Распыл. годы 20-70-е. роман ч. 2

-  Тама, братцы, -  эскадрон! Откель и взялись паскуды?.. Это ты их, Петро, проворонил! Разведчик так твою…
Вихрастый, молодой казак сдернул фуражку, виновато опустив голову. Сотник, от этого, еще больше взъярился:
- Лично выпорю, лупатый, коль вывернемся с под них! Вот такая, братцы диспозиция.
Закончил краткий доклад Василий пятерым уцелевшим после боев  товарищам и замахнулся на разведчика плетью:
- Ух!..
Тот испуганно отскочил.
Чубатый погодка сотника, Иван цыкнул сквозь расщелину десны, и погладил распухшую от поцелуя пули, щеку:
- Н-да… Плохо дело коли упрутся, - у мово пулемета с питанием совсем худо.
Другой, прошедший с Василием все бои и станичник его, недоуменно развел огромными руками:
- И чё ты этой гниде про динамит и пушку сбрехнул? У нас ведь и к винтарям-то патроны считаны…
Василий возмутился:
- Эк-ма! А чё ж мне, Тимоша, правду-матку сказывать? Не! Нехай потрясутся сволочи, - може комиссаришка и дрогнет… Он ить подлюка, поди ишо вчорась ведра лудил аль портняжничал по подвалам Московии, а ныне – гля!.. – выполз и советы раздает: - разом губить русские души, аль повременить чутка?! Браты, чур, я его кончаю – хоть напослед, а порадуюсь!
Он страшно скрипнул зубами и отошел к зашторенному окну:
- Э!.. Не видать отсель ни шиша! Влезу на чердак к Макарке – проясню вопрос, а заодно и комисарика высмотрю – по местам, казаки!
Те мигом разошлись по точкам. Тимофей недовольно бухтел:
- Пушкой он шарахнет… Говорил не оставаться здесь, так нет – упёртый как все Борисовы!
Он передразнил скрывшегося наверху Василия: - У нас тута вы-год-ная огневая позиция! – И чё? Нам портки сымать и из окон задами отстреливаться, когда раздарим красным все пули?
Казаки невесело рассмеялись.
Сверху скатился по лестнице Василий:
– Опять едет шкура! И не стрельнули ж его…
Он крутнулся, что-то быстро соображая, затем хохотнул, оторвал от косяка щепку и, ковыряясь в зубах, будто после сытного, пусть и краткого обеда, шагнул к двери:
- Ну, братцы, коль на выходе не шлепнут, так може ишо чего загну красному блягородию. Тимофей, ты за старшего если чё… Гуляйте дале без меня - гуртом отсель в балку, да по ней успейте опередить вояк! Над дорогой засядьте и нехай едуть лапотники далее, на свою ж погибель, - наших впереди еще хватает…
Он спокойно вышел на крыльцо и потянулся, хрустнув подсохшими от голодухи костями.
3. 
  Стрельцов возвращался к усадьбе шагом, то и дело придерживая поводом коня,  так как тому опять не терпелось испить из колодца живительной влаги. На душе «бывшего благородия», как называл его высоченный красавец-казак, было черно от унижения. Совесть, честь офицера требовали немедленно застрелиться - комиссар приказал уничтожить Василия, затем бросить в окно усадьбы гранату и ворваться вовнутрь: - Сволочь! – запоздало ругал он вертлявого, с бегающими глазками «советника», - а пошел бы сам, так нет - за солдатами прячешься, мразь!..
    Казак встретил его стоя, спешно и застенчиво выковыривая из зубов остатки пищи. У давно не евшего капитана кругом пошла голова и он спешился. Черный глаз нагана так же настороженно смотрел на него, как и сам сотник. Помолчали…
- А скажи, Василий, не встречались ли мы с тобой ранее?..
Тот вздрогнул, будто Стрельцов прочел его мысли, но с ответом не задержался:
- И сам жалкую, а то б развалил шашкой ваше бывшее благородие аж до самого седла!
Офицер улыбнулся:
- Знать мне почудилось, да уж больно мы схожи внешне…
Сотник побледнел – это было правдой, но мало ли что покажется в такие-то вот встречи, а если казаки слышат, к тому ж… Ась?!
Он вмиг осипшим голосом предупредил:
- Оно ведь и щас не поздно тебя опрокинуть, блягородие! А ну, давай ответ комиссарский, и закончим эту тягомоть – не по нутру! Хотя…
Он зло сощурился:
- Да! Оно и так ясно.
Предложил тебе этот иуда в одиночку захватить усадьбу, а меня в расход… Ему падле дюже хочется снова глянуть как русский убивает русского. Что ж, давай позабавим… Вот только ты и дернуться не успешь, а коли тот грач и после взрыва уцелеет, так мои казачки аккурат ему растяжку сделають, – за два хвоста подвяжут и будет у красных два комиссарика. Вот и вся недолга!
Стрельцов улыбнулся:
- И я бы так сделал, казаче, - они ведь меня только три дня как развязали – в подарок кому-то везли. А когда заплутали в степи, подобрели: - Проведи, говорят, офицерик, кратчайшим путем, а мы тебя отпустим потом. Это, конечно, смешно, но я надеялся на такую вот встречу, как с тобой, – раньше тут пост недалеко стоял, контрабандистов ловили…
Василия, крутеж Стрельцова откровенно забавлял, и он решил дослушать, бросив неопределенно:
- Эка вспомнил!
Капитан сделал паузу, отдышался и продолжил:
- Так вот… Очень хотелось бы этих всех положить, а может и самому лечь, раз уж попался.
– Как так?..
– Глупо! Устал, уснул в степи на переходе. Никогда такого со мной не было… Ну, видно, поотстал, сполз с коня …
Василий нетерпеливо хлопнул по сапогу плетью:
- Хм! Продолжай…
 - Оглушил разведчик их и утянул меня, - «языка» взял…
Василий тяжело задышал:
- Будя! Эт все сказки, но тебя мне по-любому жаль, дядя, - всё ж русский… Лучше б ты управленца сам шлепнул, а мы часом поддержали – глядишь и веселей бы все приключилось!
Стрельцов согласно кивнул. И тут же, будто красные услышали его рассказ, прилетела от них пуля и чмокнула его в шею. Он и завалиться набок еще не успел, зажимая красный фонтанчик из вены,  как Василий кубарем махнул до колодца и открыл ответный огонь. С чердака усадьбы поддержал пулемет и три первых шеренги отряда полегли вместе с лошадьми.   Остальные рванулись, было, через этот агонизирующий заслон вперед, но скучились, потеряли еще шеренгу и спешно попятились за поворот, снова лишившись в панике  нескольких бойцов. Пулемет стих.
В усадьбу ввалился через окно Василий:
- Все! Айда в балку и на обгон! Мабуть мы их сверху еще и камнями малость побьем, ежли успеем.
Казаки ринулись к черному ходу усадьбы. Тимофей подхватил на бегу сброшенный им во двор и ненужный теперь пулемет, добежал до балки, швырнул в болотце и плюнул вслед:
- На, краснопузые, ныряйте за англицким подарком!
Разобрав в кустах заседланных лошадей, казаки наметом помчались по тропе. Василий хохотал:
- Ей-ей, успеем обогнать! Я на того Троцкого как раз патрон приберег.
4.
Капитан Стрельцов скреб вмиг обессилевшими руками землю отцовского поместья и так как предсмертные кадры земной жизни уже помчались по ленте душевного синематографа, он замедлил их на донской казачке Ксении Борисовой, матери только что умчавшегося сотника. Успел, правда, заглянуть в прошлое лишь на миг: – был в их курене на постое, влюбился, через год вернулся, а девицы и след простыл – уехала с братом на Кубань. Сына их скорой любви назвала Василием, а адрес оставить не захотела. Как глупо... И последнее, что беззвучно крикнул Стрельцов Господу: - Слава, отче, что не дал сыну стать отцеубийцей и прости за все…
5.
По верху балки зацокали редкие пули, затем дважды ахнула мелкая пушка и позади казаков рухнула вниз осина. Василий обернулся:
- Это чернявенький себе на кол стругает! Погодь, ужо доберусь до тебя, сучий выродок!
Тут балка враз обмельчала и тропа пошла вверх. Молоденький разведчик Петро поприжал двоих, вырвался вперед и махнул рукой, указывая – прямо! Мол, уж тут-то мной проверено. Казаки наметом пересекли кустарник, обогнули рухнувший на дорогу валун, спешились и бегом устремились вверх. Василий ликовал:
- Кажись просквозили, а? Щас подарки зачнем раздавать краснопузым!
Но, вдруг, тропа резко свернула влево, - всем стало ясно, что сама природа запрещает им гон навстречу противнику и лучше уходить, пока из орудия навесом не хлопнули вслед. Казаки  прыгнули в седла и, не сговариваясь, рванули по тропе. Василий  зашелся в крике про честь казацкую, и что можно было б хоть впятером навстречу красным сбегать и поквитаться, а коновод постерег бы лошадей, но увлекаемый всеми, тоже наддал, и помчался прочь от гиблого места под свист летящих над головой пуль. 
6.
А далее, постоянно натыкаясь на разъезды красных, они пробились к Екатеринодару, и порешили идти к морю порознь. Казаки, чуть не плача, продали в станице Устюмская своих дончаков, сбрили бороды и, переодевшись в солдатские беспогонные шинели, расстались. Василий хоть и желал всей душой рвануть с ними к последним причалам Белого движения, но бросить жену и сына, с полгода ожидавшим его в этом настрадавшемся городе, не смог.