На гауптвахте

Служил я, надо сказать, ни шатко ни валко. Плохо служил. Меньше всего на свете мечтал я потратить три года моей юной жизни на то, чтобы быть трюмным машинистом дизельной (повезло, что не атомной) ПЛ, "богом говна, воды и пара". Ну, и аукалось мне это. Салагой я чаще всего ложился спать не в с отбоем, т.е. в 22.00, а в 02.00, отрабатывая очередное наказание где-нибудь в сортире (на флотском языке - гальюне) на плавбазе, или, если не повезло, в трюме на лодке. Когда же стал старослужащим (по-флотски - годком),  а годкам горбатиться не положено и заставить меня драить гальюн было равносильно плевку в красную рожу министра обороны, немалую часть от последнего года службы провёл я на гауптвахте, по-флотски -губе.
Об одной из отсидок расскажу.
Случилось вот что. Не знаю, как вообще, но на лодке, где я служил, махровым цветом цвело воровство. Таскали друг у друга всё, что можно было поднять. Ну, и увели у меня накладку от электробритвы. Решил я как-то побрится - и ткнул в щеку штырями. Но штырями, понятное дело, не побреешься, а ходить небритым, даже и по последнему году службы, чревато.
Решение пришло сразу. Спёрли у меня - и я сопру.
В тот день заступил я на вахту дежурным трюмным, и, стоя вахту в центральном посту, где-то в четёртом часу утра отправился по отсекам делать обход. Во втором отсеке, в своей каюте спал пьяный в дым дежурный по кораблю старший лейтенант такой-то - имени его не помню, но помню, что говнюк был отменный. И, поскольку дверь в каюту была раскрыта настежь, я не отказал себе в удовольствии заглянуть туда. И сразу же увидел лежащую на прикоечном столике электробритву "Харьков-2", копию моей.
Медлить было глупо. Молниеносно сняв накладку, я вернулся в центральный пост, выдул из неё остатки старлеевской бороды и сунул в карман. В 07.30 меня сменил дежурный электрик, и, благо дело было в воскресение и команда на лодку не приходила, отправился спать.
Проснулся я оттого, что кто-то осторожно, я бы даже сказал - ласково - ощупывал мои яйца. Не то чтобы это было в порядке вещей - в те времена пидоры себя не декларировали и о них никто не знал - но случаи однополых связей даже в той зубодробительной обстановке имели место быть и даже иногда, на горе действующим лицам, получали некоторую огласку. Но для меня это было неприемлемо до омерзения, и, поджав ноги, я с силой выбросил их в сторону предполагаемого субъекта. Шум падающего тела разбудил сменившегося верхнего вахтенного, который спал на соседней койке, и он включил свет. У стенки каюты  (по-флотски - переборки) полусидел-полулежал дежурный по кораблю. В руке он держал головку от свой бритвы, которую извлёк из кармана моих брюк, попутно приласкав моё хозяйство.
Скандал был мама не горюй. В тот же день, на вечерней проверке, перед строем, командир боевой части торжественно срезал с меня единственную лычку, и я опять стал матросом - с лычкой я был старшим матросом - а на следующее утро старшина команды трюмных, мой непосредственный босс, отвёз меня на губу, находившуюся в пригороде Мурманска посёлке Роста.
В промежутке между описанными событиями я подрался с заложившим меня помощником дежурного по кораблю, моим, кстати, одногодком.  Как раз когда я выдувал из ворованной головки старлеевскую щетину, через центральный пост с целью пописать прошествовал упомянутый одногодок и всё видел. А когда утром неопохмелённый старлей поднял хай, сложил в уме два плюс два и продал меня, что называется, не за понюшку табака. Ну и, поскольку закладывать одногодков было дурным тоном, я, после краткого выяснения деталей, заключавшегося в обмене междометиями, от души въехал ему кулаком в пятачёк. Правда, будучи парнем крепким, ощутимо крепче меня, он, очухавшись, повалил меня на пол (по-флотски - на палубу) и слегка помял, но не более того - вину свою, гадёныш, чувствовал.
На губе моего призыва народ собрался нескучный. И хоть гоняли нас нещадно, зато хорошо кормили. Пищу доставляли с флагманского крейсера четыре раза на дню, из них дважды - с мясом, так что я за 31 день пребывания там даже, помнится, в весе прибавил.
День заключённого ростинской гауптвахты, как день любого другого обитателя подлунного мира, начинался утром, в 06.00  по Москве в нашем случае. После необременительной получасовой пробежки трусцой, а точнее - с ленцой - по плацу, получив утреннюю порцию матюков от зам. нач. караула, народ шёл умываться, завтракал, выстаивал очередь в гальюн по малой, средней и большой нужде, и ровно в 07.30 строился на плацу для развода на работы.
К этому же времени подтягивались и наши работодатели, гражданские завхозы разных профилей, и мы строем, а бывало, и с песней - зависело от профиля и настроения завхоза - растекались кто куда. Стратегия поручаемой работы в основном строилась по принципу "от забора до обеда", тактика же сводилась к "бери больше, бросай дальше" - короче, ничего нового, всё, как издревле велось на Руси. И если стратегия выполнялась неукоснительно, то с тактикой всё выходило с точностью до наоборот. Получасовые перекуры прерывались кратковременным занятием неважно чем, но с обязательным следованием принципу "бери меньше, бросай куда упадёт". Ближе к одинадцати народ начинал кучковаться по интересам, и из карманов извлекались денежные знаки. После чего пара-тройка гонцов направлялась в ближний продмаг, остальные же продолжали в том же духе, т.е. создавали иллюзию того, что на данный момент от них требовалось.
Последний перекур длился дольше обычного, обстановка становилась всё более оживлённой, звучал громкий беспричинный смех.  На тех, кто громко глотал, шикали. Посуду старались не слишком наклонять, чтобы содержимое выливалось плавно, без бульканья. На нарушавших оптимальный угол наклона посуды тоже шикали. Людям было хорошо, и кое-кто уже приставал к проходившим по улице девушкам, не всегда, должен сказать, безуспешно. Если мне будет позволено отвлечься от повествования и немного порассуждать, скажу следующее: каждый человек имеет предрасположенность к определённым действиям. Одни всегда при деньгах, другие не знают отказа у противоположного пола, третьи взламывают сайты банков и МО разных стран, четвёртые могут с шумом выпустить газы, когда бы их ни попросили... Впрочем, сейчас речь - о вторых, а до четвёртых мы ещё дойдём. Ну, а всё, что хочу сказать о вторых, так это - да, было несколько предметных эпизодов, действующим лицом которых был один и тот же молодой человек, а девушки всегда были разные. Мы завидовали счастливцу, не любили его и даже слегка терроризировали.
Ровно в 12.00 по Москве мы опять же строем, но уже без песен, возвращались на губу, обедали и до 14.00 отдыхали в камерах. Те же, кто был наказан, переваривали обед, отрабатывая на плацу строевой шаг.
В два часа пополудни нас опять выстраивали на плацу, и разнопрофильные завхозы опять уводили нас в неизвестность. "...И повторится всё, как встарь..." - как написал поэт Блок по другому поводу. Т.е. послеобеденные свершения весьма незначительно отличались от дообеденных, разве что местом действия.
В 18.00 по Москве мы ужинали, потом до 19.00 каждый делал что хотел - в пределах возможного, естественно, а в 19.00 на губу заступал новый караул, и нас опять строили на плацу. И начиналась вечерняя муштра, любимым нашим занятием во время которой была игра в паровоз, заключавшаяся в следующем. Ходьба строевым шагом в обязательном порядке сопровождалась счётом командовавшего "раз-два-три, раз-два-три, левой, левой, выше ногу, тянем носочек", ну и тому подобное. Так вот, на счёт раз-два нога опускалась на плац с уставным усилием, т.е. не громко и не тихо, зато на счёт три следовал мощный удар 50-ти с лишним обутых в сапоги левых ног, получалось что-то типа "чух, чух, бах! чух, чух, бах! чух, чух, бах!", и это нас невероятно развлекало. Командовавшие муштрой реагировали по-разному - кто-то не обращал внимания, кто-то давал народу повеселиться и только потом что-либо предпринимал, а были и такие, кто, объявив дополнительные 5 суток ареста марширующим в первой шеренге, пресекали веселье на корню.
Но то, что произошло в описываемый вечер, далеко превзошло паровоз по степени веселья.
В тот вечер начальником заступившего караула был изящный недомерок- лейтенант, тембр голоса которого колебался между фальцетом и колоратурным сопрано.
- Троглодиты - обратился недомерок к строю - сегодняшний вечер вы запомните надолго. Я покажу вам, что такое служба на северном флоте и как её должен нести матрос срочной службы. У меня никто не жалуется на тяготы службы и не бывает больным. Кто жалуется, получает от меня дополнительные 5 суток отсидки. Заболевшие симулянты получают от меня дополнительные 5 суток отсидки. Любители повыёбываться и по**здеть в строю будут отрабатывать строевой шаг после отбоя. Я не хочу видеть незаправленные форменки и сползающие на жопу штаны. Матрос должен иметь уставной вид. Всё. Главный старшина, проводите строевые занятия.
Старые декорации, новое действующее лицо. Те же и главный старшина. Недомерок отступает вглубь сцены.
- Дыссыплинарно арэстовании - начинает, припадая на хохляцкий акцент, сундук  (так на флоте зовут сверхсрочников) - щас мы проведём строевое занятие, а потом трохи побигхаем. Шо я нэ люблю - так это когхда ковырають у носу. Слышь, рыжый, и у жопе тоже не люблю когхда ковырають, так шо опусты, курва, руки, и стой как матрос, а не как мандавошка.
Сундук перевёл дух.
- А теперь слухай мою команду: отряд, рэняйсь! Смиррррааа!!! Пррррррхх!!!
Рычание затаившегося в уссурийских зарослях голодного тигра было ответом на команду старшины. Обвал смеха, больше подходящего под определение "лошадиное ржание", состряс пространство. Один из  "дыссыплинарно" арестованных, согласно моей классификации явно принадлежавший к четвёртому типу, по команде "смирно" пёрднул.
- Отставить - подал голос сундук. - Вольно.
К чести старшины нужно сказать - он остался невозмутим. Даже в сторонку отошёл. Дал нам отсмеяться. А потом, как ни в чём не бывало, продолжил прерванное.
- Отряд, рэняйсь! Смиррррааа!!! Пррррррххррррррххррррррхх!!!
Тут я ещё раз позволю себе прервать рассказ замечанием на общую тему. Считаю, что во флотско-армейском рационе недопустимо преобладание пищи, богатой клетчаткой.
Ну так вот - в ответ на второе пришествие сундука добрая половина строя с шумом выпустила газы. И это уже было серьёзно.
- Отставить. Вольно. - Старшина подошёл к недомерку. Она переговорили, и на сцену вернулся главный герой.
- Ёба*ые в нос - исполнил недомерок - сегодня вы проклянёте день, когда ваши матери произвели вас на свет. Итак, программа-минимум на вечер - 50 кругов бегом вокруг плаца. И меня не еб*т, успеете вы до отбоя или нет. 50 кругов - и свободны. Старшина, командуйте.
Герой второго плана меняет главного героя на условной авансцене.
- Отряд, равняйсь! Смиррррааа!!! Шшфффхх...
Несколько робких шептунов не повлияли на уставное течение процесса. Мы явно были впечатлены предложенной недомерком программой-минимум. Куража как не бывало. Выдерживая нас в положении "смирно", сундук прошёлся вдоль строя и, наслаждаясь моментом, вернулся на середину плаца.
- Налеее-фу! Бегхоооом ааарш!!!
Через какое-то время  старшина остановил нас и поинтересовался, как протекает процесс пищеварения и не мучают ли нас газы, а также сообщил, что бежать осталось всего ничего - 37 кругов. И - Бегхоооом ааарш!!!
50 кругов мы не бежали. Лейтенант вскорости ушёл, вслед за ним скрылся в караулке сундук, а обеспечивающий наш марафон караульный был, в конце концов, таким же срочником, как и все мы. Обошлось, я думаю, половиной дистанции. Или чуть больше. Или меньше.
И было это почти пол-века назад, в мае далёкого 1970-го года. Бог мой, неужели я такой старый? "...Я так давно родился, что слышу иногда, как надо мной проходит студёная вода..." - написал когда-то поэт Арсений Тарковский, и на этот раз по тому же поводу, по которому я его цитирую.
Зачем я всё это описываю? Ну, во-первых, смешно - так устроено моё сознание, что там, где кто-то ужаснётся, я рассмеюсь. Во-вторых, мне нравится встраивать в изящное, насколько это в моих силах, изложение площадный мат, как бы исследуя принцип единства и борьбы противоположностей - с той лишь разницей, что в моём повествовании изящество и мат как бы объединяются, но не борятся. И, наконец, третье, о чём я скажу более пространно.
Вот уже четверть века я - гражданин государства Израиль. И мой внук, мой дорогой мальчик (его фото - над текстом) - солдат израильской армии второго года службы. Точнее, теперь уже сержант, а я нашивал ему лычки на рукава гимнастёрки. Ну и вот, его рассказы накладываются на мои воспоминания. И невольно начинаю сравнивать. И прихожу к единственно возможному выводу: израильская армия, как и государство в целом - глубоко человечны, советская же армия была, как и СССР в целом - бесчеловечна и даже куда более того - античеловечна. Волею обстоятельств советская армия вогнала львиную долю гвоздей в гроб Германии выродка Шикльгрубера, набрав тем самым кучу вистов для мира, но последующая история всё расставила по местам. Я - плохой знаток нового завета, потому могу ошибиться, но, кажется, в откровениях Петра сказано: да воздастся каждому по делам его.
И да воздастся.