Борьба между инстинктом жизни и инстинктом смерти

М. ЭКСМО С-Пб VALERI-SPD 2002

Если современные романы в российских издательствах выходят в свет без критических статей, то «Белый отель» Дональда Майкла Томаса не только снабжен весьма содержательным, хотя и не бесспорным анализом переводчика книги Георгия Яропольского, но и статьей Зигмунда Фрейда «По ту сторону принципа удовольствия». Переводчик поэзии Пушкина и Ахматовой, Д.М.Томас написал также несколько романов, ставших бестселлерами, а «Белый отель», увидевший свет в Лондоне в 1981 году, переведен на 20 языков.
«Белые ночи», «Белый пароход», «Белый отель» - все эти названия запоминаются не сами по себе, а в качестве емких символов, таящих под видимой простотой сложное переплетение душевной жизни человека с неумолимой реальностью. По свидетельству Г.Яропольского, тонкий стилист Д.М.Томас называл свои романы импровизационными. «Линии романа, даже, скорее, плоскости его, странным, но гармоничным образом пересекаются друг с другом, образуя сложную систему, и пресловутая прозрачность /…/ оказывается не более чем фикцией», - пишет Яропольский (с.297). Однако сегодня никого не удивишь ни искусностью построения, ни пресловутыми стилистическими находками, и «Белый отель» врезается в память, как нож, потому, что не дает поблажки читателю, не дает забыть странных и жестоких страниц истории, которые трудно вообразить нормальному человеку и которые являются лишь в больных фантазиях и обостренной интуиции страдающих неврозами людей.
С самого начала видимость документальности создает переписка Фрейда, из которой мы узнаем об одной из его пациенток, приславшей ему свою поэму «Дон Жуан».  Сам Фрейд говорит о своем эссе «По ту сторону принципа удовольствия», указывая, что инстинкт смерти так же силен, как либидо, и неистовые сексуальные фантазии сочетаются с крайней впечатлительностью у страдающих истерией. Поэма «Дон Жуан» как необычностью, так и вульгарной разнузданностью описываемых эротических оргий  кажется (особенно в представленном переводе) чересчур прямолинейной и надуманной. Но уже часть 2 «Гастайнский дневник», описывающий по существу в прозе те же события, полон такого поэтического взлета, а чувственность соседствует с таким обилием трагических событий и катастроф, что томит предчувствием апокалипсиса. Итак, наша героиня пишет о том, что встретила в поезде сына самого Фрейда (как окажется, она с ним никогда не виделась), они вместе прибыли в Белый отель, где и у себя в номере, и на глазах у всех предавались необузданным и изощренным ласкам. Пожар в отеле и наводнение, приведшие к смерти многих постояльцев, похороны, когда от ударов грома разверзлась земля и провожающие упали в расселину, а скалы погребли их, странные символы – падающие звезды наподобие кленовых листьев, киты в озере, окаменелый эмбрион в воде, - все это неполный перечень того необычного, на фоне чего описываются эротические игры любовников. В отличие от «Дон Жуана» здесь красота, надреальность , надмирность перекрывают все нескромное, и в конце главы между горными вершинами, как символ чистоты, парят ослепительно белые лебеди.
Затем Анна Г. В одноименной части встречается с Фрейдом, который остроумными и тонкими вопросами выведывает у нее все о ее жизни в родительском доме, о неверности матери и ее смерти в горящем отеле вместе с любовником в Москве (семья жила в Одессе), о ее подозрениях, что она не дочь своего отца и потому он с ней так холоден, о ее романах, замужестве, боязни беременности, разводе. Жалуется Лиза Морозова, которую Фрейд якобы вывел под псевдонимом Анны Г., на невыносимые боли в левой груди и левом яичнике, приступы удушья. Фрейд определяет у своей пациентки истерию. Позже он попросит у нее позволения опубликовать описание их встреч и бесед.
Затем наша героиня в качестве певицы Элизабет Эрдман в 1929 году едет из Вены в Милан, чтобы заменить сломавшую руку певицу. Она впервые почувствовала себя звездой – так к ней добры, и так восхищаются ею окружающие. Побывав в Туринском соборе, усомнилась в подлинности Плащаницы Христа. Подружилась с Верой и Виктором, певцами-гастролерами из Киева, затем переписывалась с ними и узнала, что Вера умерла при родах, но сын остался жив. Через 4 года она примет предложение Виктора и приедет в Киев; побывав в Одессе, узнает, что родительский дом превращен в санаторий (так эта часть и называется). Ее счастье было недолгим. Сперва арестовали как врага народа Виктора (она догадывается, что его уже нет), а потом ее с сыном Колей расстреляли в Бабьем Яру.
В последней 6 части «Лагерь» мы встречаемся с Лизой уже в потустороннем мире. И хотя она с Колей в лагере, но это скорее отель, им предоставляют отдельную комнату, где сладко пахнет древесиной. Здесь же она видит Фрейда, общается с матерью, и они пьют молоко из груди друг друга. Она отпускает родительнице все ее грехи, помогает в лагерном медпункте, и все необычайно ласковы и предупредительны с ней.
Все шесть частей романа могут рассматриваться как самостоятельные единицы – поэма, небольшие повести и новелла. Сама Лиза с ее болезненной интуицией и утонченно-чувственным восприятием жизни дана на фоне исторических событий – революции в России и Второй мировой войны. Тем не менее автор нас неизменно возвращает к тому, что она пациентка Фрейда, с предельно обнаженными нервами и неустойчивой психикой. Разумеется, вполне допустимо и даже не ново историческую личность представить в художественном образе, использовав письма и события из жизни реального Фрейда, но его присутствия в романе могло быть меньше, настойчивого постоянного напоминания о нем – тоже. А помещать в книге статью Фрейда и вовсе не следовало бы –выводы делаются в процессе чтения романа, а не изучения научных трудов. Мне героиня при всей своей интеллектуальности напомнила «душечку» Чехова: ближе, роднее, любимее всех встреченных ею в жизни мужчин оказался неродной сын Коля, ее самое высокое и заветное чувство, приведшее к смерти. Г.Яропольский приводит слова Д.М.Томаса о том, что его интересует тот таинственный способ, с помощью которого «один образ порождает другой, связанный с исходным, но самостоятельный» (с.297). Образы самостоятельны, согласна, но все они кажутся проходными, и не они, помимо стоящей особняком фигуры Лизы, определяют достоинства произведения. Автор, водя нас по перипетиям житейских бурь и личных драм героини, приводит в итоге к трагедии – глобальной, космической, жертвами которой стали тысячи евреев, и наносит последний штрих, как удар ножом, описанием надругательства над ее почти уже бездыханным телом со стороны немецкого солдата, сопровождаемого одобрительным гоготом остальных. И такой финал задолго до гибели предсказывали ее удушья, странные боли в груди и паху, переживания яви, как сна, и сна, как яви. И хотя Д.М. Томас ни в коей мере не является плагиатором, поскольку сам благодарит А Кузнецова за ценные сведения в романе «Бабий яр», которые он использовал, 5-я часть, «Спальный вагон», настолько перекрывает все остальные, что остается самым сильным впечатлением от романа. Шок так гнетущ, что последняя умиротворяющая часть, сулящая гармонию на небесах, выпадает из памяти вообще. Да и нужна ли она? Спорны не только научные объяснения, поскольку о навязчивых симптомах болезни Лизы говорится постоянно, но и исходная позиция автора. Если сквозной образ романа поезд трактуется Фрейдом как знамение смерти, хотя Лиза не испытывает тяги к гибели, то это уже фатализм изначально, и предопределенность событий делает трагедию миллионов людей неотвратимой, и для художника это слишком жестокий ход. Но любые придирки перекрывает произведенный эффект. И если верить Новалису, что смерть – это романтизированный принцип жизни, которая укрепляется смертью, поскольку наступает конец лишь эгоизму, то гигантский поезд уносит на небо наши надежды, будущее и оттуда посылает спасение.
Не могу не вспомнить, как в романе «Арарат» Д.М.Томас тоже добивается сильнейшего впечатления, когда тот, кто непосредственно участвовал в геноциде армян, цинично заявляет, что смели с лица земли не более миллиона армян и принимали меры, чтобы быстрее и успешнее справиться с этим. И в обоих романах это глумление над человеком страшнее всего.
В «Белом отеле» писатель как бы пробует себя в различных жанрах и объединяет самостоятельные куски в целое единой идеей. И хотя в качестве эпиграфа автор избрал строки У.Б.Йетса
Вкус насилья, вражды, безобразий
Притягательней пресной любви…
- побеждает в романе именно любовь как самоотверженная преданность себе подобным, духовность, ведущая к вечности. Конкретное историческое время и вневременность органично соседствуют в «Белом отеле», создавая ощущение непрерывного обновления душевных процессов и самого бытия. Частная история становится мировой историей.  Остается добавить, что любителям занимательности предстоит увлекательное чтение, а критикам и аналитикам расшифровка символов, снов и выстраивание художественно-философской концепции романа.