1 из 62. Бочка

          Лёшка Шатов стоял на крутом берегу и, затаив дыхание, смотрел на реку. Взад и вперёд плыли баржи, буксиры, моторные лодки. Издалека они казались игрушечными, но тарахтели, как настоящие. Трёхлетний малец вздохнул. Как же хотелось ему, раскинув руки, полететь над рекой! Высота манила. Вдруг под берегом всплеснула вода, будто что-то упало в реку. Лёшка встрепенулся, шагнул по обрыву.
— Куда? — остановил его голос матери. — Свалиться захотел? Марш домой!
«Из окна увидела», — понял Лёшка. Себя он считал большим, но получить ремня не хотелось, он вернулся к дому. В этом ветхом бараке, построенном заключёнными с 501-й стройки, жили четыре семьи: соседи запросто ходили друг к другу за солью и спичками, отмечали вместе праздники, и детей не делили на чужих и своих.
Когда Лёшка подошёл, мать сказала: — Мал ещё, чтоб на берег ходить! — сурово посмотрела ему в глаза и затворила окно.
Лёшка фыркнул. Подобрав увесистую палку, он пошёл вдоль завалинки вокруг барака.  Каждый день он совершал этот обход, и каждый раз находил что-нибудь новое: то пружинку, скрученную улиткой, то шестерёнку и колокольчик от будильника, то осколок синего стекла, то кривой кованый гвоздь, то ржавый болт со сбитой резьбой…
— Гуляешь? — сказала ему соседка Мила Жильцова. Неся на плече тазик с бельём, она возвращалась с реки.
— Гуляю.
— Совсем большой стал!
Она свернула за угол. Лёшка гордо выпрямился и со всей силы хватил палкой по завалинке.
— Ого! — обрадовался Лёшка. Дальше он шёл, стуча палкой по завалинке, пока не набрёл на бочку для дождевой воды. Стукнул по железному боку. Бочка отозвалась грузным, тяжёлым звуком.
Лёшка привстал на цыпочки, чтобы посмотреть, много ли воды набежало, но росту его не хватило. Тогда он придвинул ящик (из-под винных бутылок), стал взбираться на него и упал. Несколько раз он падал и поднимался, пока утвердился на ящике. Бочка на две трети была полна воды. Он наклонился. Под ним плавало солнце, дохлые мухи, комары и вытянутая Лёшкина рожица.
— Привет, — сказал Лёшка.  Рожица улыбнулась ему.
— А у меня вот, что есть! — сказал Лёшка, показывая спичечный коробок с этикеткой, на которой изображён был четырехкрылый аэроплан. — А спичек нету!
Спички он пожёг, когда разводил костёр в дровянике. Поленья не разгорелись, а то бы вышел знатный пожар. Рожица сочувственно покачала головой.
— На! — сказал ей Лёшка, великодушно швыряя коробок на воду. В тот же миг букашки, притворявшиеся мёртвыми, шмыгнули на глубину.
— Ух, ты! — прошептал Лёшка и, затаив дыхание, ждал, не объявится ли в бочке ещё кто-нибудь. Но в тёмной глубине было покойно. Осмелев, Лёшка наклонился сильнее, дунул что было силы на коробок, и тот поплыл. Дунул ещё раз: коробок стал тонуть. Лёшка бросился спасать его. Хлипкий ящик качнулся под ногами, поехал вбок, и Лёшка нырнул с головой в бочку. Он яростно сучил ногами и руками, пока не захлебнулся…


Тут бы Лёшке и конец, когда бы не соседка, Мила Жильцова.
— Постиралась я, — рассказывала она потом Нине, Лёшкиной матери. — Бельё развесила. Хорошо, мало было: две простыни да две наволочки с полотенцами. Иду обратно, слышу, будто кто плещется в бочке. Я к бочке. Вижу: ноги торчат. Я за ноги. Вытащила. А это Лёшка! Я давай его откачивать. Оклемался, кашляет. Глаза открыл. Я реву. «Ты что там делал?» — «Воду пил». Представляешь, у меня руки трясутся, а он — «воду пил!»
Они обе посмотрели на Лёшку, уплетавшего на кухне бутерброд с голубичным вареньем, которое стекало по руке и капало на клеёнку. Нина с горькой улыбкой проговорила:
— Боялась, что машина задавит, или шею себе свернёт с обрыва, а вышло вон как… Неслух маленький!
— Я бовшой, — сквозь набитый рот возразил Лёшка.