Друзей моих прекрасные черты, или страсти по Аксен

Василий Аксенов Таинственная страсть
М., «Семь дней» 2009
«Кесарево свечение», «Московская сага», «Ожог», «Москва-ква-ква», «Таинственная страсть»… перечень можно продолжить. Однако остановимся на романе «Таинственная страсть», поскольку это последнее произведение писателя и имеет подзаголовок: Роман о шестидесятниках. Василий Аксенов, чей могучий взлет в 60-70-х годах заставил затрепетать сердца молодежи и ринуться к нему в едином порыве («Звездный билет», «Коллеги», «Апельсины из Марокко», «Остров Крым» и другие), после вынужденной эмиграции вернулся в Москву уже в 90-х и опубликовал вышеназванные произведения, подведя итог всему творчеству своеобразными художественными мемуарами, не претендующими на абсолютную точность, но тем не менее дающими портрет целого поколения русских писателей и их окружения на фоне исторической эпохи. Как отмечает автор, «…искусство дополняет – или даже отчасти заменяет реальность» (с.6). Действующие лица романа в основном выступают под псевдонимами, придуманными Аксеновым (сам он – Ваксон), но если имена основных героев ясны, то ряд персонажей так и остается неузнанным для рядового читателя. Для себя и своих друзей-писателей и единомышленников автор избрал лирически-ироническую интонацию («ведь я лирический ироник»):
Все, что так нежно ненавижу
И так язвительно люблю.
(Вл.Ходасевич)
Однако писатель не чурается и высокой патетики при рассказе о драматических моментах жизни; пафос сменяется сарказмом, когда речь идет о правящей верхушке и ее приспешниках. И, конечно же, фантазийный элемент, гротеск, свойственный в частности позднему творчеству Аксенова, описание «революционных» и сексуальных подвигов своих и своего окружения, в масштабах чуть ли не космических. Роман охватывает период времени от 1963 до 94 годов, произвольно переходя с одного десятилетия на другое, порой и в обратном порядке. Места действия в основном Коктебель и Москва, хотя небольшие эпизоды охватывают Дубну, Лондон, Нью-Йорк и т.д. Вот в начале 60-х Аксенов с друзьями отдыхают в Коктебеле, где царит всемирный дух, называющий себя Пролетающим-Мгновенно-Тающим; условная среда и условные характеры создают ту художественную правду, которую не опровергнешь. Не лишне отметить, что две книги романа начинаются стихотворными строками Рождественского, Ахмадуллиной, Вознесенского, Окуджавы, Поженяна, Сосноры, Мориц в качестве эпиграфа, а затем на протяжении всего повествования стихи вклиниваются в действия, размышления героев – и в довольно большом количестве. В «Таинственной страсти» событийный ряд раскрывает образы, которые в свою очередь делают значимыми то или иное событие. Читатель познакомится с жизнью писателей в Коктебеле, полной беспечных дружеских пирушек, любовных драм и приключений, иногда – на фоне страшных исторических явлений, таких, как вторжение частей советской армии в Чехословакию. Здесь «гениальность равнялась дружбе, а дружба – гениальности». И действительно, все, кто «родом из 60-х», знают, как много она значила в те годы. А О.Уайльд считал, что дружба драматичнее любви, она дольше умирает. Затем вместе с шестидесятниками проходит он (читатель) все круги ада, когда Никита Хрущев, этот «свинопас масс»,  надругался над творческой интеллигенцией, а представители оной, не имея возможности ответить ему, впали в страшную депрессию. И самое ужасное – это злобный рев собравшихся в зале писателей. Многократные встречи с аппаратчиками, которые угрозами и посулами пытаются сделать мятежников «своими», и не добившись, превращают их в вынужденных эмигрантов. В книге дано описание выдающихся по своей значимости похорон – Высоцкого в 1980-м и Рождественского в 94-м годах. Современному читателю покажется чересчур подробной вторая, политизированная часть романа, но не будем забывать о том, что это лично пережитое и перечувствованное автором: все, что касается издания журнала «Метрополь», и в связи с этим опала самого Аксенова. Любви как движущей силе любого творчества в романе посвящено немало ярких запоминающихся страниц. Остановимся на главных образах романа. В Кукуше Октаве (Окуджава) подчеркивается прежде всего высокое человеческое достоинство, осознание своей миссии и взвешенность слов и поступков, не давшая шанса даже Хрущеву поколебать этот монолит. А вот его маленький сыночек настолько одержим значимостью отца, что на вопрос «Кто твой отец?» неизменно отвечает «Если я скажу, кто мой отец, вы тут же хлопнетесь». И автор любовно подчеркивает, и не раз, в облике Окуджавы «голову возмужавшего Лермонтова». Влад Вертикалов (Высоцкий) велик и наивен одновременно. Он может создать песню «Охота на волков», и «простую как кровь» метафору все принимают на свой счет – диссиденты и чекисты, блатные и менты, богема и аппаратчики. А в любви он, как и Маяковский, ищет «магнитно-трагические призывы». В то же время не всегда «врубается» в ситуацию: и девчонку его могут увести, и о «Пражской весне» узнает позже всех. Но «окаменелая нежность» выплескивается при описании похорон Высоцкого: «Пока что он плыл над толпой, в своей неподвижности похожий на Короля Артура. Казалось, что неподвижность эта не навсегда, что по желанию Гиневры его небольшое ловкое тело еще может сделать сальто-мортале на скаку с коня, а то и в марафоне продержится с другими «колесницами огня», а то и с рапирой выйдет против Лаэрта, или своим неповторимым хриплым завопит на всю Ивановскую: «Нет, ребята. Все не так! Все не так, ребята.» (с.372).
Очень тепло, с большим сочувствием выведен Антон Андреотис (Вознесенский). У него книжки с дарственными надписями А.Миллера, Апдайка, Сартра и Пикассо, потрясающие стихи. Но он по-юношески беспомощен перед хамскими нападками Хрущева с его «абстрактизмом» и «пидарасами». Тогда как во время выступлений он «…все машет руками, подчеркивая свой ритм и все гонит вперед: «Судьба, как ракета, летит по параболе!» - и вот он выбегает, башка с хохолком впереди, ноги в стильных штиблетах вытянуты, как хвостовое оперение /…/ и все стоит худенький в лучах луны, выдерживает напор любой толпы» (с.141).
Потоки любви и поклонения извергнуты на Ахмадуллину, Мориц, жен и подруг поэтов. Горестно-сладки для писателя воспоминания о том, как он чуть не отравился, выпив кучу всякой дряни, когда ему показалось, что его предала любимая. Его пришла спасать в числе других бывшая жена, лицо которой выражало сочувственное «как она могла с ним так поступить» (воистину дружба, равная гениальности и превыше всего). Хочется остановиться на двух (тоже – центральных) образах – Роба Эра (Рождественского) и Яна Тушинского (Евтушенко). Признаться, Рождественский, при всем его незаурядном таланте, моим поколением и всем окружением воспринимался тем не менее как номенклатурный поэт. Аксенов же сильно поколебал это убеждение, показав драматизм и мучительную раздвоенность человека и поэта. Эр искренне верил в идеи социализма, верил в Ленина, которого Аксенов назвал главным бесом революции, вступил в ряды КПСС, чтобы помогать авангарду культуры, но тем самым оказался оторванным от него. Он без колебаний подписал петицию писателей в защиту Даниэля и Синявского, но повернуть назад уже не смог. И тем трагичнее звучат строки его предсмертных стихов:
Как живешь ты, великая Родина Страха?
/…/
Он хозяином был, он жирел, сатанея…
Страшно то, что без страха мне гораздо страшнее (с.575).
И еще:
И по-другому прожить обещаю,
Если вернусь…
Но ведь я не вернусь (с.577).
Потому смерть и похороны Рождественского, которыми и завершается роман, изображены как трагедия всей страны и поэзии в целом.
Противоречив и образ Яна Тушинского (Евтушенко). Автор все время в сомнениях: то поэт свой кореш, то агентура. То пишет превосходные стихи, делающие его по праву кумиром молодежи, то «…партбилеты ведут пароходы, / партбилеты ведут поезда» - и при этом ловко обделывает свои дела, без конца ездит за рубеж и т.д. И если автор с юмором описывает, как, рисуясь перед поклонницами, поэт рассказывает, какие заговоры плелись против него за границей, и как его в последнюю минуту спасали, преимущественно женщины; как в Париже ему звонила в гостиницу Брижит Бардо, но у него не было времени встретиться с ней; как в постели с женой мечтает о множестве других женщин, - если все эти свободные вариации даны с любовным юмором, то верноподданнические заявления и статьи против эмигрантов вызывают недвусмысленную неприязнь Аксенова. При всем этом многие яркие страницы посвящены тому же Евтушенко. Ведь именно к нему через все препоны обратился (по радио) Ганзелка: «Ян, не молчи! Ян, выскажись». И последний, действительно, послал телеграммы Брежневу и Андропову, выразив свое однозначно отрицательное отношение к вводу советских войск в Чехословакию. И потом, Евтушенко и Рождественского объединяли сложные взаимоотношения, но Евтушенко и во время болезни помогал другу, и с истинно артистическим вдохновением вел панихиду на его похоронах. И излил на мертвого поэта потоки его же стихов, не специально заученных, но памятных и дорогих изначально.
… «Таинственная страсть» - художественное завещание Аксенова, страстно любящего человека и искусство, непримиримого до конца по отношению к лицемерию и приспособленчеству, но снисходительного к истинно человеческим слабостям.
Это новое слово в мемуарном жанре, доказывающее, что дряхленье ни в коей мере не коснулось писателя, умеющего так ярко и страстно переживать былое, реальное и воображаемое, не сдаваясь, не озлобляясь, не теряя надежды.
Надежда – не то, что уже есть,
Но и не то, чего не бывает.
Она – как дорога: сейчас ее нет,
А люди пройдут - и протопчут.
(Лу Синь)