующую минуту мы увидели, как с камерой наперевес бежал к «сушкам» мой оператор, стараясь всё снять, чтобы не упустить момент взлёта.

- Что этот идиот вытворяет, а? – закричал кто-то позади. Яобернулся и увиделрядом стоящего низкорослого уже немолодого, но сохранившего свою талию полковника, командовавшего погрузкой и отправкой грузового борта.

- Вы корреспондент?

- Я корреспондент.

- Фамилия!

- Геннадий Бобров, а вы, собственно, кто?

- Конь в пальто!

- А точнее?– спросил я, нисколько не смутившись его грубости.

- Полковник Розанов. Я вас, хулиганов, аккредитовал на свою голову! Какого чёрта вы его туда послали?!

- Он ни при чём, Павел Николаевич, этот сам рванул. Пресса! – выручил меня Шарпо. – Теперь уже ему ничто не поможет, разве что небо!

- Ну, идиоты! Не дали мне нормально на пенсию выйти, журналюги треклятые!  – Его же сейчас раздавит или отбросит, илион сгорит к такой-то матери!

- Сгорит, конечно, или отбросит… - подтвердил Шарпо, с тревогой наблюдая за действиями Славина. –Сейчас выхлопнет горячий газ из сопел двигателей, и «Гитлер капут»!Такой беспечный, сколько ему лет?

- Думаю, 45 – ответил я, удивляясь тому, что вытворяет этот обычно капризный и осторожный мужик, и почти с гордостью добавил, что он бывший спортсмен-хоккеист, игравший за латвийскую команду в советские времена.

- Тогда понятно – трус не играет в хоккей! – подытожил язвительно Шарпо. - Ну, вот, что я говорил!..

- Слава тебе, Господи! – вскрикнул полковник, крестясь, и все побежали к оператору.Разумеется, я рванул первым, злясь и восторгаясь его поступком одновременно. Рядом со мной очутился и помощник оператора ИгорьГоркин.

- Живой я, живой! – крикнул Славин, пытаясь подняться с земли.

- Ты-то живой, а камера?! – цинично выпалил я, уже не переживая, а негодуя, что без моего ведома оператор совершил маленький профессиональный подвиг.

- Вроде,цела, - спохватившись, осматривал свою камеру Славин. Игорь Горкин осторожно её у него забрал и стал искать трещины, вмятины, потом включил, проверяя работоспособность аппарата.

– Зато,Гена,  какую я тебе картинку зафиксировал – сказка, а не взлёт!

В самолёте

В огромном жерле самолёта было тесно – мы устроились по его стенкам, упершись коленками в контейнеры, закреплённые металлическими цепями. Когда машина взлетала, каждый, наверняка,  думал о том же, что и я – качни «птица» крылом, и груз раздавит нас как слон бабочку. Это было видно по лицам моих соседей, молча сидящих и не пытавшихся отвлечённо болтать, делая вид, что всё пустяк. Мы успокоились, когда самолёт набрал высоту и уже летел ровно, и когда убедились, что цепи, на самом деле, надёжно удерживали эти многотонные контейнеры.

Шарпо рядом со мной не было - он разместился по другую сторону борта со своими коллегами-врачами, зато я слушал речь о том, как журналисты скупо освещают работу простых военных тружеников, снимая только кровь и разруху войны. Это полковник решил от нечего делать дать мне установку на «объективное» освещение его миссии.
Я, наконец, решил перебить «наставника»:

- Павел Николаевич, а вам сколько ещё служить?

- Полтора года, и на дачу! У меня там три молодых яблони, в Тимирязевской академии купил,– Розанов улыбнулся, как будто говорил о своих детях. - За ними нужен уход.Кстати говоря, хочу свой сорт вывести, есть даже кое-какие задумки.

- Отлично! Вы хотите идти по пути Климента Аркадиевича? – спросил я, преодолевая шум мотора.

- Кого?

- Это естествоиспытатель-дарвинист, Тимирязев. Вы же у него яблони покупаете.

- Насколько я помню, профессор сейчас райскими яблоками занимается.

- А если в генералы позовут?

- Это ни к чему!

- Но плох тот солдат, который не хочет стать генералом! А, товарищ полковник? Вамдо этой планки один шаг!

- Бросьте чепуху молоть, молодой человек! Тщеславием я не страдаю. А потом, вы сами знаете, как у нас в генералы попадают – либо на пузе по кровавой грязи, да и то не всем из тех, кто дополз, честь и почёт, либо на коленях генеральскиешнурки завязывать, служить на генеральских дачах беспородными псами! – это вернее. О, Господи, что я несу и кому! – опомнился полковник и перекрестился.
Я с сочувствием посмотрел на него и понял - он переживал за всё вместе: за полёт, за выгрузку, за то, как осветит её пресса, как в очередной раз что-то случится или не случится, но он всеравно получит от руководства нагоняй за какую-нибудь безделицу.

- Мне интересно вас слушать, но я не затем лечу, чтобы выносить ваше мнение о генералах на публичную площадку, - ответил я с фальшивой обидой в голосе. – Народ не дурак, поэтому не стоит тратить эфирное время на то, что он и так знает!

- Согласен! Моё мнение обывательское. Однако знаете, чему я не перестаю удивляться?

- Н-е-ет.

- Как идёт война!Люди, которые её исполняют, делают это обыденно, со скукой, как будто они фасуют мешки с сахаром -работа по плану и согласно установленному графику. Когда я хлопочу вокруг своих яблонь, у меня глаза горят и сердце стучит быстрее, а здесь, в основном, рутина. Ребята, которые на передовой лицом к лицу с противником,  - не в счёт!Тамты уже на взводе, защищаешь себя и товарища!А ещё когда в атаку идёшь – ты весь в эйфории, адреналин и всё такое. Но в целом, война – это грязная и некрасивая работа!

- Зачем же вы пошли в армию, Павел Николаевич?

- Не поверите - Родину защищать! А здесь ты её родимую усмиряешь.

- Тоже, ведь, способ защиты, да?

- Да, только в своё время можно было не доводить до крови. Кого народ во власть выбирает? Лучших, наимудрейших из достойных? Или тех, которые даже самими собой управлять толком не могут?

- Да, можно было не доводить, - ответил я. Мы ещё поболтали немного и уткнулись лбами о холодные стенки контейнеров, другие завалили свои сонные головы к борту, чтобы немного поспать–всем пришлось вставать рано и прибыть в Чкаловск до рассвета.После посадки в Северной Осетии нас ждала ещё долгая дорога.

Моздок

Самолёт на удивление мягко сел на аэродромную полосу военной базы, так, что я даже этого не заметил -меня разбудила суета и хлопанье в ладоши. Снаружи нас уже ждала колонна грузовых машин, в которые солдатики из роты обеспечения стали спешно перегружать гуманитарку и медицинское оборудование.

Чтобы не мешать процессу, я вышел и застыл в сторонке. «Как вам тут живётся-служится?» - мысленно спрашивал я, разглядывая каждого из этих молодых бойцов. Их матери и отцы, небось, с ума сходят. Лучше тут воевать, чем ждать своюкровинушку и каждый божий день проводить в молитвах, а встречать с тревожной надеждой. Вон щупленький, тонкошеий парнишка в очках.Его родитель где-то читает лекцию, смотрит с кафедры в зал, разыскивая среди таких же курносых своего очкарика. «И как тебя сюда занесло?».

Небо было чистым, солнечный день и никакого снега – мы его оставили в Москве. Туда-сюда сновали армейские чины. Кто-то подбегал к нашей группе медиков, что-то для себя выясняя.Остальные, не замечая нас, спешили по своим делам, ныряя в огромные, накрытые маскировочной сеткой брезентовые палатки.Затем опять появлялись, поправляя хлопчатобумажные фуражки, и исчезали с папками под мышкой среди рядовых и важных чинов. По полосам аэродрома носились УАЗики, КАМАЗы, УРАЛы, маневрировали бэтээры.

Тут и там рядами выстроилась боевая техника: вертолёты Ми-28Н и 24, знакомые уже «сушки» и мобильные бочки полевой кухни КП-125, возле которых суетились сопливые кашевары – кто в белых халатах и в поварских колпаках, а кто просто в «хаки». Сплошной стеной, образуя периметр посреди поля, стоял загадочный зелёный металлический забор.По всему было видно, что он огораживал от всех что-то стратегически важное -систему залпового огня «Ураган» или продовольственный магазин и баню для старших офицеров.

- По Грузинской дороге не поедим – опасно! – услышал я рядом с собой знакомый голос. Это был Шарпо. – Вчера на ней убили какого-то генерала. Специ определили, что там работает грамотный снайпер. Или снайперша.Поэтому отправимся по перевалу. Конечно, займёт больше времени, но зато безопаснее.

- А если нас с горных склонов будут расщеплятьиз гранатомётов илив заложники возьмут? В горах абреков больше, чем за придорожными кустами.

- От гранатомёта легче укрыться, чем от снайпера.

- Да, это верно, - согласился я, хотя откуда мне было всё это знать! 
Нас накормили полевой кашей с тушёнкой, салатом из помидор и огурцов, дали компот из сухофруктов и погрузили в старый обшарпанный автобус с единственной пассажирской дверью. В незапамятные времена на таких вездеходах с полным приводом обычно доставляли на колхозные поля сборщиков капусты, картошки или доярок на фермы.

Колонна с грузовиками двинулась к горам, а вверху над ней шумно застрекотали вертолёты -они должны были сопровождать груз до безопасной зоны. Впереди и сзади, как машины ГАИ, следовали БТРы. Но наш автобусоставался какое-то время на месте. Все журналисты, летевшие с нами в самолёте, быстро разбежались, удалившись по своим редакторским заданиям, а мы сталиждать, когда, наконец, заведут наш колхозный ПАЗик.

- Видно груз ценнее журналистов и врачей, - заметил я, обратившись к рядом сидящему. Это был моего возраста (30 лет) военный врач, который всё время связывался с кем-то по рации, а тут вдруг, после ответного бормотания в эфире, приумолк и задумался.

- Да, ценнее… Только что сообщили, что разбомбили целую колонну чеченских беженцев – более 2 тысяч человек.

- Кто разбомбил?

- Кто? – удивлённо спросил он, внимательно изучая меня, как будто я только что свалился с Луны. - А вы сами как думаете?

- Я? Никак не думаю, я просто в шоке!

- Как раз подгадали под наш приезд, надо же!
В салоне автобуса началось обсуждение произошедшего. У кого была рация, тот пытался, перебивая соседа, подтвердить информацию и выяснить число жертв. Наконец, сидевший рядом с водителем Шарпо, оторвался от своего аппарата и громко заявил:

- По предварительным данным погибших более 50, раненных – человек 300-400. Ребята, работы будет - «мама не горюй!»!

- Зачем же это? – спросил я, не понимая ничего и не веря услышанному. Бомбить противника – да, но тех, кто бежит от бомб с узелками белья и продуктов, с детьми и престарелыми родителями!.. «Да нет, не может быть!» – уверял я себя.
Война «грязная» и «некрасивая» работа.Сейчас мне казалось, что эти слова звучат особенно издевательски. А, может быть, именно в них, а не в более острых выражениях, скрыт самый верный смысл, самая убедительная оценка бесчеловечного акта вооружённой вражды. И полковник, произносивший это, тогда, наверняка, думал о том же, о чём ия сейчас, и чувствовал то же самое.

Орёл

Автобус уже давно выехал за пределы аэродрома, покинул город и поднялся в горы, подпрыгивая по неровной бугристой дороге. Я очнулся от своих тяжёлых мыслей и стал смотреть в окна.

- Осетию проехали – это уже Ингушетия, - заметил мой сосед, тоже с любопытством рассматривавший живописные пейзажи гор.

- Вы здесь впервые? – спросил я.

- Нет, третья командировка. Но не устаю удивляться. Знаете чему?

- Догадываюсь.

- Наверное… Меня тут удивляет сочетание несочетаемого: поразительная красота гор и всего, что с ними связано, и вот эта война. А здесь народ воюет испокон веков. Как это может быть? Неужели эта красота не останавливает людей?
Я ответил ему, что, например, Наполеона и Кутузоване остановили лютики и ромашки на Бородинском поле.

- Да, поле – это красиво, но глядите какие горы! – они же к небу рвутся, туда, где всё должно быть чистым, невинным, святым! Какая может быть тут война!

- Вот поэтому воюют, что эта красота нужна многим, а не только нам с вами! Рядом Иран, Турция. А Грузия уже давно с Россией не в ладах.

- Да, но я говорю не о политике…
Справа от нас - стена древних камней, слева - мы с любопытством наблюдали жизнь местного населения. Далеко внизу раскинулись мелкие селения с добротными каменными домами. Иногда попадались просто-таки настоящие ранчо с лошадьми, огромными стадами овец, коров и прочей живности здешних мест. Дворы, в основном, были огорожены каменными заборами в средиземноморском стиле, ухоженные и застроенныеаккуратными хозблоками, симпатичными ажурными беседками среди деревьев,высаженных в садовом порядке. 

- Здесь народ не бедствует! - поделился я впечатлениями с моим соседом, который, словно опомнившись, представился:

- Николай. Да, не бедно.

- Очень приятно, а я - Геннадий. Вопрос: а за счёт чего живут здесь «не бедно»? Похоже, что подмосковная Тверь позавидовала бы такому изобилию!

- А вот это вы сейчас узнаете. Видите внизу странные пятна?

- Вижу какие-то лужи, тёмные, как смоль.– ответил я и заметил, что  давно обратил на них внимание. - Что это?

- Это нефтяные прудики, озёра, как хотите, так и называйте. Раньше, при Советском Союзе, здесь кругом стояли вышки, качавшие нефть.Оборудование давно демонтировали, а нефтьпо буровым скважинамвышла наружу – она здесьот поверхности земли очень близко. Представьте, будто у вас на огороде золотой прииск!

- Не представляю! Значит, они тут орудуют как самогонщики?

- Именно! Местные научились простейшим схемам получения автомобильного бензина путём отбора лёгких фракций при грубой перегонке. Естественно, всё это осуществляется кустарным способом. Добавление антидетонаторов для получения нужного октанового числа – это обычное дело!А там свинец и прочия гадость! Дико вредное производство и для тех, кто его осуществляет, и для автомобильных моторов, и для экологии. Но я слышал, что есть здесь и добросовестные умельцы, которые перегоняют топливо дважды, используя технологию крекинга. Конечно, и продают дороже – своим землякам и нашим военным.

Я пробрался к Шарпо и стал уговаривать его остановить автобус на 3 минуты.Но тот недобро посмотрел на меня и заявил, что у него инструкция - по дороге нигде не останавливаться, разве что только по нужде.

- Вот именно! По нужде! – тут же нашёлся я. – Понимаете, что-то несвежее проглотил на солдатской кухне…
Шарпокакое-то время ещё раздумывал, затем серьёзно уже для всех скомандовал:

- Короткая остановка! Выходим и оправляемся. На всё про всё – 5 минут! Дальше поедем без остановок, с применением памперсов!
Оператор стал снимать горы и низины с ингушскими ранчо, некоторые медики последовали за нами, чтобы размяться.Не мешая нашей работе, они тоже стали молча смотреть вниз и тихо переговариваться.

Откуда-то сверху из-за спины с шумом вылетел на обозримое пространство орёл.Он стал кружить неподалёку, словно изучал нас своим цепким воинственным взглядом. Это был настоящий хозяин здешних гор, который говорил нам это всем своим мятежным горделивым видом. Стоявший рядом со мной шофёр-осетин стал объяснять мне, что орёл – это царь кавказских гор, символ света, который борется с мерзкой змеёй, приносящей людям одни только болезни и горе.

- Как думаете, это добрый знак?

- Если иметь в виду вашу группу врачей и журналистов, то, уверен, что добрый! – ответил многозначительно водитель ПАЗика. – А вы бы сняли его на плёнку!Смотрите, как выкручивает перед вами!Так и просится в эфир!
Я тут же рванул к оператору с установкой запечатлеть полёт птицы.Но Славин делал панорамную картинку, рукой показывая, чтобы я ему не мешал. Затем он понял, что я от него хочу, и, не отрываясь от «глазка» камеры, пытался нацелиться на орла.Но тот быстро умчался вниз, оставив после себя лишь наши восторженные впечатления.

- Улетел царствовать, – заметил шофёр, - у орлов своя гордость и много дел.

В медицинском лагере

Добравшись без приключений в станицу Слепцовская, мы расположились в медицинском лагере на самом её краю. Неподалёку я заметил рынок, куда можно было заглянуть, чтобы познакомиться с местным людом и купить необходимых продуктов. Но нам объяснили, что по приказу президента Ингушетии Руслана Аушева к группе прикрепили автоматчиков из местной гвардии. Они нас должны не только охранять, но и ограничивать в перемещениях по станице.Довод привели убедительный: мыбыли весьма привлекательными объектами для бандитов, которые промышляли тут похищением людей с целью получения выкупа.

- Это делают не только чеченские хулиганы, но и некоторые наши пацаны, - пояснил командир охраны Албаст.
- Как же мы будем тут работать, если нас за ограду не пускают? – пожаловался я Шарпо, но тот лишь плечами пожал, мол, не его это дело няньчиться с журналистами – у самого работы выше крыши.

- А разве вам в лагере нечего снимать? – спросил он. –Покажите, как врачи осуществляют приём местного населения, которое здесь живёт без серьёзной медицинской помощи.

- Мой оператор это уже снимает. Но нам нужно попасть в лагерь беженцев.

- Не волнуйтесь вы так - мы туда завтра поедем. А беженцев вы скоро увидите и здесь!

Я понял, о чём говорил Шарпо только тогда, когда вход в лагерь усилили автоматчиками, установили ограждения и организовали дополнительный пропускной пункт -в лагерь стали заходить раненные женщины и дети, молодые мужчины и старики. Некоторых доставляли на носилках и на руках. Это была та самая группа, которую на границе с Ингушетией кто-то отчаянно атаковал с воздуха.

Было несколько версий.Первая – это провокация со стороны чеченских боевиков, которые, раздобыв где-то боевые самолёты, шарахнули по своим. Вторая – наша авиация спутала колонну беженцев с перемещениями боевых отрядов противника, во что просто невозможно верить. Третья, которой, к слову говоря, доверяли многие, - из колонны беженцев по кружившим рядом федеральным вертолётам открыли огонь из ручных гранатомётов, типа«Муха», что здорово обидело наших ребят и заставило их ответить столь неадекватно.

Я заметил группу чеченских женщин и подошёл.Беженкитщетно пытались кого-то удержать на ногах, но человек валился на землю под грузом своего огромного тела.

- Видите, нас не пускают к докторам, а он может умереть.

- Ранен? – спросил я, пытаясь найти на пожилом мужчине лет 70-ти следы ранения.
Женщина, наверное, дочь старика, грустно покачала головой и тихо сказала: 

- Нет, не ранен, но когда нас бомбили, емустало плохо с сердцем–может, инфаркт. Он же у нас сердечник!

- Так посадите его на землю, чего вы его на ногах-то держите? – недоумённо скомандовал я и бросил на землю свою кожаную куртку.  Сами женщины были одеты в лёгкие кофты, некоторые кутались в цветные летние платки, в то время как на улице был уже декабрь.

- А почему вы сами так легко одеты? Неужели не смогли с собой что-нибудь прихватить из тёплой одежды?

- Всё обгорело, пришлось переодеваться в то, что было с собой. Мы же не можем грязными приходить к докторам. Это неуважение к ним!

- Милая девушка, о каком уважении вы говорите! – им лечить надо, а не смотреть на вас. Давайте помогу пройти! – самоуверенно сказал я, подняв свою куртку с земли и подхватив под руку пожилого чеченца, направился к пропускному пункту.

- Нэт! Суда толкоранэных! – с жутким акцентом заявил один из автоматчиков. – Эта-апрыказ!

- У человека инфаркт! - пытался я возразить, но тот равнодушно показал рукой, чтобы я отошёл и больше не умничал.

К счастью у входа появился Николай с коллегами, чтобы выбрать очередную группураненных. Я обратился к нему, сообщив, что старик тяжелобольной, с инфарктом. Он молча дал знак охране, и та пропустила нас, раздвинув металлические ограждения.

Весь вечер мы снимали работу врачей внутри палаток и снаружи, брали интервью у беженцев. Когда наступила ночь, уселись у костра вместе с автоматчиками, насадив на палки картошку. Славин уже спал в одной из палаток, Игорь уселся рядом со мной, молча наблюдая, как обугливается его картошка, а я с профессиональным интересом пытался разговорить гвардейцев Аушева.

- Тяжело служится, ребята?
Они молчали, глядя на огонь, но восточный такт не позволил оставить меня совсем без ответа.

- Нам нет, а нашим братьям, там – да, тяжело, - растягивая слова, сказал парень, который потом назвался Айдером.

- Братьям? – удивился я.

- Да, братьям, - со вздохом повторил он. – Ингуши и чеченцы - один народ.

- Но вы же совсем недавно воевали друг с другом, не поделив приграничную землю.

- Какая разница! – разведя руками, сказал другой ингуш. –Когда братья дерутся, соседям не надо вмешиваться. У тебя есть брат?

- Есть.
- Ты, когда с ним ссоришься, не стучишь же в соседскую дверь, чтобы тебе помогли, да?

- Не стучу.

- И мы тоже не стучали!

- Понимаю… Но вы тут не одни братья, есть ещё куча народу, которому не нравится, что вы колошматите друг друга из всех орудий: русские, евреи, греки и т.д. Им заодно тоже достаётся. Страдаем-то все вместе!

- Какие греки, о чём ты! – возмутился парень, назвавшийся Алхастом. – Это наша земля, мы за неё в ответе перед нашими детьми, а не греки!

- Не хочу вам лекции читать, угрюмые вы мои, но замечу лишь одно: кавказцы однажды уже постучались в дверь, прося русского императора о помощи. С большой неохотой сюда пришли войска, чтобы спасти Грузию и населявшие здешние края народы от полного вырезания. Если бы не сосед, как вы говорите, то тут своих баранов давно бы уже резали турки и персы. А их экскурсоводы рассказывали бы туристам о том, как здесь некогда проживали многочисленные племена черкесов, аварцев, лизгинцев, кабардинцев, балкарцев, чеченцев и ингушей. И этому верилибы не все – давно это было и почти неправда!..

Воцарилось очередное молчание. Я этих ребят не убедил или мне это показалось тогда. Тёмное небо вдруг замерцало всполохами, послышались глухие объёмные взрывы.

- Слышите? – спокойно спросил Айдер. – Это работает БМ-24.


- Установка «Град», - уточнил Алхаст. - Они бьют не по помидорам.
В этот момент к нам подошлимои знакомые врачи и уселись рядом.

- Замёрзли, орлята? – с бодрецойспросил Шарпо, обводя взглядом всех сидящих у костра. Его взгляд с прищуром мня удивил своим оптимизмом и равнодушием к своей усталости. 

Но ингуши немного воодушевились и приосанились.

- Не холодно, нормально, - ответил Алхаст и протянул Шарпо свою палку с уже запечённой картошкой.Другой ингуш проделал тоже самое, угостив Николая.

- Ай, спасибо, а то мы проголодались и дико замёрзли! В палатке обогрев запрещён – операционная!

Со стороны пропускного пункта стал доноситься какой-то шум, видно, подошла новая группа раненых беженцев, илюди стали конфликтовать с охраной. Гвардейцы направились на выручку, а врачи остались сидеть на месте, пытаясь укусить за бока горячие печёные картофелины.

- Хотите, я угадаю, о чём вы тут беседовали? – хитро подмигнув мне, спросил Шарпо.

- Ну, угадывайте!

- Вы им об ужасах войны, а они вам о том, что ингуши и чеченцы –братья. Угадал? – неглядя на меня, спросил врач.

- Да, угадали. Слышите, как работает «Град»?

- Откуда вы знаете, что это «Град», может ТОС-1? – агрессивно прервал он меня. И я тогда без ошибки понял, что он патриот, но врач, у которого нет границ, есть совесть и профессия. 

- Может и ТОС-1, - почти равнодушно ответил я. - Гибнут с обеих сторон. Мне тут Некрасов вспомнился, зачитать?

- Некрасов, - переспросил Николай, - давайте, валяйте. Тёска как-никак! 

Внимая ужасам войны,
При каждой новой жертве боя
Мне жаль не друга, не жены,
Мне жаль не самого героя. . .
Увы! утешится жена,
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна -
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слезы -
То слезы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей. . .

- Да, проникновенно, - заключил Шарпо, - но хочу вас кое о чём предупредить, Геннадий. Для полной объективности восприятия того, что вы тут видите: отбросьте иллюзии и не пытайтесь им понравиться! Бесполезное занятие! – все равно вы для местного людаостанетесь представителем агрессора. Нас, врачей они ещё воспринимают.Даже когда мы их в лицо  «зверьками» называем. Они нам рады будут всегда, потому что по их древним обычаям у докторов нет национальности, у всех остальных она есть, и даже у вас, у журналистов.

- А как же традиционное гостеприимство?

- Оно работает только, когда у гостя нет в руках мечей, - пояснил Николай.

- Но я же не вооружён!
Врачи с усмешкой переглянулись, давая понять, что моей наивности нет предела.

- Ошибаетесь, -сказал Николай. – Вы сами из себя представляете сплошное оружие. Может быть, даже пострашнее, чем то, что сейчас грохочет в дали. Потому что от того, как вы пишите, во многом зависит быть дальше войне или нет, много у неё будет сторонников или нет. В том лишь разница, что вами, как мечом, одинаково успешно владеют и наши, федералы, и чеченские боевики.

- Вот и думайте, мил человек, думайте! – подытожил Шарпо, вставая и разминая затёкшие ноги. Затем он вместе с Николаем удалился в операционную, а я остался у костра рядом с молчащим всё это время Игорем. Ракетные залпы, к счастью, уже утихли. Хотелось просто спать.

Одинокая палатка

За ночьмедики порядочно устали, поэтому решили разбиться на группы, чтобы посменно принимать пациентов. Мне сообщили, что жители Слепцовской условились не обращаться к ним, пока не примут всех раненых – этот жест поразил меня своей человечностью. Мне удалось уговорить командира наших гвардейцев и начальника КПП выпустить съёмочную группу под мою ответственность на пару минут за ограду -нам нужно былозаснять адресный план лагеря. Я невольно обманул всех – наши съёмки затянулись надолго, но нас никто не тревожил. Мы заинтересовались разбитой неподалёку палаткой - семейная пара что-то готовила на костре.
Это были беженцы из Грозного, которые почти неделю находились в походных условиях, и один Бог знает, как им удавалось выживать в такую промозглую погоду, обогреваясь лишь у костра вне палатки.

- А что, Грозный уже бомбят? – спросил я, удивляясь их присутствию здесь.

- Решили не ждать, пока его в очередной раз разворошат – у нас же дети!– ответила женщина лет 37-40. - Понимаете, мы живём в центре города. Я была уверена, что бои дойдут и до нашей улицы, а видели бы вы её после боёв в середине 90-х: это сущий Сталинград! 

По её манере говорить было видно, что онаиз приличной семьи. Её муж, с виду тоже интеллигент, во время нашего разговора хлопотал у костра и молчал, лишь иногда в подтверждении слов жены кивал головой.Из палатки вышлиих дети: юноша лет 18 и девочка-подросток.Они тут же стали помогать отцу, высыпая в кипящую воду какие-то специи.

- Что готовим? – спросил я, просто-таки заставив себя это сделать: видно было, что меню у них небогатое. Оператор понял меня без слов и перевёл объектив камеры на котелок.

- Картошка, морковь, мука, фасоль. Мясо закончилось,деньги - тоже. Есть ещё всякие крупы, хлеб, сухофрукты. Знаете, один человек, проходя мимо, заглянул к нам на огонёк и обещал принести целую ногу барана!

- У него свадьба, - уточнила девочка и добавила с гордостью: – Он нас пригласил!
Женщина смущённо улыбнулась и заметила:

- На свадьбу мы, конечно, не пойдём - это как-то уж совсем неловко. Хотя от приглашений здесь отказываться не принято…

- А как же учёба в школе, и вот сын у вас. Он где-то учится?

- Да, Руслан поступил в этом году в Институт экономики и правоведения в Назрани. Он у нас упрямый - решил сейчас быть с нами, пока всё не образуется. Преподаватели вуза отнеслись к этому с пониманием. Но мы все равно его скоро прогоним учиться – как только найдём подходящее жильё. А девочку постараемся определить в слепцовскую школу.Если, конечно, власти разрешат.Я сама учитель музыки, а муж физик. Так что можем здесь временно трудоустроиться и вместе с дочкой в одну школу ходить, да, Азочка?

На лицах этих людей и в их голосе нельзя было обнаружить того, что ты мог бы ожидать в подобной ситуации: отчаяния, ненависти или обиды, или глубокую и безнадёжную грусти. Они варили свой незамысловатый суп, даже не пытаясь получить официальный статус беженцев. Гордые, спокойные, почти счастливые, потому что были вместе, были дружны на обочине дороги, по которой медленно тащили свои арбы мулы и с грохотом проносились БТРы.
Жаль, что не получилось выяснить, помогла ли слепцовская администрация этой замечательной семье, зато в тот же день в другом месте я узнал, что чиновники бывают абсолютно чёрноймасти.

В детском летнем лагере

- Нарушаем! – как заправский «гаишник» весело крикнул Шарпо, когда мы уже подходили к воротам медицинского лагеря. – А я уже думал выкупать вас за пару доз новокаина.

- Что за шутки, товарищ Айболит! - я с удовольствием пожал ему руку. – Когда отправляемся в путь?

- Да хоть сейчас! Готовы?

- А то!

- Тогда ныряйте вон в ту «раскладушку»! – и он указал нам нагрязно-белого цвета микроавтобус УАЗ 2206.

- Никак не могу привыкнуть в этой поездке к транспорту, - заворчал Славин, усаживаясьна жёсткое потрёпанное сидение «уазика». Купи мне хоть шоколадку, когда приземлимся в районе Москвы… Устал я от всего этого!

- Это только начало приключений, - безжалостно заметил я.

- Здесь недалеко - избежимхронического геморроя! - вставил свою реплику Игорь, от природы миролюбец, пристраиваясь рядом с оператором и пытаясь уложить поудобнее камеру.

Машина доставила нас быстро и без приключений в довольно приличный на вид детский летний лагерь под Карабулаком. Врачи с инспекцией прошлись по корпусам, обследуя маленьких пациентов. Везде было чисто, опрятно, вкусно пахло выпечкой. Именно здесь я обратил внимание на лица чеченских детишек - они были удивительно красивы с симметричными чертами. Ни единого намёка на трагедию – здесь свободно гуляло детство, беззаботное, счастливое.

Десятки любопытных глаз изучали нас и нашу камеру, со смехом обсуждая на своём языке каждое движение оператора.

Из главного корпуса к нам спешно подошла женщина в белом халате, которая представилась воспитателем.

- Вы, как я понимаю, из Москвы?

- Да, оттуда, - ответил я. – А что?

- На железнодорожной станции были?

- Нет.

- Поезжайте, получите много впечатлений. Там в вагонах живут десятки семей из Чечни, практически брошенные на произвол судьбы! Несколько составов официальных беженцев.Онирасскажут вам много интересного. Женщина также быстро удалилась, а я стал думать, как попасть на железнодорожную станцию, чтобы при этом не разозлить Шарпо.Наудачу к воротам лагеря подкатил «жигулёнок», из которого вышел мой старый добрый знакомый – полковник Розанов.

- Павел Николаевич, доброго дня вам! - мы обнялись, как старые боевые товарищи.

- Как вам тут? Не устали? – спросил он, осматриваясь вокруг.

- Работы много, это да. Тут вот какое дело…

- Ну, говори!

«Ага! - подумал я, - по-отцовски перешёл на «ты», значит, эту корку будет легче размягчить!».


- Нам нужно попасть на железнодорожную станцию, в лагерь беженцев.

- Хорошо, попадайте. А проблема в чём?

- Без сопровождения тут передвигаться запрещено, боятся, что нас украдут.

- Да тьфу на них! Берите мою «пятёрку» и дуйте туда! За три часа управитесь?

- Постараемся.

- Уж постарайтесь, а я с Шарпо поговорю, не волнуйтесь. Да, и будьте осторожны – впереди блок-пост!

На блок-посту

Через минуту мы уже катили в сторону «железки» под ворчания моего оператора.

- Что тебя всё носит-то? Снимали бы себе детишек. Я, между прочим, жрать хочу, как крокодил после засухи!

- Я тоже не верблюд. Жрать все хотят, а работать кто будет? – ответил я с возрастающим чувством раздражения. Он удивлял меня своим поведением: с одной стороны – отчаянный профессионал, с другой – капризен, как ребёнок.

- Ну, ты и садюга! О, стоп-стоп-стопеньки! – вдруг приказал Славин, дёргая водителя за плечо. – Гляди, Гена, ДОТ стоит, дай сниму его, красавца! А там леший выглядывает – измазанный, с ветками на голове. Прям Голливуд!Давай-ка я тебе его срисую, пальчики оближешь! Шлагбаум, будка недалеко, а из неё люди выходят… с автоматами.Геннадий, они сейчас нас будут очень не любить.

Это был тот самый блок-пост, о котором предупреждалполковник.Но никакого ДОТа, разумеется, не было – это балагурство Василия. Вместо него стояло сооружение из наложенных друг на друга мешков с песком в виде квадрата. Как только машина приблизилась к шлагбауму, я вышел.

- Старший лейтенант Корсаков, - лениво представился автоматчик, напоминающий своим видом черепашку ниндзя из-за выпирающего спереди и сзади брони-жилета. – Вышли все из машины, и предъявили ваши фальшивые документы!
Славин первым протянул свою корочку, затем полез в машину и достал  камеру. Офицер собрал наши паспорта, служебные удостоверения и молча удалился в небольшой кирпичный домик.Остальные бойцы, обходя машину, проверили багажник и заглянули в салон.

- Куда направляемся? - спросил один из них.Наш шофёр ответил, что по приказанию полковника Розанова везёт съёмочную группуна железнодорожную станцию, в лагерь беженцев.

Боец кивнул головой и отошёл от нас, поправляя на плече автомат. В это время в воздухе раздался оглушительный треск, как будто рядом со мной одновременно сломалась сотня деревьев. По лицу хлестнули куски грязи, запахло едким порохом. Я стоял и вертел головой, пока не заметил, как из своего укрытия спрыгнул боец с автоматом наперевес, а из отверстия в «ДОТе» торчалодымящееся дуло ручного пулемёта «Печенег».

- Кто разрешил снимать! – крикнул автоматчик, подбегая к Славину.

- Всё-всё, командир, я понял! – закричал мой оператор, аккуратно ставя камеру на землю и поднимая руки вверх. – Не надо так волноваться, мы свои!
Из домика выскочил тот самый офицер, собравший у нас документы. Он обвёл всех строгим взглядом и обратился к солдату, который учинил стрельбу.

- Чего шумишь, Тимоха?

- Да журы в наглую снимают наше расположение и лица. Пришлось пальнуть для острастки.

- Всё правильно, а вы ко мне бегом марш! –строго скомандовал намстарлей.

- Хороша сторожка! – заключил Славин, когда мы зашли внутрь помещения. Это была небольшая комната шириной приблизительно 10 квадратных метров и высотой около 3-х. У самой стены стояла двуярусная постель, окна зашторены бронежилетами, на небольшом металлическом столике у окна горела настольная лампа. Везде по стенам были развешаны фотографии, календари, а в противоположном углу беззвучно работал маленький цветной телевизор.Здесь было тепло, но за счёт чего, я так и не сумел разглядеть.

- Ну, рассказывайте, друзья террора, зачем камеру включили, какое задание у вас, чьих будете? – спросил офицер, разглядывая лежавшие на столе документы.

- Мы пионеры-бенладовцы, вышли в поход на секретное заданиеобнаружить расположение частей противника, разжечь костёр и вызвать эскадрилью воздушных шариков, - выпалил Славин.Я онемел от такой беспечности. В следующую секунду могло произойти всё, что угодно. Наш «ниндзя» не спеша повернулся, направляя свой автомат дулом на Славина.

- Спокойно, товарищ старший лейтенант! – сказал я, шалея и от своего оператора, и от обстановки, и от себя самого. - У местных здесь с шутками не очень хорошо.Смотрю, и вы подрастеряли чувство юмора. Мой коллега пошутил – мирные мы!

- Аоткуда родом, «мирные»?

- Из Москвы – в паспорте прописка штампом отмечена, командир! -опять вставил свою реплику Славин. Тут я не выдержал и разыграл спектакль:

- Послушайте, Василий Никонорыч, скажите своему рту, чтобы он заткнулся часа на два! – и, уже обратившись к старлею, сказал: -Мы в Ингушетию прилетели вместе с группой врачей «Медицины катастроф», которая базируется в лагере на окраине станицы Слепцовская. Сейчас едем снимать работу госинспекторов на железнодорожную станцию.У нас есть госаккредитация – вот она! – и я протянул ему бумажку, которую нам вручили ещё в Чкаловске.

Офицер внимательно изучил её, затем перевёл свой взгляд на Игоря, стоявшего молча у входа и почти равнодушно наблюдавшего за происходящим. Затем взял со стола все документы и, протягивая их мне,заулыбался так, что я понял – пронесло!

- Добавлю к сказанному, что вы закончили школу № 395, играли в футбол вместе с неким Сергеем Мисаакяном. Почти каждый день – и в дождь, и в стужу, так?

- Было дело… - ответил я, начиная догадываться, в чём тут дело.

- В паспорте таких данных нет, в вашем удостоверении тоже. Получите и езжайте себе с миром, ребятки! Но лица бойцов больше не снимайте! Надо объяснять почему?

- Нет, - ответил я. Мне было всё это приятно до глупого слова «уютность» слышать. Но я продолжил, делая вид, что непонимаю – кругом война, ошалевшие от неё люди, даже те, кто раньше был своим, видоизменяются душой и телом… - И всё-таки, откуда вы меня так хорошо знаете? Когда я его это спросил, пытался толком выковырять из своего позднего детства воспоминания.

- Всёпросто: я - Егор Корсаков, учился с вами в одной школе, на три класса младше. Мы ещё вместе в футбол на улице Зеленодольская играли. Не припоминаете меня? А Сергея, вашего друга, мы звали «Леопольдом», уж очень он добрый и весёлый человек! Мы и сейчас с ним иногда играем, только вас нет.

Я честно признался, что не узнаю, но заверил, что рад такой встрече.
Как же такому не порадоваться! Время уже поджимало – мы обещали полковнику управиться за тричаса, а уже прошло почти половина срока, и наша задача практически проваливалась. Завтра мы с группой медиков должны покинуть Ингушетию и вылететь в Москву. Всё это я рассказал своему земляку, а тот пообещал, что обратно пропустит нас без досмотра.

Шофёр не спеша, почти с триуфальным торжеством  проехал блок-пост и до самого поворота не менял скорость, пока я его не стал торопить.
- Нельзя тут нервничать, уважаемый! Заподозрят неладное, обратно опять прицепятся.

- Не прицепятся! – успокоил его Славин. – Наш командир и их командир – оказались одноклассниками! Представляешь: на один горшок вместе ходили, одну Машку за ляжку дёргали!

- Да ну! – как у вас там просто! – наивно отвечал шофёр.

- Вот те крест на лбе! – и Славин перекрестился.

- Тогда вперёд, орлы! – и шофёр прибавил газу. А я обернулся и увидел, как перед шлагбаумом с автоматом на шее стоял мой давний, почему-то забытый товарищ по футбольной площадке. Его детские черты совсем растворила взрослая жизнь, и я их не мог вспомнить!Вот где тебя может цапнуть ностальгия, напомнить о себе безвозвратно ушедшее детство!Он смотрел нам вслед и, наверное, думал о том же, а я мысленно благодарил его и желал ему удачи: он меня узнал, а я его нет.

На станции

Это место располагалось недалеко от города Карабулак: на путях стояли пассажирские составы с чеченскими беженцами. Как мы выяснили, у каждой семьи была своя "продовольственная карточка" в виде малоформатной книжечки с таблицей, в которой вписан перечень необходимых продуктов питания, выдаваемых бесплатно государством. Напртив каждого из пунктов расчерчена графа для отметки получения продуктов с указанием установленной дневной нормы.

Одна из женщин, представившаяся нам Лейлой, стала листать перед нами страничку за страничкой с пустующими ячейками для подписи. Это означало, что продукты не выдавались, причём, больше недели, хотя сам факт предоставления "карточки" официально обязывает власти снабжать людей едой. Наверняка, под это были выделенынемалые средства!

Нас поразил внешний вид чеченки и её детей: они светились от истощения, а голос её звучал устало, движения были замедленными.Создавалось впечатление, будто Лейлу всё происходящее вокруг мало интересовало. Было всё понятно: она просто берегла силы после того, как уже нечего было экономить из скудных запасов, привезённых из Чечни. В моих ушах с возрастающей энергией что-то звенело - наверное, бухенвальдский набат. В наше-то время?!

Пока мы изучали пустующие страницы книжки, к нам подошёл очень пожилой чеченец, такой же худой, светящийся от отсутствия витаминов и давлеющей старости, но гордый, скрывающий своё бессилие от людей, придерживаясь непререкаемого статуса уважаемого и мудрого старца. Он заговорил с нами на своём родном языке. Из всего им сказаного различимы были только слова "руса" и "бомба", но Лейла всё же перевела нам речь этого аксакала: "То, что не доделали русские бомбы, завершают продажные чиновники - добивают нас голодом!".

Я, конечно же, включил эпизод с Лейлой в серию своихспец-репортажей о командировке в Ингушетию, о войне в Чечне. На РЕН-ТВ  прошло. Но не уверен, что это как-то могло исправить общее положение вещей: тогда под шумок боёв и под прикрытием дымовой завесы воровство  и коррупция быстрее наших доблестных солдат осваивали господствующие высоты, без совести и чести, мол, война всё спишет!

На обратном пути

Мы попрощались с нашими ингушскими «гвардейцами», с врачами и со сменной группой их товарищей отправились той же дорогой в Моздок. На аэродроме, в ожидании самолёта, к нам подошёл корреспондент ВГТРК Александр Сладков, и пригласил вместе отобедать. К тому временинаши деньги закончились, на базе нас никто не собирался кормить, поэтому предложение коллеги мы приняли с благодарностью.
В огромной брезентовой палатке стоял широкий деревянный стол с лавками. Мы уселись и стали делиться впечатлениями.

- Нас тут держат больше недели - не берут с собой на операции! - пожаловался Александр. – Так что, вы пока первые из журналистов, кто за этими воротами что-то заснял.

Я ответил ему, что ещё успеется, впереди будет много работы – война только началась.

- Да, - согласился Александр и потребовал от молоденького солдатика, суетящегося вокруг нас, доставить сосиски, картошку и салат. – Пусть привыкает,салага! Мы, ведь, с тобой дембеля, а он только-только стал усы брить!

- Моя служба прошла без этих кошмариков, - признался я. – На флоте. А ему служить на войне. Разница серьёзная!

- Ты не поверишь, но на войне куда больше свободы и куда лучше отношение командиров к своим подчинённым, чем в тылу! – заметил Александр. - Медали, почёт, любовь к Родине – это не все составляющие причины, по которой сюда стремятся многие бойцы. Здесь больше реальности, больше возможности посмотреть на себя со стороны, испытать свою браваду. А в тылу - ты в коконе цивилизации, там ни зеркала, ни мнения близких тебе тебя же родимого в полной мере не покажут.Так что, этому парню повезло больше - ему будет что рассказать внукам и чем побряцать в доказательство своей правоты, мотив серьёзный! Если, конечно, останется жив и поторопится с сосисками. Где боец, что б его!..

В полдень мы уже стояли у трапа, когда к нам подошёл командир борта и попросил подтвердить наше праволететь в его самолёте. Я посоветовалобратиться за подтверждением в штаб ВВС РФ. Моя редакция уже договорилась с пресс-секретарём ВВС, и я был уверен, что дело в шляпе. Но командир экипажа предложил мне пройти с ним в администрацию аэропорта, чтобы присутствовать при его телефонном разговоре с каким-то военным чиновником в Москве. Я согласился.

Когда всё было улажено, я вышел из здания и направился опять к самолёту. Позади меня шли два военных лётчика и отчаянно спорили друг с другом. Я был готов съесть своюрепортёрку, если это были не закадычные друзья со времён курсантской молодости!Но их спор не забуду никогда: один обвинял другого в том, что тот слишком часто вылетает на боевые задания.

«Слишком часто» – это значит, что другой обижен, что у него меньше вылетов, а не потому, что они оба летят бомбить живые мишени, и что это должно быть ужасно с человеческой точки зрения!

Моя сентиментальность здесь не при чём! Позже я выяснил, что с начала августа 1999 года и по март 2000 года в Чечне наша авиация  совершила более 21 000 боевых вылетов.За сбитый вертолёт чеченские боевики получали 10 тысяч долларов, за сбитый самолёт – до 50 тысяч. К счастью, авиационных потерь у нас было немного - 5 боевых самолетов (3 Су-25 и 2 Су-24) и 13 вертолетов (10 Ми-8, 2 Ми-24 и 1 Ми-26), да и то, часть из этой статистики – небоевые потери.

В самом Моздоке мне по секрету сообщили, что наши лётчики за выполненную операцию в течение одного полёта получали на руки – 4- 5 тысяч рублей. Я слышал и другие цифры, но все они выглядят издевательски: американский лётчик, не участвуя в боевых операциях, в месяц получает столько же, сколько посмертная компенсационная страховка родственникам российского лётчика, погибшего в Чечне – 10 тысяч долларов!

Сейчас можно только порадоваться за наших военных - власти подняли им зарплату, увеличив её в несколько раз, справедливо оценив их тяжёлый и опасный труд. Но до чего же надо было довести в 90-е годы отважных лётчиков, чтобы они собачилисьнз-за боевых вылетов, получая за них сущие крохи, а рискуя целой жизнью!

В самолёте к нам подсел рядовой МВД, который почти всю дорогу рассказывал о своей горькой доле – его отправили с войны в тыл за то, что он набил морду командиру.

Парень был огромного роста, с полным красивым самодовольным лицом, с большими унылыми глазами, сквозь которые в его душу едва ли проникал свет человечности –это был мне хорошо знакомый тип активного агрессора, страдающего комплексом физиологического превосходства над всем сущим на земле.

- Дурак, ты же живой останешься: мамку обнимешь, девушку приголубишь! – успокаивал его Славин.

- На войне - жизнь, а в тылу всё как-то не по-человечески, грубо и пошло! - заключил солдат, а я вспомнил слова Сладкова, пытаясь понять, почему люди начинают по-настоящему ценить эту жизнь там, где она, казалось бы, теряет свою ценность?..