Сказка о том, как один еврей СССР развалил

А вы знаете, что на нашем заводе Освальд работал? А знаете где? Хотите, я вам покажу. Вот, смотрите, как чисто, а ведь это механический цех. Автоматы газированной воды. Работяги из литейки газировку с солью пьют. А какой мощности компрессоры на машинах с газировкой. Здесь один промышленный на все три машины. Такой газировки больше нет нигде в мире. Здесь концентрация СО–2 в десять раз выше, чем в бытовом сифоне.  Понимаю, вы не за этим пришли. Проходите, не бойтесь. Здесь к таким, как мы с вами, давно привыкли. И обратите внимание, какая кругом чистота. Это одна из особенностей нашей беларуской жизни – чистота доходящая до стерильности.
Ну, вы же наверное знаете, что он (а может  не он, кто  сейчас разберет) застрелил этого Джона Кеннеди, американского президента.
Наши ребята с Комсомольской оперативно сработали. Не успело ещё отгреметь эхо рокового выстрела, как они уже были здесь. Это место, где он работал, отгородили, а потом  и вовсе цех закрыли. Первыми московские приехали посмотреть. Их старший обошел токарный станочек, на котором этот американец работал и разочарованно говорит: «Вы хотите сказать, что на этом говне трудился человек, который застрелил президента Соединеннных Штатов Америки от демократической партии? Кому вы мозга e***е»
Короче, товарищи из Москвы остались неудовлетворенными. А когда они уехали, директор завода собрал нас и говорит:
 — Похоже всем нам — п***ец, но прежде всего  вам, - он указал пальцем на меня и на начальника цеха. - Что будем делать, какие имеются предложения?
А я говорю, что ситуация сложная, самим нам ее не разрешить, нужно звать еврея.
Директор молодой, неопытный, только недавно пришел, спрашивает:
 — Кого?
Все в один голос говорят:
 — Еврея.
Тогда директор завода спрашивает у начальника отдела кадров:
 — Неужели  они еще остались?
 — Есть один, — отвечает начальник отдела кадров, —  с довоенных времен. Мастером участка в одиннадцатом цеху. Послали за евреем электрокар. Привезли. Все смотрят. Да, действительно еврей.
Объяснили ситуацию.  Еврей послушал нашу историю и говорит:
" Я извиняюся, конечно, но КГБ прав, станок не соответствует важности исторического момента. Заберите с моего участка и поставьте вместо этого уебства паровой молот. Мы им все равно не пользуемся, он только место занимает.  Молот, если что, в рабочем состоянии."
А здесь, как раз, партийная делегация из Туркмении. Их по программе сперва к вечному огню, потом в Хатынь, потом на Нарочь — в беларуский Артек, потом еще что–то, я уже не помню что. А они заскучали и говорят:
 — Как бы это 'освальдова' посмотреть .
С Комсомольской отмашку дали, мол «Хер с ним, показывайте».
Мы их на автобусах на завод, подводим к рабочему месту,  показываем. Но это же чурки ,они нихера не понимают, что это такое перед ними, размером с двухэтажный дом. Тогда старший мастер говорит Гришкевичу: "Паша, дай один раз".  А сам повернулся к этим и говорит: "А это, товарищи, рабочее место Ли Харви Освальда, который застрелил из винтовки с оптическим прицелом  тридцать пятого по счету президента Соединенных Штатов Америки Джона Фицджеральда Кеннеди! "Гришкевич как даст тем молотом, так  туркмены аж на колени попадали. Короче, товарищи остались довольны.
Ну, и пошло. Стали возить экскурсии из братских республик,  из соцлагеря и даже, если представители прогрессивных сил, из капиталистического мира,  паглядеть.
Так прошло какое–то время, и вот, однажды, собирает нас директор завода и говорит: Так мол и так, политика Партии и Правительства – хозрасчет и мы тоже не исключение. Что нам делать с седьмым цехом, он на нас висит, а продукции из него никакой нет.  Все высказываются, но как–то в общем, вяло и не по существу, а сами смотрят на еврея. Еврей все понял и говорит:
 — Давайте сделаем туризм.
Парторг возражает, что по Освальду вам делать экскурсии никто не даст.
А еврей говорит:
 — Причем здесь Освальд. Тема будет: 'Жизнь, труд и быт беларуских рабочих'. По заводу проведем и организованно в седьмой, а экскурсоводу пять минут на рассказ, потом включаем молот, а в конце пустим рабочих, которые Осю знали лично, дружили с ним, выпивали, там, закусывали. Им можно задавать вопросы».
 — Где я вам этих рабочих найду, столько лет уже прошло», — говорит начальник отдела кадров.
 — А и не надо тех самых, возьмем пару артистов с Янки Купалы, переоденем в сменку. Зарплаты у них в театре инженерские. От подработки, я думаю, никто из этих нищебродов не откажется, — говорит еврей.
И так все хорошо он  продумал, так быстро все по его сценарию заладилось. Бюджет заводской дополнительно средства получил, всему цеху премиальные, а в конце года тринадцатая зарплата.
И тут случается ЧП. Что вы думаете, поймали агента, который приехал вместе с группой лабесов,  наши с Комсомольской его тут же вычислили и повязали. Скрытой камерой фотографировал паровой молот. Взяли, как говорится, с поличными, привезли в Управление и говорят:
 — Ну, что цэрушник, попался.
А он отвечает:
 — Товарищи, я не с ЦРУ, я частное лицо.
 — А почему тогда фотографируете?
А он говорит:
 — Людям интересно, что тут у вас было. Они за это большие деньги готовы заплатить.
Когда про деньги услышали, позвали того самого еврея и спрашивают, что с мол ним делать, с этим фотографом? А еврей говорит:
 — Это не секретный объект, мы даже не можем его посадить за шпионаж. Только мне кажется, что он тоже еврей. Дайте с ним один на один переговорить.
С Комсомольской спрашивают:
 — Сколько времени тебе нужно?»
Еврей говорит:
 — Да десяти минут хватит.
 — А как ты с ним будешь разговаривать, ты знаешь английский?
 — Это же аид. Как–нибудь найдем общий язык.
Не известно о чем они там говорили, и не десять минут, а гораздо больше, но в конце–концов поступило предложение на совместное беларуско–американское предприятие.
А на дворе уже перестройка, гласность, Горбачев, кто-то беднеет, а кто-то и богатеет. Ребята с Комсомольской говорят:
 — А чем мы хуже.
В тот же момент подняли архивы по этому Освальду, пробежались по его друзьям. У Освальда много оказалось знакомых в Минске. Парень он был общительный. Язык быстро выучил. Девки ему наши нравились, выпить был не дурак, увлекался фотоделом. Собрали все фотографии из семейных альбомов, а кое где даже негативы, добавили спецматериалы из своей собственной коллекции и вмиг на Типографской напечатали роскошный подарочный фотоальбам на трех языках в сто тысяч экземпляров. Реализовали все в один месяц. Большинство на экспорт.
Все довольны. Музей работает, альбом продается, валюта в республику течет золотым потоком, и тут вдруг из Москвы звонок, мол что там у вас в Синеокой, бля, творится, почему не ставите в известность. Наши перепугались, кинулись к еврею. Мол, что будем рабиць?
Еврей сразу смекнул:
 — Московские в долю хотят. Сейчас начнется.
Наши перебздели и говорят:
 — Ты все это заварил, ты и расхлебывай.
А еврей, всегда такой спокойный и интеллигентный пожилой  мужчина вдруг вскочил и как закричит:
 — Товарищи, сколько можно это, нахуй, терпеть, заебало это вмешательство во наши внутренние дела. Жаба их душит.  Долю им, с какого х*я им долю, что они полезного сделали, чтобы эту долю иметь.
А наши спрашивают:
 — Так что делать? Ты конкретно посоветуй.
 — Разводиться! – кричит еврей.
 — В смысле? — не понимают наши.
 — Да очень просто. Послать этих москалей нахуй.
 — Как?
 — Обыкновенно, собраться, сделать зявление и обсудить организационные вопросы.
 — А где?
 — Что где. Да хотя бы у нас, в той же Беловежской Пуще...