Беларускi Кнiгазбор

Сентябрь 20ХХ

Президентские выборы закончились ещё совсем недавно, прошли на удивление вяло и тихо, они мало интересовали общество, это была старая игра с давно известными правилами.

Макс сидел за ноутбуком, читал новости, сердце бухало в груди, руки слегка дрожали. Страх и неуверенность трясли его тело. То, чего все так боялись и не хотели признавать, всё-таки случилось. Но назад дороги нет.

Огромная толпа, такой не было за всю историю Беларуси. Она образовалась практически стихийно: множество людей в различных соцсетях начали создавать общие диалоги и группы. Также постаралась интернет-пресса. И всё это позволило за кратчайшие сроки организовать огромное количество митингующих, и они всё прибывали и прибывали.  "Главные" информационные порталы страны говорят о стотысячной толпе протестующих против окончательного присоединения Беларуси и наконец-таки созданию мифического Союзного Государства. Теперь мы именовались "Автономная Республика Белоруссия".

Макс стоял среди тысяч, и ему казалось, что здесь намного больше, чем какие-либо официально объявленные цифры. Площадь Независимости и Октябрьская были полностью забиты людьми, они стекались отовсюду. Участок проспекта между двумя важнейшими местами Столицы и Страны был заполнен гражданами. Пестрели флаги всех расцветок и партий. Красно-зелёные, красно-бело-красные, красно-чёрные, голубые и многие другие. Это был невероятный национальный подъём и момент единения, которого все так ждали.

Макс лавировал в толпе, пытаясь добраться до трибун у статуи Ленина, там находился экстренно созданный Комитет Спасения Беларуси, который объявлял требования собравшихся новому правительству. Однако окна Дома Правительства оставались глухи к недовольству Народа. Разогнать такую толпу не представлялось возможным, не было ни средств, ни такого количества людей, да и попытка использовать кого-то, кроме специальных подразделений, могла вызвать дезертирство и переход на сторону митингующих.

К дедлайну, что выставил Комитет, никто не отреагировал. Правительство делало вид, что протестов не существует, гнало по ТВ сериальный шлак, а новостные выпуски игнорировали народное волнение в сердце Страны.

Вскоре областные центры поднялись по примеру Минска. Десятки тысяч людей из городков и посёлков съезжались, чтобы протестовать. Правительство выступило с призывом разойтись. Обращение проигнорировали. После этого Комитет объявил о создании Белорусской Свободной Республики или Беларускай Вольнай Рэспублікі.

Ночью по трассе М1, главной артерии страны, разделяющей её на две части, три рашистские дивизии вошли в Столицу и жестоко подавили протестующих, в том числе с применением огнестрельного оружия. Они не были "вежливыми людьми". Тот день вошёл в историю, как  "Кровавый четверг". Макс был там, он был среди мечущейся, паникующей толпы и отрядов самообороны, которые были с битами и фанерными щитами, рассчитанными на ОМОН, но никак не на армию. В тот день, впервые со времён Второй мировой, на улицах Беларуси умирали люди от оккупантских пуль. Это была точка невозврата.

Пока люди умирали на улицах Столицы, по телевизору гнали очередной мусор о неонацистах, которые подняли головы в бывших республиках СССР. Обвиняли Запад в том, что это всё на их деньги, и что на самом деле здесь все русские и они хотят жить на  "Единой Руси".

Какой-то журналист, на одном из независимых сайтов, вечером того же дня выпустил колонку с названием "Рейх-матушка". В частности, что Макс запомнил из той же колонки, кроме выражения "Рейх-матушка" - ставший общеупотребительным среди Сопротивления - это отрывок стихотворения. После разгона стали завинчивать гайки до упора: обрубили интернет, телефонную связь, прекратили почтовое сообщение, ввели военное положение.

Бо што ж, калi прывык
чужых багоў
ў чужацкай мове славiць,
з чужыны браць чужацкi полер
i чцiць чужы на сцягах колер!

***

Август 20ХХ

Клим Сазонов отработал смену и теперь вместе с мужиками, направился к Площади. Огромный палаточный лагерь с баррикадами и отрядами самозащиты разместился на "острове Нелазежнасці". Последние несколько дней ходили слухи о попытке силового разгона протестующих, и поэтому Клим спешил на Площадь, чтобы быть со всеми и, если надо, встать на защиту. Он прошёл через пропускной пункт, его там уже давно знали парни из самообороны - студенты БГУ, корпуса которого были в паре метрах от Независимости. После начала протестов ректоры государственных университетов заявили о том, что борьба за независимость и государственность - главное для гражданина страны. В тот момент, когда угроза потери свободы стала реальной, все старые обиды и претензии были отложены на неопределённый срок.

"Космонавты" стройными рядами приближались к баррикадам, с этой стороны их ждали ребята из самообороны со щитами из металла и фанеры, с битами и арматурой, за ними стояли с коктейлями Молотова. Первый ряд космонавтов был в полной экипировке, за ними шли с ружьями и гранатами. Началась стрельба. Взрывы, газ, резиновые пули. Фонари и свет в зданиях вокруг погас : линию обесточили, но у Плошчы были свои генераторы, и поэтому на всю мощь заиграла музыка.

Клим стоял в первом ряду: мотоциклетный шлем-сфера, металлический щит, сделанный знакомыми ребятами в частной фирме, и кусок заточенной арматуры. Длина щита была рассчитана на то, чтобы можно было прикрыть ноги снизу и при этом ещё закрыть две трети головы, для зрения были проделаны специальные отверстия, позволявшие прекрасно следить за обстановкой впереди.

Цепочка "космонавтов" медленно приближалась, они стучали дубинками о щиты. Обороняющиеся выстроились шеренгой , прикрываясь от пуль и гранат, второй ряд поднял щиты над головой и одним концом упёрся в передние щитов. Получилась импровизированная легионерское построение.

Здесь не было профессиональных военных, хотя кто-то и отслужил срочную в армии, но большинство были студентами, заводчанами, футбольными фанатами и просто пацанвой с дворов.

Позади, со сцены, играла песня какого-то молодого белорусского музыканта, Клим напевал себе под нос, ставшими за последнее время знакомыми, строчки:

Чала я не хiлiў прад сiлай
i не качаўся полазам у порсцi,
клумлiвай i тупой таўпе
не бiў паклонаў я,
пратораны дарожкi
з пагардай абмiнаў,
ламаючы шчырэц навiны.
Вось гэта ўсе мае грахi,
вось гэта ўсё, у чым я вiнны!

Ряды бойцов ОМОНа разошлись и перед обороняющимися оказались солдаты с автоматами наперевес. Началась стрельба. Степанов упал, заливая кровью плитку. Паника. Кто-то начал кидать коктейли Молотова, но большинство растерялось, никто не ожидал военных.

Щит неслышно громыхнул о плитку в окружающей какофонии звуков стрельбы, взрывов и криков. Клим лежал на площади, грудь разорвана очередью. Он ещё не долго захлёбывался собственной кровью, задыхался из-за быстро заполнявшихся лёгких.

***

Октябрь 20ХХ

Артём зашёл в редакцию и резко остановился. В офисе были солдаты с нашивками триколора на форме. Георгиевская ленточка, "колорадка", у каждого завязана на петлице. Все в балаклавах.

- Что здесь происходит? - недоумённо спросил Артём, уже всё понимая в момент произнесения слов.
К нему подошёл один из солдат, судя по погонам - капитан.
- Вы редактор этого издания? - слова глухо, словно сквозь вату, долетали до Артёма.
- Я, - поколебавшись, ответил Артём.
- В связи с военным положением  вы будете теперь подчиняться мне и моим людям, мы берём издание вашей газеты и весь выходящий  в ней материал под свой контроль.
- Какого хера?
Удар прикладом в лицо.
- Вы оказываете сопротивление?
- Нет, нет, что вы, ни в коем случае, располагайтесь, как вам будет угодно. - Артём приложил к разбитым губам руку, вытирая проступившую кровь.
- Все материалы будут проходить через меня, перед тем как попадут в вёрстку.
"Сучара, - думал Артём, - армейский полудурок. *** тебе, а не контроль над газетой".

Две недели до выпуска очередного номера. Артём все готовые материалы сохранил на небольшой флешке и спрятал в одежде. Потом, уже дома, он будет сам верстать газету, вспоминая пары в универе и листая подшивку старых выпусков. Новые материалы проходили через капитана Волкова. Но им не суждено было выйти в печать.
В последний момент, уже после генеральной проверки, Артём поменял все материалы на свёрстанные им. "Что, думали раз мы офисные дрыщи, то у нас духу не хватит такое провернуть, думали засцым? Как бы не так, солдафоны херовы". В печать ушли материалы про зверства солдат и оккупационных властей. Артём знал : до киосков газеты дойдут, а вот дальше - неизвестно.

На первой полосе вышедшей газеты огромны кеглем были написаны три строчки:
А кроў
Тваiх сыноў
цячэ па старой пліткі

***

Июль 20ХХ

Пустые коробки домов, частично обрушившиеся и облизанные огнём, чернели на фоне алмазной россыпи неба, словно гнилые зубы.

«Спутник будет через две минуты, - сказал Сивый, глядя на старые, пошарпанные, с потёртой позолотой часы "Luch", довоенные ещё, раритет, после чего осмотрел с высоты третьего этажа свой сектор и добавил: - Всё чисто».

Сармат, связной бригады, быстро скинул рюкзак и начал доставать нехитрое оборудование: ноутбук, аккумулятор к нему и приёмник для связи со спутником. После того, как интернет отрубили во всей бывшей Республике Беларусь, это был единственный способ попасть в Мировую Сеть.

Капитан посматривал в прицел трофейного СВД, проверяя свой сектор, изредка кидая взгляд на связного, который всё подсоединял. Таких групп, "ныряльщиков", как они, по всей территории бывшей республики были тысячи. Благо с техникой помогали украинцы, балты и поляки. Кое-как умудрялись доставлять им различную гуманитарку и вооружение. На форме у бригады были нашиты шевроны с изображением серебристой рыси с золотой короной и двумя веточками вербы.

- Есть коннект, - бросил Сармат и начал быстро открывать сайты и ссылки. Это была давно отшлифованная операция. Безопасный вход - около 10 минут, из них 5 на новости о Беларуси (искали по тегам) и 5 на мировые и рашанские.

С тех пор как ПНР в перманентной блокаде, а столица была перенесена из Гомеля в Пинск, самым безопасным местом "ныряния" считался Гомель. Он был уничтожен в первые дни после объявления Полесской Независимой Республики, в которой город стал столицей. Его утюжили артиллерией и авиацией три дня, это было словно бомбардировки Грозного в 90-ых. Рейх-армии было не занимать опыта в расстреле городов. Огонь, дым, постоянные взрывы… К счастью, немалую часть населения вывели до начала военной операции, благодаря централизованным и чётким действиям отрядов самообороны. Город взяли через четыре дня ожесточённых боёв. А спустя ещё три войска "союзных" практически полностью покинули разрушенный, опустошённый город, оставив лишь небольшой гарнизон.

- Капитан, - взволнованно позвал Сармат, быстро пробегая глазами заголовки сайтов, - Кавказ горит.

Уже отходя, Капитан вспомнил отрывок из книжки, которую он достал в одной из районных библиотек: красный переплёт, золотой шрифт,"Беларускі кнігазбор". В голову пришли строчки оттуда:

Нахрапнаю крыўдай не ўздзержыць
Вам вольны ў кайданах прастор:
З дум горкiх, з сэрц нашых гартоўны
Скуем мы з праклёнам тапор.

***

Ноябрь 20ХХ

Случилось то, что предсказывали молодые писатели-пророки о будущем Беларуси. В какой-то момент она потеряла свою, пусть даже и призрачную, но всё-таки независимость.

Как только протест в Минске был жестоко подавлен, периферия взорвалась. Местные власти объявила о своём неподчинении центру и создании независимых областей, армия на этих территориях переходила под власть народа. Полещуки первыми заявили о создании независимой республики на территории Брестской и Гомельской области, их тут же поддержала Украина, которая сама только недавно смогла расправиться с рашистской заразой на юго-востоке.

Вільна Украіна смогла решить сепаратистский вопрос, узаконив институт охотников за головами. Группы охотников, получив разрешение и лицензию СБУ, сотнями ехали на юго-восток и устраивали настоящую охоту за сепаратистами и рашанскими диверсантами. Им понадобилось три года и полное блокирование границы на Юго-Востоке, чтобы вычистить сепаратистскую заразу в области. Правда, Крым они пока не смогли вернуть.

Польша, как только началось вторжение и это прогремело по всем мировым новостным агенствам, ввела войска "для защиты этнических поляков в Крэсах Усходних", правда, к тому моменту в Бресте уже были рашистские войска и поэтому Брест-Литовск остался на оккупированных рейхом-матушкой территориях.

Однако и в Минске протест после "Кровавого Четверга" не закончился. Тут же были созданы десятки подпольных ячеек по всему городу. Подрывы, убийства, диверсии другого рода – подпольщики старались как могли, вычищая город от нацпредателей и рашистских солдат. Самой решительной и действенной бригадой среди всех была этническая группировка белорусских армян "Львы Давида". Благодаря языковой преграде в их ряды не мог затесаться шпион или предатель. Благодаря родне из Армении, подпольщики-армяне получили немалую финансовую помощь. Семья превыше всего. А Беларусь для них была семьёй.

Девушка была привязана к стулу, во рту кляп. Короткие русые волосы, голубые глаза, местная "арийка", такая на панели тысяч десять рейх-рублей стоит на ночь. Но она была не такой, принципиальной. Работала в администрации города, типа журналист. Струйка запёкшейся крови из уголка рта, глаза смотрят вперёд, слёз уже нет. Рядом стоял второй стул, но пустой.

Двое мужчин в неприметной одежде, но с балаклавами на головах, стояли напротив неё. Комната перевёрнута вверх дном, , всё переворошили одежда из шкафа выброшена, книги из полок выкинуты - искали тайники или прослушивающие устройства. Всё было чисто, ну разве что только несколько тысяч рублей в заначке на чёрный день.

- Ну и где он? - строго спросил один из мужчин, выше второго на голову, через прорези балаклавы были видны его карие глаза. - Когда этот ублюдок должен заявиться?
- Обычно не позже семи приходил, - сказал второй и глянул на настенные часы. Без трёх семь.

Звонок в дверь. Переглянулись. Один из них, крадучись, пошёл к двери, щёлкнул замок, и через пару секунд хлопнула дверь закрываясь. В комнату вошёл мужчина в военной форме, по погонам – полковник. Рейх-армия. Коренастный, причёска ёжик, на груди под кителем виднеется тельняшка, взгляд серых глаз сосредоточен. Привязали его ко второму стулу, после чего проверили все карманы, достали военное удостоверение.

- Он? - спросил Высокий, глянув на компаньона.
- Он, - кивнул Второй, и засунул в карман джинсов удостоверение.
- Поставь музыку какую-нибудь хорошую, не всё же в тишине сидеть. Что там есть?
Второй пробежался по раритетной коллекции винила:
- Dizzy Gillespie & Charlie Parker "Town Hall, 1945" подойдёт?
- Давай погромче.

Заиграл "Salt Peanuts". Двое мужчин встали за спиной офицера. Высокий начал говорить, его голос изменился, когда он говорил на другом языке:

Благаслаўлён сын,
якi за Мацi чэсць
гатоў да бiтвы стаць нябарна:
свабоды дзень для ўсiх
сваёй крывёй
купiць ахвярна.
Благаслаўлён муж, каторы мсцiць
знявагу праў грамадскiх
i слёзы ўдоў.
Благаслаўлён будзь, каторы
адплату кроўю дасць за кроў
i ворага прымусiць
iмя Беларусi
чцiць…
Хай прыйдзе ён, як Бог,
адзет у помсты тучу:
пад громаў гук, маланак блеск,
пад славы песнь пявучу!

Два одновременных выстрела приглушённых самодельными глушителями и музыкой. Девушку слегка обрызгало кровью убитого. Она задергалась и замычала, слёзы вновь потекли по её лицу, оставляя новые шрамы потёкшей туши.

Они вышли из квартиры уже без балаклав. Музыка больше не играла. На окровавленных телах остались визитки-листовки: иудейский лев, которого обрамляет ленточка с национальным белорусским узором.

***

Март 20ХХ

- Сергей, ябаць цябе праз плот, ****ь у зад! - закричал Богдан и нажал на спуск. Заряд одноразового РПГ подорвал двигающийся во главе колонны БМП. Людей на броне раскидало как игрушечных. Тут же заработал "зу-два", припрятанный в кустах, обрабатывая крупным калибром бронетехнику. Ещё три пулемёта калибром поменьше работали по машинам с пехотой, откуда, словно мандарины из фуры, выпадали на сырую землицу бойцы. Ещё один заряд РПГ взорвал БТР. Тридцать минут – и остатки сопротивления были подавлены.

36-ой взвод первой интернациональной бригады Освобождения Беларуси. Беларусы, украинцы, русские, поляки и многие другие входили в состав этих подразделений, которые рассеялись по всему Югу и Юго-Западу и теперь вели освободительные бои, пробиваясь к Минску. Часть этих бригад была сформирована из отрядов самообороны ПНР, часть была обучена и экипирована Польшей на захваченных землях.

Сергей, на плече нашивка: трёхлучевая звезда - переделанная старая эмблема интернациональных бригад. Сам он был русским, но почти всю жизнь прожил в Беларуси, хоть и не был её гражданином, когда всё началось, в числе множества других этнических русских, живущих в Беларуси, ушёл в Сопротивление.

Ввод войск поднял тогда всех. На площадях страны собрались почти всё активное, не безразличное население. Но когда войска рейха-матушки, как теперь повстанцы ласково называли агрессора, вошли в Страну - это подняло даже тех, кто ещё сомневался. Люди разных национальностей и гражданств, но живущие на этой земле, стали единым целым. Хотя, конечно же, нашлись и те, кто решил работать на рейх-канцелярию. Таких уничтожали безжалостно. Их называли "союзными" или "АРБайтами".

Грузовики с оружием и провиантом в тот же момент растащили по схронам, предварительно пополнив личные запасы. После чего подожгли оставшуюся технику, слив часть топлива себе, а часть используя для поджёга, и тут же ушли с этой точки, продолжая продвигаться к Клецку окружными путями.

Богдан, лейтенант 36-го взвода, был украинцем. Чуть ниже трёхлучевой звезды он носил нашитый украинский двуколор. Всю жизнь прожил в Минске, учился на политолога, а в итоге нашёл себя в торговле, пока всё не началось. Его жена и маленькая дочь, если они живы, сейчас находятся в Минске. Сам он был в Гродно, в рабочей командировке, когда всё завертелось в столице, весь этот кровавый водоворот. Шёл, напевая строчки песни, популярной среди Сопротивления:

Iдзе Вiтаўт па вулiцы,
За iм нясуць дзве шаблiцы.
Слаўны князь Вiтаўт,
Слаўны Гаспадару,
Слаўна наша Гаспадарства!

***

Июнь 20ХХ

Андрей возвращался с работы, уставший сидел в метро, покачиваясь в такт поезду. Красные стены Кремля остались где-то позади, а он продолжал ехать всё дальше, на окраины. Не об этом он мечтал, когда вырывался из болота родной страны, уезжая из Минска, провинциальной столицы, в настоящий Третий Рим. Он-то думал, что станет зашибать нормальные деньги и жить припеваючи в дефолт-сити, а теперь снимал квартиру где-то на окраине и таскался в центр на работу, где херачил, как не в себя, за гроши, по меркам этого Города. С такой зарплатой он еле сводил концы с концами, но всегда откладывал часть денег, чтобы по выходным выпивать в каком-нибудь модном барчике пару коктейлей.

А дома ждала жена и маленький сын, который уже должен был пойти в садик, но записаться в очередь стоило таких денег, которых у Андрея сроду не водилось. Поэтому маленький Никита оставался дома, где Рита сама обучала его письму, учила счёту и чтению.

Открыв дверь, Андрей зашёл в тёмную прихожую, скидывая на ходу туфли и вешая куртку. В квартире было тихо, слишком тихо. Не выбежал Никита встречать папу, не вышла жена обнять мужа. Он прошёл в зал и увидел сидящую в кресле, плачущую Риту.

Рядом стояли двое мужчин в форме, на столе лежал распечатанный конверт.

- Что здесь происходит? - срывающимся голосом, спросил Андрей.
- Андрей Егорович Тихоцкий? - к нему подошёл мужчина и протянул нераспечатанный конверт с множество гербовых печатей, - Вам и Вашей семье придётся поехать с нами.

Дрожащими руками Андрей взял конверт, резкими, рваными движениями вскрыл его. В шапке листа А4 было написано крупным шрифтом: Приказ Президента № 1794 - 5/3 "Об интернировании опасных национальных элементов".

- Но это ошибка, - вяло замямлил Андрей, - этого не может быть. Я уехал оттуда 6 лет назад, меня со всеми последними событиями ничего не связывает, у меня там никого не осталось: ни родственников, ни друзей.
- Вам придётся пойти с нами. Соберите необходимые вещи, берите как можно больше тёплых. В горной Шории зимой очень холодно.

Огромные деревянные и кирпичные бараки, рассчитанные не менее, чем на 10 семей утопали в снегу. Дорожки-туннели между зданиями были не протоптаны, а вырублены в толще снега. Словно стены, они вздымались по обе стороны, и было ощущение того, что идёшь в ущелье.

Внутри бараков не было никаких перегородок, но были так называемые "блоки" - несколько кроватей и тумбочек, рассчитанных на одну семью. Андрей сидел в накинутой на серую униформу телогрейке у небольшой тужурки, где запекал в углях картоху. Это сладкое и тягучее слово - картоха. Здесь, в лагере для интернированных, люди  работали на производстве по пошиву одежды и униформы для армии и обслуживающего персонала. С едой было туговато. Да ещё и в свободное время было жутко скучно. Все книги, блокноты, тетради забрали ещё по прибытию. В соседнем блоке сидел старик, все его звали Миколыч, ему было за 60, он был старый, разбитый и хронически уставший. По вечерам, когда было скучно, он тянул одни и те же строки, неизвестные здесь никому:

За намi шэры строп
нябёс паўночных,
абшар, дзе лютуе зiма,
дзе белым саянам снягоў
засцелена зямля.
Тут, на рубяжы двох светаў,
двох культур,
дзесь з вершадзi высокай
глядзя на алтайскіх гораў звалы
тваёй мiнуўшай славы,
што ўжо не дасць натхнення,
я не завiдую табе
 
***

Февраль 20ХХ

Ибрагим вырос в консервативных традициях ислама. Он совершал все молитвы и ритуалы, как предписывал Коран и имам, был правоверным. Город стонал под тяжестью военной техники и патрулирующих улицы солдат. Через три часа наступал комендантский, во время его действия нельзя быть на улице, заведения закрываются и город становится пустынно-вымершим, лишь патрули, разъезжающие на бронемашинах "Тигр", были единственными призраками широких столичных улиц.

Сегодня вдоль проспекта было много "союзных" солдат и бойцов "русских отрядов" - подразделения созданные из местных добровольцев. В подполье их презрительно называли "рашанцы". Вскоре должна была проехать какая-то шишка из Москвы. Ибрагим прогуливался по проспекту, с документами у него всё было хорошо, удостоверение работника Канцелярии давало ему много поблажек. После прихода Раши - мусульманину оказалось намного проще устроиться в правительственные организации, чем этническому беларусу.

Он стоял на вершине подъёма и мог видеть заранее приближающийся кортеж. Три машины чёрного цвета, стёкла тонированы. По данным разведки цель будет ехать в последней машине.

Они гнали по пустому проспекту километров сто, не меньше, но на подъёме скорость всё-таки слегка скинули. Этого-то Ибрагиму и надо было. Он выстрелил, убив ближайшего постового, и успел выбежать на дорогу как раз к третьей машине. Взрыв.
Ибрагим сидит в съёмной комнате, где он живёт с ещё тремя людьми из подполья.

Аскетичный интерьер, никаких убранств, украшений или чего-то такого. Стопки книг на полу. Он сидит на кровати, прислонившись к стене, и читает книжку. Где-то на первых страницах стоит печать Ивьевской городской библиотеки. Красный переплёт, вытесненные золотые буквы на обложке.

Кругом
правечна бель снягоў,
не топтаных людской ступой…
У вышы сiнеюць льды
дамаскай сталлю,
i небазвод ўражае даллю
панадлiвых нябёс паўдзённых.

***

Декабрь 20ХХ

Дети сидели в классе, притихшие, навострив ушки, застывшие в предчувствии угрозы зайчата. Пётр Ефимович зашёл в класс широким, размашистым шагом. Никто ещё его не видел таким злым, он всегда был добряком, шутником и любили его все, кроме оголтелых раздолбаев. Сейчас же он был похож на пружину спускового механизма, которая вот-вот включит взрывное устройство, а рядом нет ни одного сапёра, чтобы обезвредить этот заряд.

- Дети, у меня для вас две новости. Хорошая и грустная. Сегодня не будет урока литературы. Сегодня я вам расскажу, что такое Беларусь. Да-да, именно Беларусь, а не Белоруссия, Северо-Западный край и прочие дурацкие названия. Беларусь была независимой почти 30 лет. Мы строили свою страну, опираясь на своё видение, да, в какой-то момент всё пошло не так, как мы хотели и представляли, но мы не теряли надежд всё изменить, пусть медленно, но всё же изменить. Мы всегда хотели быть независимы, ведь независимость – важнейшее, ради чего существует государство, - Пётр остановился, перевёл дыхание и осмотрел класс. На лицах лёгкий налёт интереса. Проведя рукой по лбу, убирая проступившие капельки пота, он продолжил:

- Ещё 8 лет назад пессимистичные настроения среди населения были главенствующими. Особенно среди всей этой творческой группировки, которая писала об аншлюсах, присоединениях и прочем. Но после событий, предшествующих Кровавому Четвергу, ни у кого не осталось сомнений, что беларусы - свободолюбивый и независимый народ, страстно желающий найти свой путь развития. В том, что всё пошло не так, есть и наша вина, но мы постараемся всё исправить. Мы не хотим, чтобы вы выросли в этой суррогатной стране, недодержаве, под взором "старшего брата", где даже национальный язык под непрямым запретом, а на официальном уровне признан лишь жалким диалектом "великого" русского.

Тут резко поднялась рука, она была одинокий флагшток в безмятежном море. Это был Марк, лентяй, балагур, сын какого-то чинуши, не достаточно высокого, чтобы отправить сына в Москву, но уже достаточно проворовавшегося, чтобы устроить отпрыска в престижную гимназию.

- Пётр Ефимович, вот вы тут говорите про белорусский, но ведь это язык колхозников, деревенщины, жалкий ополяченный местный говорок, мой отец говорит, что это язык лохов и нищебродов, не способных жить в меняющемся мире.
В классе послышались смешки, кто-то тихо, но так чтобы услышали все, сказал: "присядь обратно, долбоёб, нечего из себя умного строить".
Пётр посмотрел на ученика. Тот нагло смотрел ему прямо в глаза. Ничего удивительного - его семья работает в Канцелярии, и всем известны как пособники оккупационного режима, их взгляды были понятны и ожидаемы.

- В начале прошлого века один беларусский  писатель и поэт написал:

О ты,
зямля крывi
i волi маладой,
задушанай у калыбцы.
Дымiць вясной
густою мглой
тваiх магiлаў-нiў
разор, крывёю злiты.
Дымiць не мглой — слязьмi
i жокаццю
запёкшайся крывi,
што ржавiнай рудой
лягла паверх дрыгвы…

Он закончил отрывок стиха, посмотрел на тихих, опустивших глаза учеников.

- Возможно, мы с вами больше не встретимся. Скорей всего кто-нибудь меня сдаст властям. Мои взгляды считаются экстремистскими, опасными, нацистскими, хотя на самом деле нацисты здесь они, пришедшие на наши земли порабощать и присоединять.
Пётр замолчал, проглотил ком в горле, мешавший ему говорить и продолжил:

- Я обещаю вам, что мы будем стараться изо всех сил, чтобы изменить существующую ситуацию, и никто не сможет навсегда забрать у нас свободу. Мы - это все граждане нашей страны, кому не безразлично будущее. Вы будете жить в свободной стране.
Когда на следующий день Пётр Ефимович пришёл в школу, его вызвали к директору. В кабинете, кроме директора, был ещё незнакомы мужчина в непримечательном сером костюме. У них была беседа на повышенных тонах, после чего учитель вышел вместе с мужчиной в сером костюме и сел в машину у входа.

С тех пор Петра Ефимовича никто не видел. Его заменил другой учитель, всегда хмурый, молчаливый и строгий.

***

Май 20ХХ

Дом Правительства всё ещё дымил, стены покрыты копотью, правому крылу досталось больше всех - он был почти полностью разрушен. На белой-с-копотью стене Сергей написал баллончиком с красной краской: "Богдан Запрувны, беларускі ўкраінец. Дайшоў. Менск 20ХХ". Всё как он просил. Рядом паренёк из  27-ой бригады, которая вместе с 36-ой брала Дом Правительства, написал синей краской из баллончика:

Наперад, змагарна наперад!
Да волi цярэбячы троп,
Штодзённа ўскiпаем мы гневам
I помсту шлюбуем па гроб!

Красный костёл стоял целым недалеко, по нему был строгий приказ не стрелять. Наследие как-никак, да там по сведениям разведки и подполья ничего и не располагалось.

Минск был освобождён. Союзные отступили, вместе с остатками канцелярии на север и восток. Ещё ждёт впереди Полоцк и Орша, Витебск и Могилёв. Городокский и Кричевский котлы, отступление рейх-армии дальше на Восток.

Нам чужого не надо. Не трогайте наше.