Средняя Арбайта. Гл. 13. Иван Чичинов

 
         Слова «летний день год кормит» - как щелчок бича напоминают о том, что каждый час летнего дня выдается крестьянину со строгим наказом. Мол, не будьте, ребята, шибко ленивыми, шевелитесь со своими делами, не то пропустите все промеж пальцев и останетесь на зиму на бобах, а на них не шибко-то разгонишься… Но, бывает, что хочет хозяин одно дело сделать, а оно перебивается другим каким-то, да еще погода вдруг испортится.
        Вот и сейчас, в конце августа, почти все поля стоят золотистые. Разомнет крестьянин в ладошке колос, а зерно вкусное и такое долгожданное, превращается во рту в упругую массу. Всё! Поспела. Пора пшеницу убирать. Ох! Только не подвела бы спинушка, дала бы людям сжать, да уложить снопы под крышу, от дождей… Серпы наточены, ждут не дождутся, когда позволят им прогуляться вострой стороной по колосьям, цепы и места для молотьбы приготовлены, айда в поле! Однако, поутру оказалось мало росы на траве, да и солнышко чего-то напужалось, стало за тучки прятаться. Но, может быть, соизволит дождичек, да уберется куда подальше. Ведь он сегодня – ранний гость, а такой гостенечек - только до обеда, а вот поздний – тот до утра. Так и вышло. Не стал гость ждать ночи и убрался восвояси задолго до обеда, поняв, что хозяевам не до него…

         И началась жатва. И не разберешь издали, кто на полях пляшет от радости, а кто – отрешась от всего лишнего, усердствует, сосредоточенно хватая в горсть пучок стеблей пшеницы и срезая его серпом, прячет впереди, в фартуке. А когда пучков хватает на добрый сноп, то вяжет хозяйка из длинных стеблей жгут, выкладывает содержимое фартука на него, еще пара умелых движений, и вот он – уже подпоясанный жгутом толстенький коротышка, пшеничный мужичок – боровичок. Сверху – золото колосьев, внизу – тоненькие соломенные ножки. Вскоре, к концу дня, сжатые поля посерели, зато на них выросли скирды из снопов.

         Начинало темнеть, хозяйки разбежались подоить коров по своим подворьям. Вскоре и остальные домочадцы, загрузив телеги снопами пшеницы, взяв курс домой, затянули: «Отец мой был природный пахарь, а я работал вместе с ним…»  Но для кого-то летние дни мелькали безо всякой устали и, отужинав, молодежь, как ни в чем ни бывало, начинала водить вечерние игры и хороводы.
 
          ...Так и идет уборочная страда: сначала пшеница, затем ячмень и овес и, наконец, рожь. Всё сразу не уберешь, не измолотишь, потому и старались в первую очередь, все снопы спрятать под навесы от дождей, где они ждали свой черед на утрамбованном чистом земляном полу. Стебли расладывали тонким слоем и били цепами, стараясь почаще попадать по колосьям, которые уже расщелкались и зерна высыпались из них с большой радостью. Затем выбитое зерно сметалось в кучи вместе с пылью и окончательно отвеивалось от мусора и пыли во время ветреной погоды.
         А вот зерна ячменя до съедобного состояния можно было зажарить в казане, чтоб очистить от шелухи и придать нужный вкус. Значит, зимой семья с голоду не помрет. Потому что в любое время обжаренное зерно толкли в ступе до мелкого состояния, а потом из него заваривали сытное блюдо – талкан.

         Вобщем-то молотьба – это так, и не работа вовсе, а игра что ли. Вот пахота или жатва, или покос – это да, это сурьезно, а помахать в удовольствие цепом – ну какая может быть тяжесть в том?... Но большая часть заготовленного зерна должна быть все же смолота. Заказал Митрофан Романыч несколько ручных мельниц для своих подопечных, но, наверное, так и не дождется, когда они появятся в его амбарах…

         Мало было в округе мельниц, но они все-таки были. Стояли они на речках, звались водяными. Кто их строил, кто оборудовал техникой, кто был главным мельником? Ясно одно – мельник – это великий человек. Чтобы им быть, надо нутром чуять, как работает в любое время любой механизм, что делать в любом случае. Наверное, «кто на мельнице не бывал, тот горя не видал!» Ехать одному, безо всякой иной помощи, чтобы смолоть даже один мешок зерна – надо быть крепким мужиком, который сможет положить мешок себе на спину, подняться по лестнице на высоту второго этажа, высыпать зерно в приемный бункер, спуститься вниз, на первый этаж и привязать пустой мешок к трубе, по которой сыплется вниз теплая мука, истертая каменными жерновами. А все настройки – дело мастера–мельника. А если четыре мешка? Ждать, когда развяжется пуп? Работа эта - не менее чем на двоих и больше. Потому и готовится серьезно к поездке на мельницу обоз…
         Родня, соседи, да и просто земляки уверенно трогались по тонкому снегу на мельницу, которую совсем скоро закует льдом. Но пока лед еще только хотел начинать свое дело. Все равно за неделю должны Илушихинские мужики смолоть зерно и не только… Слава богу, наконец–то и они заканчивали свою, завершающую осеннюю страду работу. Наконец, и зерно смолото, и осталось лишь выстроиться в очередь с мешками да ведрами с сушеной черемухой и бояркой.
         Заготовленной ягоды вроде бы и маловато, а все равно помол ее шел медленнее, чем муки. Сухие ягоды издавали на жерновах треск, щелканье и вообще непонятные звуки, будто в черемуховых и боярковых сухих ягодах шибко много накопилось вкусу, который не мог так легко истереться на жерновах. Почти каждый хозяин привез на помол по мешку, а то и по два сушеных ягод - кто как насобирал их летом. Смолотые ягоды – вкусная начинка для праздничных пирогов, которые хрустят, но лезут: «Ты его в рот, а он – дальше».

         А дома уже с нетерпением ждали отцов семейств женщины. Скоро у них снова будут полными сусеки с разносортной мукой. Эта – пшеничная, для хлеба белого по вкусу, но светло-коричневого по цвету. Эта – блинная, овсяная, ячменная – хоть куда, а ржаная – только для черного, ржаного хлеба. В сусеке поменьше размером высушенные на капустных листьях лежали лепешки засушенной кислицы, малины, черной смородины. Из размоченной перед применением ягодной лепешки начинка для пирога ничуть не хуже любой другой.
         Какое богатство в кладовке! Но давно уже ждут применения листья доморощенного табака, чтобы одушить своим ароматом крыс и мышей, которые припрутся скоро к закромам мучным. Но понюхают меньшие братья табачок, чего-то не понравится его дух гостям нежданным и покинут они эту кладовку со словами: «А ну их!» и рванут к соседним домам, облегчая житие кошачьему народу.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2014/11/02/1294.