Отмирающие формы

С  прискорбием  сообщаю,  что  фирма,  в  которой  я  добросовестно  и  с  удовольствием  проработал  полтора  десятка  лет,  тихо  почила,  устроив  по  этому  поводу  по-купечески  шумные  и  бестолковые  поминки.  Собравшись  напоследок  в  ресторане,  обречённо  доживающем  свой  век  в  старинном  здании  напротив  (теперь  уже  бывшего)  нашего  офиса,  и  прилично  накачавшись  водкой  с  шампанским,  мы  смиренно  разбрелись  по  разным  уголкам  этого  древнего  и  слишком  доброго  города.
 
Тогда,  во  время  застолья  мы  сошлись  в  едином  нетрезвом  мнении  и  в  убийстве  фирмы  обвинили  пресловутый  кризис,  смертельно  ударивший  не  только  по  нашей,  но  и  по  великому  множеству  подобных  столичных  контор.  И  лишь  чуть  позднее,  получив  возможность  осмыслить  произошедшее,  я  понял,  что  кризис  –  это  следствие…  Первопричиной  же  является  излишняя  доброта  и  непротивленчество  города..  Собственно,  сегодня  его  трудно  назвать  городом…,  а  тем  более,  Матерью  Городов  Русских…  Почти  не  осталось  в  нём  русского  духа,  и  походит  он  уже,  скорее,  на  большой  хутор,  дурно  пахнущий  гарью  и  галичанским  свинарником…

Однако,  как  известно,  худа  без  добра  не  бывает,  и  я,  не  найдя  работы  и  оказавшись  на  иждивении  у  жены,  стал  больше  думать…  Но  не  о  мелком  и  меркантильном,  а  о  высоком  и  абстрактном…  О  тех  метафизических  смыслах,  которые  были  мне  недоступны  из-за  занятости  на  службе,  повседневной  рутины  и  пустой  суеты…

Вот  и  сейчас,  пока  жены  нет,  я  лежу  на  диване  и  неторопливо,  со  смаком  размышляю  о  форме  и  содержании…  Так…,  ничего  нового…  Обычная  рефлексия… ,  или  медитация,  как  пафосно  называют  этот  интимный  процесс  шевеления  мозгами  тибетские  бездельники…

Любое  содержание  оформлено,  а  всякая  форма  должна  иметь  своё  содержание.  Идея  без  формы – ещё  не  рождённый  ребёнок.  Форма  без  идеи – умирающая  конструкция.  Точка!

Кстати,  точка  тоже  несёт  в  себе  определённое  содержание.  Чувствуете,  как  оно  кипит  в  восклицательном  знаке  и  горячим  паром  устремляется  вверх,  в  небеса?  Убери  эту  вертикальную  трубочку,  и  оно  сразу  же  успокоится,  округлится,  притихнет.  А,  если  к  ней  (точке)  добавить  ещё  две,  то  она  поменяет  род  и  глубоко  задумается…  Возможно,  о  собственном   смысле,  месте  и  предназначении…

Я  же  осторожно,  на  цыпочках,  будто  по  кирпичикам  в  луже,  ступаю  по  многоточию,  пока  не  подбираюсь  к  той  розовой  крапинке  на  карте,  которая  в  данный  момент  интересует  меня  больше  всего  и  которая  день  за  днём  катастрофически  лишается  своего  исконного  содержания.  Знаю  это  точно.  Ибо  живу  в  этой  многострадальной  точке,  имя  которой  Киев.  И  тоже  страдаю.

А  поэтому  поднимаюсь  и  выхожу  на  улицу.  Еду  в  центр,  к  тем  источникам,  из  которых  не  так  давно  черпал  энергию  и  которые  ныне  чахнут,  погибают,  пересыхают…  Еду,  чтобы  побыть  с  ними,  разделить  их  боль  и  скорбь,  проститься  с  прошлым…  Потоптаться  по  высохшему  руслу  некогда  полноводной  реки.

По  пути  вспоминаю  теорию  разбитых  окон…  Это  о  нас.  Хотя  придумали  её  англичане.  В  1982  году,  когда  мы  ещё  жили  в  другой  стране.  Не  говорю  в  лучшей…,  или  в  худшей.  Не  в  этом  дело.  Говорю  в  другой…  В  той,  где  выбитые  окна  тут  же  стеклили.  А  сейчас  перестали.

Разве  нет?

Иду  по  Пейзажной  аллее  и  на  каждом  шагу  встречаю  подтверждение  этой  печальной  теории.  Пожалуй,  начало  положили  отбитые  уши  лисёнка  и  сорванная  с  крыши  домика  медь.  Ах,  какой  был  чудный  домик!  Жёлтенький,  с  праздничными  окошками,  за  которыми  заманчиво  светилась  нарисованная  сказочная  жизнь…  С  флюгером,  подставлявшим  свежему  днепровскому  ветру  свой  сверкающий  петушиный  клюв…  Так  и  хотелось  войти  в  фальшивую  дверь,  сесть  в  кресло  у  камина  и  надолго  погрузиться  в  пухлый  том  Андерсена.  А  потом  взобраться  на  крышу  и  вместе  с  петухом  смотреть  вдаль,  на  оболонские  серебристые  просторы,  где  среди  скучноватых  многоэтажек  приветливо  поблескивала  голубая  лента  Днепра…,  и  кукарекать,  и  мечтать.  Помню,  однажды  ранним  июльским  утром  на  фоне  этого  игрушечного  домика  позировала  девушка  в  нижнем  белье…  Красивая  и  стройная…  Медная  крыша,  медный  загар,  белые  трусики,  белые  чулки…  Нет  больше  ни  девушки,  ни  флюгера.  Многие  тогда  позировали.  Сейчас  никого.  Проходят  мимо,  брезгливо  отворачиваясь  и  постреливая  фотообъективами  в  дымчатую  даль.  Так  вот,  после  того  первого  акта  вандализма,  через  несколько  дней  началась  цепная  реакция,  в  результате  которой  некоторые  скульптурные  формы  сильно  пострадали,  а  некоторые  и  вовсе  исчезли…  вместе  с  содержанием.  Нет  формы,  нет  и  содержания.  И  сказки  нет.  Украли  сказку,  мародёры  проклятые.

А  сгоревший  Дом  профсоюзов?

А  ЦУМ?

А  вырубленные  на  дрова  деревья  в  Мариинском  парке?

А  Андреевский  спуск?  О,  это  особая  боль.  Хуже  зубной.  Давным-давно  выстраданная  и  описанная  профессиональным  врачом  и  талантливым  писателем.  Где  ты,  белая  гвардия?  Приди  и  освободи  город!  Наполни  новым  содержанием.  А  мы  уж  как-нибудь  вернём  и  оживим  старую  форму.  Уберём  мусор,  заштопаем  тротуары,  вкрутим  лампочки  в  фонари  и  непременно  принесём  огромный  букет  белых  роз  («Я  розы  люблю»)  к  памятнику  мастера…  Быть  может,  даже  театр  достроим…

Какой  театр?

Тот,  который  чуть  выше  Дома  Турбиных.  Громоздкое,  уродливое  здание.  На  крепость  похожее,  или  на  бункер.  Бетонный,  угрюмо  смотрит  на  нас  пустыми  чёрными  окнами-бойницами.  Так  и  ждёшь  появления  в  одном  из  них  пьяного  петлюровца  с  «кулэмэтом»…   Форма,  явно  не  соответствует  театральному  содержанию...,  хотя  слово  «театр»  сейчас  чаще  несёт  иное  значение.  Как  правило,  оно  используется  в  аббревиатуре  «ТВД»,  то  есть  «ТЕАТР  ВОЕННЫХ  ДЕЙСТВИЙ».  И  не  дай  бог  попасть  на  его  кровавый  спектакль!

Быстро  спускаюсь  вниз,  на  Подол.  Пока  ещё  целые  окна  бывших  магазинов,  салонов,  кафе…  встречают  меня  плакатами  «аренда»  и  «продажа».  Из  опустевших  форм  колючий  сквозняк  выметает  остатки  былого  содержания.  Съехали,  а  въезжать  никто  не  хочет.  Вернее  не  может.  Высокий  доллар  убивает  торговлю.  Импорт  умирает,  а  своего  товара  нет.  Фабрики  и  заводы  давно  приказали  долго  жить.

Прохожу  мимо  памятника  Сковороде.  Нет,  не  предмет  кухонной  утвари.  Философ.  Голова  привычно  загажена  голубями,  зато  плечи  покрыты  флагом.  Нет,  не  бандеровским.  Государственным.  Тревожно  вглядываюсь  в  улицу  его  имени.  Там  в  двухстах  метрах  от  монумента,  на  левой  стороне  находится  моё  любимое  кафе.  Интеллигентное  и  уютное.  Пожалуй,  лучшее  в  городе.  Боюсь,  не  закрылось  ли  оно?  Нет.  Работает.  Мне  необходима  чашка  кофе,  пятьдесят  граммов  «Vana  Tallinn»  и  спокойная  музыка…

Спустя  какое-то  время,  чувствую  себя  легко  и  спокойно…  В  полупустом  помещении  тепло  и  уютно.  За  окном  церковный  купол  своим  позолоченным  крестом,  наконец-то,  процарапал  дырочку  в  неосторожном  низком  облаке…   После  второго  глотка  ликёра  приходит  знакомое  ощущение  аквариума.  Словно  маленькая  золотая  рыбка  проплываю  вдоль  стен,  под  потолком,  плавно  скольжу  между  столиков,  за  которыми  редкие  посетители  находят  свой  недолгий  покой…  Мило  улыбаются  официантки.  О  чём-то  грустном  поёт  Стинг.  Медленно  цежу  третий  глоток,  после  чего  мною  овладевает  блаженная  безмятежность…  Или  безмятежное  блаженство...

Куда-то  далеко,  в  молочную  пустоту  вслед  за  легкомысленным  облачком  отодвигаются  лишённые  содержания,  медленно  умирающие  формы…  Равнодушно  воспринимаются  отбитые  у  симпатичного  лисёнка  уши,  сорванная  медная  крыша,  загаженный  Андреевский…  Ну  и  что?  Стоит  ли  мешать  этому  разрушительному  процессу?  Ведь  всё  действительное  разумно…  А  раз  так,  то  в  этом  самоуничтожении  есть  высшая  потребность  и  смысл…

Так  пускай  же  торжествуют  хуторянство  и  жлобство,  пускай  они  насыщают  своим  убогим  содержанием  территорию  страны,  пускай  разбирают  оставшиеся  кирпичики  из  рассыпавшегося  фундамента  государственности…,  а  вместо  него  сооружают  новый  в  форме  хлипкого  архаичного  деревенского  плетня…