Звёзды сообщают

                .       

  Встретив  на выходе с подъезда Оксану и Владимира, поздоровались, перекинулись несколькими словами:
- Куда собрался?
-В киоск за газетой!
-А, что там хочешь?
- Хочу взглянуть, что сообщают звёзды - Таврия  - будет играть, ехать ли в Симферополь? … Хотите - вместе - на вашей машине! Билеты на матч - я беру?  …
Оксана  - учитель первоклашек, Владимир  - менеджер. Знаю, футбол любит. Живут, не разлей вода.
Взглянув жалостливо на Оксану, он сказал:
-Ещё с детских лет Оксана боится до паники мест, где большое скопление людей …
 Сняв очки:
«В четыре года,- мои родители взяли меня на просмотр фильма идущего в кинотеатре Ракета. Но,  кино посмотреть не удалось.   Ещё на входе - нервный стресс у меня. Обеспокоенные родители к врачу. Пожилая, дородная врачиха, посоветовала обратиться к психиатру; страх мол, тянется из прошлой жизни. Конечно, психиатр не помог. До сих пор я боюсь зрелищ, не разу не была  в театре,  на митингах».
- Слушайте! А, давайте, я вас свожу к Николаевне - в Воробьёвку. Слышали когда нибудь о регрессе?
- Нет!
- Она может вводить в состояние, где ты видишь прошлые жизни. Она сама видела свои жизни, двенадцать мужских и четыре женских. И всегда поражается, постоянству картины. Её умение - удивительно! Я её знаю, ещё с тех пор, когда служили с сыном в одной роте, вместе приезжали в отпуск. Я уже прошёл этот опыт вместе с ней.
- Они переглянулись. А, что это даст?
- Увидишь, что  было в прошлом - пропадёт страх! 
- А, была,  не была,- махнула Оксана рукой,  надев очки, - далеко туда?
- Километров двадцать пять! А, вам что, машина своя?
И мы вместо футбола, на следующий день, отправились к Николаевне.
У калитки, столкнулся я с мужчиной, одетым по рабочему. Загорелое лицо, татарская внешность, огромные, натруженные руки. Сталинские усы. Мы поздоровались. Оба протянули руки открыть калитку. И отдёрнули их. Он, ухмыльнулся в усы, открыл сам калитку, решительно шагнул в сторону, пропустил нас во двор. На, лай собачонки, выглянула Николаевна. Узнала.
- Бог в помощь! - поприветствовал я…
-Сколько лет, сколько зим? …  Замолчав - в удивлении,  - Ёся! А, ты чего?
Мы переглянулись.
- К тебе Галя? Спать не могу, чудится что ли, будто жена и свекровь отравить меня хотят?  Сколько лет с этой мыслью живу, не могу - хочу расстаться! Помоги!
- Это наш скотник,- заметила Николаевна. - Труженик! Не всякому дано! Проходите.
- Николаевна! - начал я.
- Ты, то как, - перебила она.
- Кгы! … Друзья - мои - Оксана - тоже в страхах! Боится скопления людей, паника прям - что сможем? - глянул я в ее карие, припухшие глаза…
 Заправив завитушку седой пряди под платок:
- Располагайтесь в комнате … Я сейчас, - поспешила она в кухню. Откуда выполз запах варева, Пшикнув - выключился газ. Просторная комната заставлена разнобродной мебелью. Дом, обычный, переселенческий, Хрущёвских времен  - от потолка до пола, свежезабеленная трещина. Правее, портрет моего сослуживца. После службы поступившего в Одесское,  военное - погибшего в Афгане. Оксана положила на стол деньги, придавила стоящим бокалом. Иосиф, поморщился. Поскрёб небритый овал подбородка.
 - Забери! Не возьмёт, да ещё погонит…
Та, быстро спрятала деньги, поглядев на меня. Я кивнул.
- Ну, - вышла Николаевна с кухни, - с кого?
Может с нас,- глянул я на Иосифа, - нам ещё ехать! Тот кивнул, - стриги мать! У меня выходной.
- Тогда вот что! Разуйся милочка!  И она набросила со спинки стула на кушетку у двери простынку,  - приляг, закрой глаза, закрой! Расслабься! Потру тебе ушки! Сейчас ты попадешь, через коридор подсознания, что я тебе помогу открыть, в хранилище твоих тонких тел из прошлых жизней. Все они там выставлены на плечиках, подписаны, Сама переберёшь их, найдешь, что надо, примеришь, пролистаешь памятью. На это, ну минут пятнадцать понадобится - глянула она в будильник  на подоконнике. Да, не бойся! Видя, как блеском страха вспыхнули открывшиеся глаза Оксаны.
 - Закрывай …
Мы с интересом затаились на стульях вдоль стены …
«Представь, над тобой ворошатся и кружат тучи, они тёплые, укутывающие, согревающие тебя. Тебе не хватает воздуха, жарко! Дыши ртом, дыши, дыши глубже, дыши сильнее, дыши не останавливайся, дыши»!
И, тут Оксана провалилась в ослепительный колодец, над её головой небо сужается в яркий светящийся глазок, она увидела себя, как бы со стороны, чётко, до боли в глазах. « Я увидела себя мужчиной, одетым в чёрный балахон с прорезями для глаз. Мой крепкий торс затянут осмоленной верёвкой, концы свисают до колен», - рассказала она потом.
 «На моих ногах массивные башмаки, все в бликах выглянувшего солнца, пахнущие дёгтем. Один из них поставлен твёрдо на помост из плах. Вокруг беснуется толпа; торговки, всадники, солдаты, даже дети. Все разглядывают неведомое досель сооружение, напоминающее букву «П». Сверху, остро блеснула косая режущая кромка, наподобие широкого лезвия топора, прикреплённого к рычагу. Рядом стоит изобретатель этого чудовища - доктор Гильотин, доказывая кирасиру, - «Это я сделал не для зрелищ - я протестую, где верховный?»  …
И, вдруг,  ударил колокол, толпа, возроптав,  затихла всматриваясь. Некоторые в её глубинке привстали на цыпочки, вытянули шей. Было слышно сжатое ужасом дыхание; резко, хукающие  хлопки птичьих крыльев оседающих на башни ратуши, я видела,  руки  доктора;  его самого била дрожь. Звон доспехов, колыхающиеся древки стражников, сопровождающих на казнь убийцу.
Был он молод,  сед, без бород.  Шёл, глядя  на небо; зачарованно жмуря слезящиеся глаза и будто, не слыша, что шепчет, идущий, сзади,  с потупленным взором монах. Толпа качнулась. Он нетвёрдо шагнул на шаткий помост, слегка преклонил голову. И, тут, оглушило площадь медным призывом труба. Толпа взревела и,  выдохнув крик - умолкла.
Каркающий голос глашатого возопил грехи преступника, и утонул в новом крике толпы:
«Смерть! Смерть ему! Смерть»! …
Обречённому завязали глаза и, заломив безвольные руки, впихнули головой в грубо сколоченный треугольник конструкции; придавили спину дубовой плахой, захлестнув вокруг стоек верёвкой.
Ударила дробь барабанных палочек. Грохнула пушка, взметнув с крыш голубей. Я отпустил рычаг. С визгом, набрав скорость, хукнула гильотина, сорвав, не то стон, не то вздох облегчения.
Голова упала в корзину и,  как мячик,   выпрыгнув, пустилась в пляс по помосту. С глаз слетела повязка. Болтая красным вспененным языком и отплевываясь кровью, она лупала, вывернутыми болью глазами по сторонам.
Подскочив ешё пару раз, качнулась на щеке,  широко раскрытыми глазами и оскаленным от ужаса ртом. Мокрые пятаки набежавших слёз, блеснули на солнце и истаяв с ним - потемнели.
 А, там, за гильотиной, искорёженное судорогой тело ещё билось, скребло ногами ….
 От ужаса того, что я сотворил, я спрыгнул с помоста вниз, но толпа в ужасе ринулась вон, подмяла меня. Я пытался вскочить, но, кто-то наступил на опавшие с пояса верёвки, кинула меня назад; по животу, по лицу, пронеслись,  спотыкаясь тучи ног. Через несколько минут площадь опустела. Я, видела себя, как бы сверху, парящим птицей над опустевшей ратушной площадью, на которой лежало  бездыханно, ещё несколько затоптанных тел.  Надо мной, склонился стражник, опустив рядом древко, и мощным рывком, через глазницы, разорвал капюшон; обнажил моё красивое, очерненное волосами лицо, по которому текли уже розовые пятна, отливающие подкожной синевой крови. Лицо моё тускнело на глазах, нос заострился, щёки опали. Но, ожил колокол и колотил медным языком, и колотил не умолкая, колко ударяя  звуком по кручам опустевших башен.
 А, внизу тянули за ноги, к въехавшей на площадь подводе, двух раздавленных женщин; стражник на руках пронёс мёртвого ребёнка».
 - Я услышала слова, окунулась в холодок и шлепок по щеке, очнулась. Вздохнула в облегчении. Николаевна гладила мою руку, улыбнулась …
Мы были поражены рассказом, заерзали на стульях. Николаевна прошла на кухню, полилась вода, вышла,  вытирая руки о фартук.
 - Ёся! Ну, что, не передумал? Тот, приподнялся в нерешительности.
-Небоись! Ты ж видел? …
Мы вновь затаили дыхание! ...
 Я почувствовал дрожь любопытства, расползающиеся мурашки по коже…
…Иосиф начал рассказ:
«Я увидел себя до рождения, бьющегося о свою мать в виде мерцающего шара. Её - не замечающую меня. Двух мужчин, разной наружности - понял оба мои будущие отцы.
 Один из них не знает, что у него уже есть  я - его сын!  Другой не знает, что я не родной ему сын! Одному ещё предстоит познакомиться с моей мамой, другой уже живёт с ней четыре года. Один - генерал - майор; известный путешественник, исследователь Тянь-Шаня.  Другой, сапожник - из города Гори, Тифлиской губернии, что является окраиной Российской империи, где меня и родила мама…
Я увидел, богатое имение в Гори, куда приехала молодая девушка - моя мама  - на обычной арбе. Выгрузила корзины;  сыры, сметаны, копчёности, фрукты, вино. Арба отъехала; держась за бортик, мама просит приехать за ней к вечеру. 
«Есть дела, да, и - Вы - Гиви, раньше не справитесь»?
 Сама,  вместе с вышедшим на встречу слугой, понесла корзины во двор. Я увидел компанию молодых офицеров, в окружении дам. Служанку,   сборы  посуды на стол. Она приняла доставленные мамой продукты, при этом они горячо обнялись, весело разговаривали. Вышел дородный грузин в феске, небольшого роста, с хорошо нарисованным животиком тонким узорчатым ремешком. Рассчитался с мамой, о чём - то,  поговорил, пощипал за щёку, довольно улыбаясь,  ушёл на другую половину дома.
Молодёжь поглядывала на неё, листала старинную в красном переплёте книгу, спорили. Мама, подключилась накрывать стол, переговариваясь со служанкой, которую называла Нино - одновременно отшучиваясь от  услужливых предложений офицеров. Затем я увидел их за столом. Нино, прохаживалась,  разливая вино, то и дело, что-то шепча маме на ушко. Они звонко смеялись. Компания веселилась, как могла; русские песни сменялись грузинскими, зурна и гитара, сопровождались хлопками ладоней о стол. Дамы, в длинных платьях -  держа руки выше головы,  лебедями  плыли по кругу.  Вот,  один из офицеров, в мягких ичигах, сиганул -  в лезгинку. Все, хлопая, цокали языками. Я, услышал, как прапорщик с жиденькими усами, который отзывался  как  - «князь!»,
сказал сидевшему в стороне отцу: - «Да, не переживай ты так, полковник, смотри, как на тебя смотрит эта куколка? Кстати, Пржевальский, если бы, твоя Оленька тогда знала бы, что ты действительно незаконнорожденный сын Александра, она бы,   под венца в церкви не сбежала  с этим статским советником, что ты ранил тогда на дуэли?  И ты сидел бы у себя в саратовской  губернии, а не с нами!...
Я увидел, как офицер, в котором я узнал отца, провожает мою маму с пустыми корзинами к выходу со двора. Как, они,  выглядывая повозку - целуются. Он, нежно называет её «Катенькой». Но, повозка так и не пришла. Зато небо всполохнулось, яркий росчерк, накатил гром, хлынул дождь. Побросав во дворе корзины, они ринулись в дом, где все давно разошлись по своим комнатам, спали. Свет был потушен. Горела только лампа на террасе, пламя колебалось, как мотылёк билось в трепете. Николай, так звали отца;  взял лампу - маму за руку  - повёл в свою комнату, где они сменили мокрую одежду. Из-за ширмы - мама протянула руку, приняла его огромную свежую рубашку, одела, не попадая  пуговицей в петлицу, выдвинулась к лампе, сделать свет ярче. Он  опередил её, обнял,  целуя, задул лампу. Я, догадался,  в эту ночь я был зачат. Я  почувствовал жар, я видел, как заискрился мой шарик и растаял.
Теперь я увидел себя маленьким мальчиком, натирающим дратву воском,  у второго отца, где я помогал нарезать из березовых заготовок, гвозди-шпильки, шлифовал вырезанные из липы колодки для сапог. Я отлынивал, получал подзатыльники отца, ревел. Ежедневные  его попойки - придирки - достали меня. Мать всегда была на его стороне. Затем семинария, революционная работа, тюрьмы и каторга. Побеги. Выезды за границу. Петербург. Революция. Фронт. Гражданская война. В кругу соратников, я спорил, слышал угрозы Троцкого, подхалимаж Зиновьева, вечные подначки Каменева, его неприязнь к Рыкову, растущий авторитет Кирова. Предлагаемые партией репрессии.  Я, понимал, как банкиры создали этот хаос в обществе, и что, в то время, не было иного пути сопротивления этому, чем тот, что я выстрадал ночами. Я понимал, на передел общества могут уйти века.  У меня не было на это время …
Неужели  думаете, я не желал добра своему народу? ... Я увидел  появившиеся у меня страхи;  понял этот путь  - «меньшее - из зол!» …
  Я принял предложения. Толпы перемещающихся людей в набитых вагонах, лагеря, Днепрострой. Партийные съезды. Междоусобицы и распри. Отечественная война, её ужас?  И, вот - победа!  Вручение мне погон генералиссимуса и звезды героя. Наши попойки на Кунцевской даче. Мои шашни -  с поварихой. Берия,  сующий ей пакетик с порошком, с угрозой в голосе:
«Ты,  меня знаешь?»   
И … я - вижу себя в судорогах на полу, капли пены изо рта на ковре. И, не души!» … Зато я увидел вновь свой мерцающий шарик, мечущейся по даче, и понял …
-Теперь ты видишь, откуда твои страхи? …   Иосиф закашлялся.
- Поверить не могу! Неужели? …
- Чай будем! - решительно предложила Николаевна…
- Володя! Слетай за тортиком? - Здесь у них хороший магазин, - только я и вымолвил … 
Думая, вот так я видел себя, как Пржевальского в прошлой жизни,  и  зачем -  как свело нас всех в эти события?