Дом, в котором я живу

Я родился и вырос в коммунальной квартире, в большом доме, что стоит у дороги, ведущей на Комбинат. Если забраться на крышу дома, то можно увидеть  Волгу и нашу маленькую речку Томку. И Детский сад увидеть, и Школу, и Стадион, и Клуб, и рощу за ним. Всё рядом и всё под рукой. Здесь мой Дом, здесь  моя Родина. 
 Именно это место я всегда имел в виду, когда говорил, что живу на Томне, в «тридцати шести». Не родовое гнездо, нет, обычный дом, где в одной большой коммунальной квартире  жили  семьи рабочих Красноволжского Комбината.
 К сожалению,  я никогда уже не узнаю,  когда мои предки впервые пришли сюда, на эту землю, и сколько  моих родичей покоится в этой земле. «Мы слишком ленивы и нелюбопытны». Так и живем, а когда приходит время, чтобы вспомнить, то начинаем  понимать, что уже поздно и есть вещи, над которыми мы не властны.  И стыдно за это, и горько, и обидно.
А начать нашу историю нужно, конечно же, с Комбината. Это его корпуса собрали вокруг себя столь великое множество людей, связав их  невидимыми нитями.
Первые соки он брал из маленьких деревень, лепившихся к его могучим стенам, словно ласточкины гнезда. Они  существуют и сейчас, и сохраняют свои прежние названия: Иваниха,  Крючиха, Устиниха, Поспелиха.
Затем появились казармы, куда работного люда набивали как сельдей в бочку. Я помню их  до перестройки - не той, горбачевской, а в прямом, строительном смысле. Длинные мрачные коридоры и маленькие, метров по шесть, комнатушки или как здесь говорили «каморки», с единственным окном. И жила в такой «каморке»  целая семья: мать, отец, дети, а порой ещё и бабушка с дедушкой. Выражение «спать на головах»  пришло к нам  оттуда,  из казарм.
  Только перед самой войной, как свидетельство несомненной победы социализма в одной, отдельно взятой стране, стали строить дома с коммунальными   квартирами.
Хрущевские и брежневские пятиэтажки – это была  уже  другая эпоха, это был социализм развитой, наше совсем еще недавнее прошлое.
А теперь немного о топонимике, то есть об  ориентировке на местности и топографических указателях.  Иначе, далеко не факт, что вы найдёте  нужное  Вам место в нашем городе,  даже имея на руках  самый точный  адрес. Официальные названия   районов и улиц  у нас как-то не приживались. Всегда были  другие, о которых знали все, но о которых нигде нельзя было прочесть;  на уличных табличках  их уж точно не писали.
Я сам, например,  только получив паспорт,  узнал, что живу на улице Томненской  в доме № 76, а не в «тридцати шести» как считал раньше. До этого на вопрос: «Где живешь?» всегда отвечал: «На Томне, в  тридцати шести». И всё. Все прекрасно понимали, о каком именно месте идет  речь. Или  можно было уточнить и сказать: «У двадцать пятого, в «тридцати шести». Здесь в качестве основного ориентира давался номер магазина, господствовавшего на данном участке. Двадцать пятый, Девятый, Пятнадцатый.  Местные поймут, а вот у вражеских  лазутчиков точно крыша съедет.
Ладно, про номер магазина это всем понятно. А вот как вам такое выражение: «калонский магазин»? Попробуйте угадать,  какой опознавательный знак надо учитывать, чтобы добраться по указанному адресу? Не угадаете. Главным ориентиром здесь служит…обыкновенная уличная колонка с водопроводной водой. Иными словами, это  магазин рядом с колонкой или по-нашему «калонский магазин».
Эта странная любовь нашего народа к конспирации, откуда она? Выражения «та  гора, одно место, другая сторона» звучат повсеместно.
-Ты где был?
- На той горе.
 - А сейчас куда?
- В одно место, на другую сторону.
Тут можно бы ещё добавить: «по одному делу, для встречи с одним человеком»,   для полной  ясности.
 И, самое главное, всем  всё понятно. Откуда это? Может быть из времен  революционной  борьбы и  так наши люди шифровались от царской охранки? А может быть  от  тайных  знаний -  из, так сказать, совсем уже далекого прошлого.
Чтобы завершить тему «географических открытий», расскажу  одну историю. В 70-е годы широкое распространение у нас получили автобусные экскурсии в столицу. Ездили, конечно же, не  за песнями: вещичками разбарахлиться,  да харчишек  прикупить.  И вот, одна такая экскурсантка так увлеклась покупками, что заблудилась. Стоит среди московской суеты и ревет белугой. Народ тогда ещё  отзывчивый был, неравнодушный к чужому горю, а потому подходит к ней  мужчина,  спрашивает: « Женщина, что случилось, почему вы плачете?»  Отвечает она: « Да  заблудилась я».
-Заблудились?  Что же, - говорит.- Попробуем помочь вашему горю. Вы где живете?
-Я,  на Томне.
-На Томне? А где это?
-Как где? Четвертая остановка с площади.
Вот так, ни много, ни мало. Всего лишь четыре остановки от площади и ты в центре мироздания, имя которому - Томна.
А потом  Томненскую улицу  переименовали, и стала она называться улицей имени Аристарха Макарова, нашего местного революционера.
  Я как- то уговорил  одну нашу древнюю старушку  поделиться со мной тайнами славного революционного прошлого: «Как же  это всё  было? Встречи в  подполье, маёвки, прокламации, партийные  собрания?».
«Да, какие там встречи? Какие собрания? Собирались они в Устинихе, водку   там пили,  да в карты играли».
И как только она 37-год пережила с такой- то памятью!
 Интернет  сейчас знает всё,  и  справедливости ради,  заглянем туда:
«Аристарх Дмитриевич Макаров, родился в 1882 году в деревне Патракеиха на  реке Мере». Это за Волгой, недалеко, в общем-то. Как раз напротив  нашей Томны будет. «С 1896 работал на Комбинате, именовавшемся тогда « Большая Кинешемская Мануфактура». И здесь ничего необычного нет: моя бабушка в  13 лет пошла на работу на Комбинат, а он на целый год старше был. Далее: «член  РСДРП, ячейка, кружок».  Вот, пожалуй,  интересное: «организует областную партийную конференцию в селе Владычное,  близ Кинешмы, за что, вероятно, в 1910 году был арестован  и помещен в Кинешемскую городскую тюрьму», в которой отсидел аж целых четыре месяца. Наверное, после отсидки,  «взялся за ум» и уехал в Москву, где работал на заводе «Жако». Тоже, не Бог весть, какая история:  и тогда люди в Москву стремились уехать, там жизнь  всегда сытнее была.
В общем, обычная и понятная биография, даже по меркам нашего времени: издержки деревенского воспитания и образования, затем  залёт по мелкой статье, ну, а потом  одумался парень и уехал по лимиту в столицу, на производство. Таких   «вахтовиков» сейчас в Москве половина Кинешмы работает и улиц в их честь никто не называет. О том,  был  ли он  пьющим или непьющим, и что рассказ моей бедной старушки  может быть провокацией охранного отделения, об этом в энциклопедиях ничего не говорится. Поэтому,  будем считать, что гражданская война, слава Богу, закончилась и победила дружба. А  наши местные бабушки - это отдельная тема, и я обязательно расскажу о них, но позже.
Итак, Томна, улица Аристарха Макарова, «тридцати шести», или дом № 76 .С адресом дома, где я  родился, слава Богу, разобрались.
 Остается одно. А как туда, точнее сюда, попасть. Мы уже знаем, что Томна -  это четвертая остановка с площади, но не знаем самого главного: номер автобусного маршрута. Не буду долго  интриговать - это первый маршрут. И сразу же хочется вспомнить наших зычных кондукторов,  собиравших дорожную дань и так славно объявлявших остановки по маршруту.  «ПерЕдня  площадка, передаем за проезд. Следующая остановка -девЯтый  магАзин». Именно так «перЕдня», нараспев,  и, именно, «магАзин» с ударением на втором слоге, иначе  всё будет  не по-нашему, потеряется весь колорит, вся  энергетика звука.
 Ну, вот мы и дома.
Дом был огромным, 3-х этажным, и, как казалось в детстве, неправдоподобно длинным. Целых шесть подъездов. В каждом подъезде - шесть квартир. Итого шесть на шесть – тридцать шесть. Догадались? Вот и вся разгадка столь странного сочетания «тридцати шести».  Имелось в виду, что в доме тридцать шесть квартир, он - тридцати шести квартирный дом и всё,  больше нет никаких тайн.
Каждый подъезд имел один вход и один  выход. Или, чтобы соблюсти политкорректность и не обидеть ни питерских, ни московских, скажем мудрёнее  - одно парадное и один подъезд./ Примечание. Принято считать, что в Петербурге обычно говорят «парадное», «парадная». В Москве же более употребляемо слово «подъезд». В Кинешме же говорят и так, и эдак.  Конец примечания./
  Так вот, парадное у нас  выходило  собственно во двор, а подъезд -  на «другую сторону», где росли деревья, кусты, а перед окнами  были разбиты клумбы и цветники. Во дворе деревьев практически не было, да и трава почему-то не росла. Так и осталось в памяти: серый, землистый двор, и цветная «другая сторона», где зеленела трава, пели птицы и летали  разноцветные бабочки. И непременные скамейки у каждого подъезда.
Здесь  в этом доме и началась моя жизнь. Всё остальное было потом.