Глава III

             1.

Расстались они мирно и без слёз.
Больная Лебедь провожала Леду
(так провожают только на войну).
С Финляндского вокзала тепловоз
увёз "вероотступницу" в Клайпеду.
Там с нетерпеньем ждал свою жену
питомец русской школы Магелланов.
Она была любима и желанна
ему как Софьюшке. Сама же «каланча»
Вадиму отводила роль врача,
чистильщика и мойщика души,
которую как-будто замарали
(про то, читатель, сам ты уж реши).

А Софья! – Ни жила, ни умирала.
А только лишь уехала «доска»,
как дикая щемящая тоска
схватила мёртвой хваткою за горло.
Потом Софию Палну так припёрло,
что было уж ни охнуть, ни вздохнуть,
лишь одного хотелось: лечь уснуть
и больше никогда не просыпаться.
Всё отдала бы, лишь её вернуть.

Но лучше этой темы не касаться.

«Любовь и честь». Едва ли в словаре
Найдётся пара слов важнее этих.
Хозяйничала осень во дворе, 
по своему грустя о Виолетте,
лила слезу. Скрипела и стонала
ветвями, то гнала волну в пруду…
А Сонечка ночами вспоминала, 
всё чаще свою старую беду.
……………………………..
Всё чаще донимали её сны
из прошлого, сознания калеча, 
плач – детской крик души, обрывки речи…
она не знала слов «пожар войны»,
не знала про блокаду и морозы,
что немец заграбастал полстраны,
но понимала, видя  женщин слёзы, 
что в дом вошла Великая Беда,
и знала уж, что это означала.
Жизнь  Сони, скажем так, брала начало
со слова «детский дом», Караганда.
Без края степь. Трава. Палящий зной.
Бывало, они слушали стрекозок.
Потом был страх, ужасный, ледяной.
(Раскаялся ли  этот отморозок?...
Лишь вспомнит – перехватывает дух….
Её как будто заживо сверлили.
В больницу (она помнит) говорили 
её принёс сюда казах-пастух.
Запомнился и голос старика,
и сам, такой нескладный неуклюжий,
корявая, но тёплая рука,
и взгляд, как блеск небес в кровавой луже.
Три года были отданы борьбе.
Конец есть форма нового начала.
Ей надо благодарной быть судьбе,
за то, что маму Асю повстречала.
Немало это стоило труда…
И Настя снова жизнь ей подарила.
Срок подошёл - прощай Караганда

И поскорей забыть, забыть урода…
Всё, время поселенья истекло,
и бывшая жена «врага народа»
к себе вернулась в Царское Село.
Оттуда ведь гражданка Полякова
(по мужу Фридман) за «врагами» вслед
отправилась в Сибирь на десять лет,
греха не совершивши никакого.

Уставшая от жизненных потерь,
три года отмотав на поселеньи,
клеймёная «преступница» теперь
вернулась, как по щучьему веленью.

Всё прошлое, мечты, мешалось с былью.
Расскажем же хотя бы в двух словах,
Как птица снова обретала крылья.
Во-первых восстановлена в правах
без всяких оговорок и условий.
Проблема лишь в жилище, но вдова
Пока что поселилась у свекрови.
И Саввна - эта старая сова,
лишь чудом пережившая блокаду,
как будто недовольная сперва,
в душе родне была безмерно рада.

Хлебнувши на веку немало лиха,
старуха протянула года два
и отошла…от дел мирских легко и тихо.

И Сонечка, узнавшая едва
лишь цену доброты, тепла и ласки
и к жизни лишь почувствовала вкус,
как мир вдруг снова оказался пуст.
Остались только бабушкины сказки.
И Асины заботы наяву.
Невинно пострадавшую вдову
Горком, Горздравотдел и Горсобес
ценили, возносили до небес.
Те, кто врагами были до войны
и отсидели, были прощены,
хотя на них и не было вины,
но говорили, сроки отменя,
«всё ж дыма не бывает без огня».
«Народ судил, потом простил народ»
Но скажем, забегая наперёд,
что годы Аси были сочтены,
хоть были и насыщены, полны…
Едва-едва достигнув сорока,
Асклепия отправится к свекрови,
умрёт от лейкемии – рака крови.
Печальная картина, а пока
дорога в вечность всё же далека.


                2.

А девочка, умна не по годам
(за нею детвора не поспевала),
учила «па» и ноты распевала,
к одиннадцати маслом рисовала…
Она привыкла к здешним холодам.
Носилась по заснеженным прудам.
Друзьями её – лыжи и коньки,
мальчишки же все были дураки.
Девчонка всюду свой совала нос
Уж этакое чудо уродилось.
И Асе очень часто приходилось 
краснеть, ей отвечая на вопрос.
Да что и говорить, ребёнок рос.
Его одолевало любопытство.
Однако это детское бесстыдство
исчезло с появлением волос
на том же самом месте «спереди»,
как и у мамы. Жар возник в груди.
И что ни день, то новые причуды.
Спросить бы маму Асю прямиком.
И, чувствуя, как набухают груди,
девчонка изучала их тайком, 
разглядывала в зеркало, хотела,
чтоб поскорей формировалось тело.

Так, познавая через ощущенья
себя и мир, где с мамой, где сама, 
узнала о чудесном превращенье
ребёнка в девушку. И расступилась тьма.

Ну что ж брала своё Природа-мать.
Девчонка реже Асю донимала.
Теперь она вдруг стала понимать,
то странное, чего не понимала –
причину безысходности в глазах
(мама ведь знала о своём недуге), 
и то, как вдруг менялась на глазах
с приездом своей ветреной подруги –
«артистки с погорелого театра»
Так Соня называла за глаза 
её. Бодалась словно дикая коза.
Ещё звала (открыто) - Клеопатра.

Конечно, тётя Лида замечала
сверкающие искорки в глазах,
но только почему-то не серчала….
А как она купалась в двух тазах
у них на кухне, распустивши косы,
потом сушила смоль густых волос,
куря махорку или папиросы.
У Сони проходила тотчас злость
на эту кареокую Медею,
которая сидела у стола,
прикрывши полотенцем «орхидею».
А иногда она у них спала.
Они тушили свет и раздевались.
Ложились, покрывалами шурша.
И допоздна над Соней «издевались».
«А мама Ася, тоже хороша» - 
раздумывала девочка с обидой
гасила, как могла душевный шквал.
«О чём они шептались с тётей Лидой?» -
вопрос ей всё покоя не давал.
И призрак этих детских впечатлений
носился, словно ведьма на метле.
Потом он возвратился с появленьем 
вдруг Лидии Андреевны в Селе.

Понять пытаясь «родственные души»,
прислушиваясь чутко к их речам,
как та собака, навостряла уши:
«о чём они шептались по ночам?»

Две птицы, долго жившие в неволе,
привыкли пищу всякую клевать…
она б не стала Асю ревновать,
когда бы не скрипучая кровать
Какие там разучивались роли?
Их гостья была женщина весёлая,
хоть и давала повод для обид.
По комнате ходила полуголая.
И девочку её бесстыжий вид
смущал и вынуждал прикрыть ресницы,
иной раз провалиться б со стыда,
когда  эта худая демоница… садилась вдруг.
Взгляд брошенный «туда»
не раз девчонку заставлял смутиться.
Не раз она испытывала шок,
увидев «петуха» или «Жар – Птицу –
в эбеновой оправе гребешок.
У Сонечки «срывало дверь с петель».
Медея безусловно издевалась
над ней. Девчонка страшно волновалась,
когда потом ложилась спать в постель.

Настасья уходила спозаранок 
в больницу и трудилась допоздна,
и Соня, этот маленький подранок,
в то время оставалась с ней одна.
А та, осоловевшая от сна,
(приехала как будто отсыпаться)
вставала в чём была … и шла купаться,
не чёсана… Не прибрана постель -
«Медея» педантизмом не страдала.
Она не запирала дверь в купель.
Однажды Соня в щелку увидала
два пятака из красного сандала
на вздутых конусах, а наверху
две бусинки, две ягоды-малины.
«Медея» перед ней как на духу
стояла и намыливала спину.
Прекрасное собой исчадье зла.
Заметив Соню, тотчас позвала.
…………………………………..
Склонилась, чтоб удобнее тереть
девчонке. Вам знакома эта поза,
и рифма, что напрашивалась - «роза»,
которую пыталась рассмотреть
девчонка, продолжавшая трудиться,
от чресл переходя на ягодицы.
Девчонка интерес едва скрывала.
Заметив петушиный гребешок,
торчащий между тлеющих овалов,
у девочки там был ещё пушок),
она сглотнула подступивший ком.
А та как Сатана за ней тайком
сквозь спутанные патлы наблюдала,
как та, вертя мочалку, приседала,
смотрела на заманчивый разрез,
волнистый лабиринт из нежных складок;
живейший проявляла интерес.
Её пленил царивший беспорядок.
И то не ускользнуло от «Медеи».
И, зная силу чар своих она,
взглянула черным оком. Вдруг спина 
согнулась, указав на «орхидею».
«Что? Нравится, зазноба? Ну смотри…
А хочется …возьми, возьми потрогай…»
И погрозила Соне пальцем строго, -
Ты маме лишь про то не говори.

София вспоминала, чем в итоге
закончилась вся эта канитель,
как у неё подкашивались ноги,
когда они тащились с ней в постель
из ванной, завернувшись в полотенца…
Те ласковые руки на плечах…
И помнила, как обрывалось сердце
от колдовского омута в очах,
сверкавших потрясающим безумьем,
как звёздочки в таинственной ночи,
тревогу вызывая в сердце юном.
От женщины шёл жар, как от печи.

Дитя ещё не знало о пороке.
Медея просветила ей мозги.
То были жизни первые уроки,
и робкие несмелые шаги
в страну, в которой правит беспорядок,
о коий разбиваются сердца.
Величество Порок, о как он сладок.
…………………………………
Увидев вдруг систему сложных складок,
смыкающихся в два полукольца,
доступные, девчонка осмелев,
вдруг потянулась к лакомому блюду,
которое губительно для …дев.
Не ведая сама, стремилась к блуду.
Не смысля в этом деле ни бельмеса,
всё трогала, что было под рукой.
Не знало ведь дитя, что тешит беса
и дразнит ведьму старую с клюкой,
что выходила не спеша из леса.
Не страшно? Где-то рядом бродит леший.

Вдруг женщина устала от возни,
подвинулась…(рука коснулась бреши),
шепнула Соне ласково: «возьми» .
……………………………………
Испытывая странное влеченье
к предмету… Соня верила едва
в подобное его предназначенье
возможно ль? Закружилась голова.
Не знала, что поток адреналина
в ней вызвал эту слабость и испуг.
Её влекла волшебная долина
к себе, аж перехватывало дух.
Та и сама была как на вулкане.
И Лидию Андреевну пугал
тот шаг, что сделать дьявол предлагал.
А девочка меж тем взяла руками
две створки врат. Оборвалась душа.
Такое пережить, да кто же сможет.
И женщина лежала чуть дыша,
лишь чувствуя, как пальцы тянут кожу
по сторонам, разглаживают, мнут
напрягшиеся мышечные ткани.
Так продолжалось несколько минут.
Девчонка забавлялась волосками.
Делила их на несколько частей,
не зная ничего про ток страстей.
Ей было всё неведомо в ту пору.
Прозрение уже придёт потом.
………………………………
Девчонка, как зверёк глядела в нору,
склоняясь к ней…
Затем… коснулась ртом…
горячего отверстия, прижалась
так робко, так опасливо к нему.
У Лидии Андреевны сердце сжалось
(наверное вновь вспомнила тюрьму)
…………………………………
 ……………………………….
Как крепко в память врезались они:
безумный взгляд и говор тот напевный
дурачившейся Лидии Андревны
……………………………….
тот, рвущий душу. голос демоницы:
«целуй, целуй, ревнивица моя!»
То были жизни первые страницы
……………………………
«В какие неизвестные края
ты улетела, певчая синица, 
учительница первая моя?!»

Сказала, что поехала на юг,
толи в Цхалтубо, толи в Цинандали.
В Селе её мы так и не видали.
У мамы Аси не было подруг
за время принуждённого аскетства.
Горевший прежде взор её потух.
А Сонечка давно ушла из детства.
В ней силу набирал мятежный дух,
а вместе с ним лукавство и кокетство.
Одна деталь ещё была, заметим.
И Соня это помнила всегда.
Она спросила женщину тогда:
«Ты с мамой Асей занималась этим?
И та сказала: «Нет, ну … то-есть …да»
               


             3.

Душа детей прозрачна как стекло.
И Ася не могла ведь не заметить,
куда её красавицу влекло
и заставляло думать о предмете
запретном. Свято Сонечку любя,
и, зная о её любви ответной,
боялась за неё и за себя,
стыдилась этой страсти беззаветной.

Жизнь прошлая, да так уж и плоха.
Из выпавших на долю испытаний
запечатлелась встреча в Казахстане,
измученных их долгими «постами»,
с «Медеей», не боящейся греха.
Сейчас всё проносилось как в тумане.
А Сонечка - зелёная ольха…
Настасья ей стелила на диване,
отдельно, словом, дальше от греха.
И в ванной закрывалась из опаски,
хотя мятежный дух к иному звал.
А как её душе хотелось ласки.
И Сатана конечно не зевал,
указывал на Сонечку. О, Боже!
Как трудно было не сойти с ума.
Тем более, что Соня и сама,
хотела, по всему видать, того же.
«Помеченное хрупкое создание,
глядевшее в её глаза с мольбой,
готовое пожертвовать собой,
будило в сердце жажду обладания.

Настасья убегала от судьбы,
волнуемая просьбой юной Леды
не отвергать её…  Боясь беды,
отодвигала сладкий миг победы.
Косясь на созревавшие плоды,
сознательно «давила на педаль»,
пытаясь избежать паденья в бездну.
В душе боролись чувство и мораль.
Но можно ли лечиться от болезни,
что разрушала душу напрочь,
жгла нутро, и пожирала, пожирала.
Настасья ни жила, ни умирала
………………………………….
………………………………..
И Соня вдруг сама ей помогла.
Притом, что ей не нужен был предлог 
просить о том Фортуну иль Фемиду.
Я привожу немой их диалог:
- иди к себе (Настасья)
- не гони… - 
взгляд выражает кротость и обиду,
мол, лучше поцелуй и обними,
как раньше целовала тётю Лиду.
Да, девочка упряма, как пенёк.
С ней трудно говорить на эту «тэму».
Ты не гаси, Настасья, огонёк,
а лучше покажи ей хризантему,
которую ты прячешь между ног.
(Я мог бы посвятить сонет, поэму
предмету, за которым плыл Ясон…)
не будь ханжой. Уж эти добродеи.
Тебе бы вспомнить в самый раз резон
немыслимые шалости Медеи.
Когда уйдя в свой мир от суеты,
себе не позволяла спать ночами.

«Где ты теперь? Какие рвёшь цветы?
Кого влечёшь безумными очами?
Как ты нужна теперь, в часы томлений,
чтоб удержать её от преступлений»

Однако Дьявол выбрал путь иной,
И Сонечка была тому виной.
Она Анастасию «убедила»
решиться… погасить душевный зной.

Я расскажу как всё происходило,
историю, их захлестнувших чувств
с оттенком элегической печали.
На женщину давил моральный груз,
хотя… хотя все чувства в ней кричали;
и это, хоть условное, родство,
ответственность за маленькую душу…
«Я данного обета не нарушу…»
Но на мораль давило естество,
немыслимая жажда обладанья.
Зов плоти обострял её страданья,
тесня больную грудь, лишая сна
от умопомрачительного зуда.
А рядом это лакомое блюдо…
Так толковали Осень и Весна.
………………………………..

Старалась Осень скрыть своё влеченье 
под маскою отваги напускной, 
но таяла душа, как лёд весной,
простор давая бурному теченью 
болезненной фантазии. Да полно.
Зачем себя терзать? Уйми ты страх.
И пусть несут вас роковые волны
в дышащий зноем тот архипелаг,
где страстью переполнен воздух звонкий,
где подлинной любви воздвигнут храм,
где молятся ей свято амазонки.
Прибавь свои дары к её дарам.
Иди вперёд без страха и сомненья.
Люби её и не страшись молвы
и строгого общественного мненья.
Нам, право, жаль несчастныя вдовы.
А кто сказал-то, что любить грешно,
а добродетель - укрощенье плоти.
Любовь – болезнь! Болеть запрещено?
Любовь, как алкоголь или наркотик.
Как хорошо любовь свою дарить 
и брать её обеими руками.
Черт дёрнул тя её удочерить.!
А как иначе? Что же скажут люди?
И без того хватило ей вполне.
Работала на равных с мужиками.
А Сонечка – волшебный свет в окне,
вино хмельное в золотом сосуде.
…………………………………….
Испытывая жажду наслажденья, 
Настасья обращалась к небесам,
тем приближая лишь своё паденье.

А Соня не по дням, а по часам
Взрослела, год от года хорошея.
Зыбь локонов роскошных, цвета льна 
на солнце, обрамляла лик и шею.
Когда их шелковистая волна 
вдруг отделялась, падала с плеча,
Анастасия просто вся светилась
как светлячок, как сальная свеча,
и суеверно мысленно крестилась.

«Лишь тот достоин жизни и свободы,
кто каждый день за них идёт на бой»
Настасья подавляла зов природы,
но новая победа над собой
несчастную, отнюдь, не утешала.
И часто по ночам вопрос решала,
как датский принц, эта страстей раба.
И эта каждодневная борьба
физические силы истощала
и лишь шальные чувства развращала.
Увы, чем выше строилась стена,
тем изощрённей был и Сатана.
Пошла уже четвёртая весна,
как укатила из Села «Медея»,
охочая до всяких перемен,
но подросла и расцвела взамен
той розы золотая орхидея.

Да, маленький утёнок, тот птенец
вдруг вырос и добился главной роли.
Узнайте же о том, как наконец
слепые чувства разум побороли.
Теперь, когда к развязке стали близки,
не будем разбавлять вино водой.
Два-три штриха к портрету «аферистки»
дополнят образ девы молодой.
Представьте океан страстей бездонный,
что скрыты где-то были до поры,
божественные щедрые дары: очеси Геры,
шею, грудь мадонны,
тугую, как бильярдные шары.
Цвет её глаз, то голубой, то серый,
он отражал движения души
золотокудрой маленькой Венеры.
Судить о прочем, как уж сам реши.
Подобная статуя не отлита
пока ещё никем, имей в виду.
В ней было всё (как в бане) на виду:
овальный чёлн и выступавший клитор
(взамен другую рифму не найду,
на ум приходит орхидея, кала…
поклонницы, я говорю о том
предмете, что у вас под животом).
Дщерь помнила, чем взгляды привлекала
(смотрели в бане именно туда),
и как она горела от стыда
от этого и злобой закипала.
И то, что ей тогда казалось пошлым,
теперь уже казалось ей смешно.
Но бани и тазы остались в прошлом,
как будто за чертой в немом кино.



             4. 

Ещё картина в памяти всплыла
У Софьи через годы так же ясно,
как будто это было лишь вчера.
Анастасия к спящей подошла:
«Спит рыбонька»
В квартире всё погасло
- ах, мамочка, я так тебя ждала.
«ещё чего?... ждала, и не напрасно…»
Под телом тихо скрипнула кровать,
Ася шепнула: «спи, моя синичка».
- а я решила, что пора вставать -
в грудь Аси ткнулось худенькое личико.
И женщина шепнула: «ладно, спать».
Но Сонечка, как ласковая кошка…
решила на сей раз не уступать:
- ну погоди, ещё, ещё немножко,
ну, Ася хоть чуток…
- Всё, спи.
- Я сплю.
Уже.
Она зажмурилась сверх меры:
- ах, мамочка, я так тебя люблю.
- Ты, любишь?
- Да.
- Нет, я тебе не верю,-
вдруг вырвалось, - ну, Соня, не балуй,
- сказала  Ася строго, но не очень,
Почувствовала негу тёплых струй,
хихикнула: «ой, ты меня шчекочешь!»
Не зная вдруг куда себя девать,
она в затылок Соню целовала.
Та как юла вертелась. Покрывало 
упало на пол.
- Хватит дурковать
(она меня совсем с ума свела, -
мелькнула мысль, - грех обижать сиротку).
Ну всё! – она рукою провела
по темени, виску, по подбородку…
«Грех обижать… любить-то ведь не грех.
А кто меня, меня-то пожалеет.
Желанье так и прёт из всех прорех.
Когда ж она свой страх преодолеет
и сможет своё сердце ей открыть?
И стоит ли мне этого стыдиться?
Ну полно, полно зря себя корить.
И кто тебе мешает насладиться:
формальности, всё что порабощает,
ну кто тебе любить-то запрещает?»
вдруг опьянев от запаха волос,
прижалась… «ах, она ведь тоже любит.
Да, эта страсть обеих нас погубит.
У Сони тоже видимо всерьёз».
Она поцеловала Соню в губы
так, как не целовала никогда,
до одури, до головокруженья,
(ханжа, увы, терпела пораженье).
Уже почти не чувствуя стыда,
подумала: «ты этого хотела,
что ж получай!» Всё, сорвалась узда.
Почувствовав, как напряглось всё тело
у девочки, как тонкая рука
просунулась в свободное пространство
и, невзначай, коснулась «парника».
Немыслимое просто хулиганство.
Купаясь в мягкой неге тёплых струй,
не слыша, то, что Ася ей бормочет,
опять уж в сотый раз про «не балуй»,
девчонка ищет «аленький цветочек».
Губами прижимается к груди,
целуя «маму Асю» сквозь рубашку,
и та, давая Соне вдруг поблажку,
сдвигает ткань рукой: «ну погоди,
бесстыдница!» Ткань падает с плеча.
«Не лезь туда! Ну, я кому сказала!»
Анастасия телом осязала
свою малышку, тихо бормоча:
«оставь, меня, оставь, оставь, не трожь…
О, Боже мой!» Прижав к себе юницу,
она шептала сладостную ложь,
внушая, что ей это всё лишь снится,
что в этом никакого нет вреда.
Купаясь в неге, Ася разомлела.
А Сонечка как будто ошалела.
Совсем лишилась девочка стыда.
Она переступала за черту,
куда Анастасия не пускала.
Змея теперь ползла по животу,
уютное убежище искала.
«О, Бог ты мой!» Испытывая страх,
«мама» свои позиции сдавала.
И Сонечка конечно не зевала, 
брала, что попадалось, впопыхах.
Гонимая тем радостным порывом
вперёд, верней назад, и вот -
увидела, что кончился живот.
Девчонка оказалась над обрывом.
И тут остановилась вдруг она,
вдруг замерла над бездною, и что же?
У Сони пробежал мороз по коже.
Она вдруг ощутила, как спина
согнулась тотчас чуть не пополам,
и шея стала точно у жирафа,
а в голове царит такой бедлам,
а впереди лишь огненная плаха.
Почувствовала сердце, - «как стучит,
- подумала, - о, Боже, как молотит!
А между прочим Ася ведь молчит.»
И девочка рукой коснулась плоти.
Сперва одной, потом другой уже.
Она взялась, вернее пальцы сами
вдруг потянули вместе с волосами
ткань, приминая к пламенной меже.
О, боженьки мои! Потом, потом…
Ах! Сонечка совсем не помнит даже
о головокружительном пассаже
над Асиным упругим животом.
Не зная, как, зачем и почему,
и что это творится с ней такое,
она дышала запахом левкоя
и опускалась в розовую тьму
какого-то диковинного храма
без башен, куполов и без креста.
Ах! Соня устремляется упрямо
Пройти через овальные врата.
Её душа давно была в раю, а тело,
будто замерло над бездной.
Теперь она лежала на краю,
в дверях очаровательной трапезной.
Она совсем не думала сперва,
и явно ничего не понимала,
зачем она рубашку поднимала,
и почему кружится голова,
и почему захватывает дух,
когда вдруг их тела сомкнутся плотно,
она теряет зрение и слух,
и в животе становится щекотно.

«Куда же это чёрт меня занёс? –
всё думала, - я так стремилась к раю,
и вот теперь лежу в аду сгораю»

Вдыхая аромат и жар волос,
перебирая огненные складки,
как струны арфы, девушка всерьёз
теперь уж устремилась без оглядки,
лишь повинуясь силе волшебства,
вперёд, вперёд, без страха и сомненья.
Она грешила против естества.
Младой души коснулся дух растленья.
Хотя девчонка ведала едва
об этом, она думать не хотела.
И повинуясь только зову тела,
девица как осенняя листва
в беспамятстве проваливалась в грязь.
И это её видно не пугало.
А женщина лежала затаясь 
и очень осторожно подвигала 
«сокровище» своё… Вот срамота.

Настасья наслаждается тайком.
Сознание былое воскрешало.
Мы знаем она думала о ком.
Любовь к Медее в ней не угасала
Но судьбы их, как в море корабли…
а почему, она не знала видно.
- Ну Соня, Соня, Соня, не шали…
(мораль читает Соне, вот ехидна).
О, Господи! да что творит она,
что делает-то, - женщина вздыхала.
А Соня так бала увлечена,
что Асиных нотаций не слыхала.
- вот глупая-то, - Ася, рассмеясь,
Воскликнула опять, - ой мне щекотно!
А девушка к отверстию склоняясь,
дышала ртом, потом прижалась плотно…
От страха не осталось и следа,
Исчезли все последние сомненья
Вдруг показала всё своё уменье.
Когда ж она освоила, когда? –
Настасья задыхалась от волненья.
Лежала на постели вся в слезах.
Теперь она менялась на глазах.
О, как же эта женщина устала, 
бороться себе воли не давать
и вот решилась. Скрипнула кровать.
Глубоко в недрах страсть заклокотала .
Любить – это не только отдавать.
« Дерзай, дерзай! Ну кто тебя осудит,
- шептал ей Сатана, - доверься мне!
Целуй её, целуй и будь что будет.
Не думай ты ни о какой вине.
Уйми свой глупый стыд, долой смущенье!»
Ликуй Лукавый, радуйся Жена.
…………………………………..

Не стоит говорить о превращеньях,
происходивших там перемещеньях.
О, это как брожение вина.
«Мама» теперь от жизни всё брала,
себе самой кажась умалишенной,
цветочки запоздалые рвала 
у юности, в любви не искушенной.
Она пила запретное вино, 
вершила действо, что звалось крамолой.
Но кто же скажет нам, что свято, что грешно.
А девушка гордилась этой школой.



                5.

Безумие прошло. Лукавый, прочь!
Девчонка спит, но Асе не до сна.
Какая ночь! Какая ночь! Какая ночь!.
Безумие то видела луна.
Душа в грязи, а тело будто в саже.
Мечтала ведь она найти покой,
ну что она теперь ей утром скажет?
А слёзы всё текут, текут рекой.

Анастасия не молилась Богу.
Лежала и смотрела в потолок.
И то, что вызывало в ней тревогу
Бесёнок шустрый в тартар уволок.
С душою примирилось естество
и даже поощряло их влеченье.
И ощущая уз тех колдовство,
душа плыла, гонимая теченьем.

В ней чувства заполняли пустоту.
Душа её опять стремилась к краю
– быть пленницей, прикованной к плоту,
лететь, в бесовском пламени сгорая.
Любить, уж коли это суждено
ей свыше…  Да могло ли быть иначе?
«Любовь моя! Мой хлеб, моё вино.
Я тоже для тебя ведь что-то значу.»
Анастасия вольно ли не вольно
прижала ухо к маленькой груди.
На сердце было сладостно и больно.
«Ну что ж, Лукавый, коли так, веди.
Я подчинилась твоему указу.
Куда мне, от Судьбы ведь не уйдёшь.
Обет я не нарушила ни разу.
Все годы я себе внушала ложь.
Теперь довольно. Настя осязала 
холмы тугие, будто из огня.
И, видимо забывшись, вслух сказала:
«не дай же Бог, коли предашь меня»

Она ласкала острые холмы,
ладоням отвечавшие упруго.
Желанье занимало их умы.
И признаки любовного недуга
будили потревоженную плоть,
пылали позолоченные скобы…
И, повинуясь голосам утробы,
и чувств своих не в силах побороть,
девчонка от волненья чуть жива,
и слушает как сердце кровоточит,
и как её кружится голова 
при мысли что Настасья тоже хочет
в её объятьях радость обрести.
И женщина как будто угадала,
вдруг повернулась к вящей радости
и Сонечка в потёмках увидала
перед собою разом Рай и Ад.
Она ещё не видела такого.
Смотрела в предвкушении услад 
в отверстие разломленной подковы.
Увидела вдруг то, как Сатана
лохматый там сидит и корчит рожи,
кивает головой, бормочет «На!
Бери, бери, молодушка, ну, что же,
Целуй, лахудра, мой бесовский лоб.
Ведь ты хотела? Что ж ты испугалась?»
По телу толи жар, толи озноб,
чудовище всё ближе подвигалось,
всё ближе к удивлённому лицу.
И Сонечка в истерике забилась.
Пред ней всё завертелось, заклубилось…
Она прижалась к чёрному кольцу,
закрывшему собою панораму,
и слёзы побежали по лицу,
(влюблённые, ей-ей, не имут сраму)
И свет померк в глазах счастливой жертвы.
Анастасия изгибала стан.
Вся корчась будто в судорогах предсмертных, 
она припала к девичьим устам,
визжа, смеясь, истошно вопия
и причитая «Господи мой Боже!»,
шипела, извивалась как змея.
Анастасия лезла вон из кожи,
вздыхала тяжко: «я сойду с ума,
ах, девочка, прости меня бесстыжую,
прости свою беспутную мама»
и целовала паутину рыжую.
И ощущая плотью негу рта девчонки,
Ася корпусом вращала.
Парила. После долгого поста.
Душа её уж радость не вмещала

И всё ж она была ещё в цепях,
в плену у оживавших предрассудков.
Брала любовь, дарила впопыхах,
лишаясь равновесия, рассудка.
Кипела в этом дьявольском котле,
стонала, как от самых страшных пыток,
а её Соня, дёргаясь в петле,
хлебала чудодейственный напиток.
…………………………………..

И вот свершилось, да, свершилось наконец.
И тотчас в сердце песня зазвучала.
Из тела будто вылился свинец.
Конец, конец! И вместе с тем начало
тех самых сатанинских выкрутас
О, Боже! Что же женщина творила,
когда её вдруг охватил экстаз.
Она иначе вдруг заговорила.
Вся корчилась как от предсмертных мук,
схватившись с Соней как в смертельной схватке.
Не вырваться теперь из цепких рук.
Откуда эти хищные повадки?

Вся задыхаясь от сердечных спазм,
забыв о существующих приличьях, испытывала женщина оргазм,
как хищник, устремившись за добычей
горячим ртом, не сдерживая стон,
не сдерживая дрожи, в исступленьи
сосала нежный сладостный бутон,
сгорая сердцем от благоговенья.
Не думая о сути метастаз,
за сколько лет, за сколько лет впервые
испытывала женщина экстаз
в те самые минуты роковые.

А Сонечка, как с цепи сорвалась,
как кобылица пятками взбрыкнула
и тут же понеслась и понеслась.
Ударил гром и молния блеснула.
Потом вдруг закружилась голова.
Не зная, что всё это означало,
она кажись забыла все слова,
как глупая телица замычала.
Почувствовала в сердце страшный зной
и горьковатый привкус молочая
во рту.» Ах, я не знаю, что со мной,
о Господи, я кажется кончаюсь…
я умерла уже, в глазах темно,
не понимаю, что со мной и где я?
Горит костёр, а у костра Медея 
с её мама играют в домино.

p.s

Сгорая в той гиене жарких чувств,
которые сошли на них лавиной,
они четыре года с половиной
обильно поливали райский куст
из круглой лейки либо из ведра
под стоны скрипки и виолончели…
Природа оказалась столь щедра к
безвестному творенью Боттичелли,
попавшему случайно в град Петра.

Таких шедевров множество в России,
лишь заверни в забытое село.

Да, с Сонечкой «мама» Анастасии
конечно очень крупно повезло.
А в остальном, увы, судите сами.
Едва-едва лишь встретив «бабий век»,
отправилась на встречу с небесами.
Покинет мир прекрасный человек 
и не оставит следа никакого.
Что тут поделать - «подкачала» кровь.
Жилплощадь и фамилия Полякова
остались Соне. Да, ещё любовь…


Когда уж прокричали петухи,
она уснула тихо на диване
навек. Её последними словами 
были слова: "то – плата за грехи".



                6.

С уходом мамы Аси дом стал пуст.
Но с Сонечкой она всё же успела.
Та кончила училище искусств.
Умела entrechat* и a capella**
Какая б для мама была награда
и для больной души её отрада,
что Сонечка теперь «София Пална»,
а как бы подивилась баба Саввна,
такую увидав метаморфозу.

*---антраша , в классическом танце прыжок со скрещиванием ног (фр.)
**-а капелла, пение без музыкального сопровождения ( лат.)
Всяк счастлив был бы видеть эту розу.

Представим цвет цикория во ржи.
Представил, друг любезный? Вот скажи,
ты как-то посетив «приют чухонца»,
увидел там забытый богом пруд,
сверкнувший вдруг чистейший изумруд,
в котором отражались блики солнца .
представь теперь всю цветовую гаму,
в какой бы преуспел и Ренуар,
едва взглянув на молодую даму –
божественной природы щедрый дар.
Ещё земное чрево не носило
такое семя, что могло бы дать
такой продукт, что мог бы обладать
такою притягательною силой.
Нет почвы, где могла б произрастать
(кроме России, да простят мя иноверцы)
такая удивительная стать.
Вот только знать бы, что лежит на сердце
у девушки, что носится рысцой
как кобылица по горам и долам,
воспитанной трудом и комсомолом,
ей дела нет до пестиков с пыльцой.
……………………………………..
Ораниенбаум, Гатчина, Кижи…
Вы спросите, куда она бежит?
Дворцы, музеи, залы библиотек…
И сколько длиться будет этот бег?
София знала Летний, Эрмитаж,
Петродворец как дважды два четыре.
И кругозор её стал много шире.
Гляди, уже пять лет рабочий стаж.

Как хочется нам прошлое вернуть
порой, хоть знаем это невозможно..

С.П. была предельно осторожна.
(ведь девушку не трудно обмануть)
и бдительна, как воин на посту,
не девушка а ледяной Омолой*.
Так и жила отшельницей в скиту,
пока не познакомилась с Виолой.

Она уже готовила диплом.
Всё лето вскачь. А в сентябре защита.
Рвалась меж Ленинградом и Селом.
И вдруг как перл, как жаркий дух самшита
пахнул в лицо ей и ожёг глаза.
Пульс заметался и в груди тесненье.
Отшельница влюбилась? – Без сомненья.
Об этом нам и стоит рассказать


* Омолой  -- река на Ямале

Придя домой, в спокойной обстановке
решив осмыслить всё до мелочей,
София не могла сомкнуть очей.

Решила твёрдо, уж назад ни шагу…
Да, кажется, и поздно отступать
И вот она берёт перо, бумагу
и только лишь под утро ляжет спать.
Не правда ли знакомая картина?
Любить - это конечно же страдать.
Душа должна бумаге передать
всё, чем больна. Старо как мир, рутина.
Блажен, кто не примеривал оковы,
не распевал цветистых серенад.
Ах, Ларины мои! Ах-ах, вы Поляковы!
Берите «за грудки» предмет услад.



                7.

Читатель милый, будь Вы гений,
Вам ни за что не угадать,
какая «божья благодать»
сходила с лестничных ступеней 
«избы-читальни Щедрина.
Ромео или принц Евгений,
или же то была ОНА.
Жизнь удивительно полна
наиприятнейших мгновений.

Я попытаюсь воссоздать
здесь облик милой героини,
что в сердце Софьи вдруг проник –
блаженство с привкусом полыни.
Открыть чужой души тайник - 
такое не дано и магу.
Но знай – предатель - твой дневник.
Мораль – не смей марать бумагу.

Да осознай свой грех я сразу -
себе не подал бы руки.
Не поддавайтесь, мужики, 
сиюминутному экстазу.
А чья душа покрыта льдом,
не торопитесь на Голгофу
отправить Полякову Софу.
Кой прок в том, что сгорел Содом.
……………………………….

Но обратимся всё ж к рассказу
C.П., в чью тайну я проник.
Избави от суда и сглазу,
Творец, не дай закрыть родник.
Рука, дрожа, выводит фразу:
«...да, я заметила не сразу 
тот с сумасшедшинкою взгляд,
метнувший черные алмазы
в моё лицо, как кобра яд.

В глазах читалось любопытство
и дерзость. Помню как сейчас,
как вызов, ложное бесстыдство,
что скрыла бездна этих глаз 
будто под маской Мельпомены
за чёрным веером ресниц.
Взгляд чуть лукавый, чуть надменный,
какой бывает у цариц.

Я выходила из читальни
в прохладу пасмурного дня,
а взгляд преследовал меня,
словно какой-то рок фатальный.
И детская припухлость рта,
и блеск грошовых бус на шее,
и бант (святая простота),
и гребешок, как диадема,
и кожа гладка и чиста.
Ещё надеялась в душе я,
что отворю «врата  Эдема»
после «Великого поста».
……………………………
Я шла, людей не замечала,
и мысли бешено неслись.
Душа о счастии кричала,
а сердце так в груди стучало,
как будто бы за мной гнались.
……………………………..
Не верилось, что песня спета,
хоть мне уж двадцать три, увы.
…………………………………
…………………………………

Однажды на исходе лета
я шла по берегу Невы
(там всё витает дух ПОЭТА).
Глазели каменные львы,
загадочно храня молчанье.
Плескалась серая вода.
Душа была полна отчаяния.
Я шла дорогой в никуда
мимо оград ажурной ковки,
перил чугунного литья,
а ноги сами к «Салтыковке»
вдруг вывели меняю Ведь я
туда как будто не стремилась.
(Ах, Соня, полно врать себе).
Да, я доверилась судьбе,
надеялась на божью милость..
возле читальни пустота.
Толкались лишь у общепита,
кто не теряет аппетита.
В душе  т а к а я   п у с т о т а.
Тиранит душу «Кумпорсита».
Зачем вся эта суета?
На что надеюсь, чего жду,
Чего я вдруг сюда иду?
………………………….
Как вдруг сквозь дождевое сито
в меня проникла теплота,
что излучали два графита
ОНА!  Стояла … Без зонта.
………………………………
Я предложила свой.
- А вы?...
О этот голос родниковый.
Я говорила бестолково,
не поднимая головы
не помню что Неся оковы 
шла. Под шуршание листвы 
мы оказались в пирожковой.
…………………………….
Расстались с ней мы как друзья,
легко условившись о встрече.
И проводив худые плечи,
Судьбу благодарила я.
…………………………
Домой меня на крыльях нёс
Амур. Я так и не уснула
в ту ночь из-за алмазных звёзд.
Она меня не обманула.