Жизнь в Западной Сибири. Продолжение Воспоминаний

    В Чесноках жили в 12 домах остяки и в одном доме русские. Добирались до Чесноков по реке Конде. Тогда это была полноводная судоходная река, но пароход ходил редко, а катер почти каждый день. По берегам стояли сплошные леса. Нас и еще одну семью, в которой кроме родителей было два сына, поселили в один дом, к остякам. Хозяева жили в горнице, а мы в избе - дом был большой. Спали все на полу: мы в одном углу, а те в другом. Хозяева, он и она, были охотниками. У каждого было по две сибирских лайки. Большие и красивые они мне понравились. Хозяин по русски не говорил, а хозяйка, ее звали Зиновьевна, говорила с нами по русски. Были они добрые, нас не обижали. Поначалу давали нам рыбки, а потом мы стали сами рыбачить. Отец достал где-то нитки, мне показали, как вязать сети. Я сидела вязала целыми днями. Нудно было вязать двухпалки – сети с  мелкими ячейками, больше вязала трехпалку - ячейка покрупнее. Сети вязались шириной 2 метра, длиной 25-30 метров. Кроме сетей вязала из тальника фитили, круглые как морды, их надевали на обручи и ставили на дно с грузом, где не глубоко. Вязала и кривды. Это большой мешок, как сачек, крепился к палке. Рыболов шел по берегу и тянул ее, и туда, как ни странно, попадала рыбка. В деревушке работала артель рыбаков. Рыбы ловили много. Наши женщины, которые были свободны, помогали ее обрабатывать. Иногда  я тоже садилась и чистила рыбу, разбирала по сортам: какую солить, какую сушить. Карасей сушить интересно: их соединяли по два карасика, от хвоста распарывали не со стороны брюшка, а по спинке. Сейчас я, пожалуй, не смогу так разделать. Занимались и другими делами. Хозяйка все давала мне шерсть и просила растеребить, а мама пряла. Вязала хозяйка сама. Ох и шерсть была! Мягкая, длинная - я с большим удовольствием ее теребила. Отец с Иваном ездили в Болгарово получать паек из муки и сахара. Какая была норма, я не помню. Деревня была вся в лесу. Много было кедровника. Кедровать шли в определенное время, причем вся деревня одновременно. Раньше срока  не разрешалось. Пошли и мы. Для съема шишек делали длинную палку, на конце крепили ремешок или веревку петлей. Эту петлю надевали на руку. Залезаешь на кедр, если нижние ветки располагались  высоко от земли, тогда  подсаживали, чтобы я могла ухватиться за сучек или ветку, а дальше уже я лезла сама с ветки на ветку. Кедр выбирали такой, где много шишек и покрупнее. Сядешь поудобнее, одной рукой держишься, а другой этим шестом бьешь по веткам, и шишки падают на пол. Мы с Иваном лазили по кедрам, сбивали шишки, а мама с отцом собирали в мешок. Мама после того, как испечет хлеб, в печку накидает шишек, они там высохнут, и орешки выскакивали легко. А орехи такие вкусные! Грызли сколько душа желала, а излишки сдавали в лавку, то есть магазин. Взамен брали что-либо из продуктов. Рыбы ловили много каждый день, ели ее досыта. Позже отец стал делать бочки и ведра деревянные. Тут мы работали все. Валили лес, распиливали отец с Иваном, а мы с мамой очищали бревна от коры. Готовые бочки возили в Болгарово, сдавали в лавку, взамен брали тоже, что надо. Был в лесу за деревней питомник черно-бурых лисиц. Отец для него делал рамы - тоже работали всей семьей. Чернобурки жили каждая в своем домике, довольно смело подходили к окнам. Вокруг деревни были болота. На них росло много клюквы, а в борах росло много брусники. На больших болотах на зыбунах росла морошка. Эта ягода похожа на малину, очень вкусная, но ее собирать трудно и опасно. Мы с мамой однажды ездили с женщинами-остячками за морошкой. Из наших еще три женщины были - одна чуть не утонула. Остячки нам сказали: «Вот с этого островка далеко не уходите, на одном месте не стойте, бегите и хватайте морошку, а если что, кричите нас». Бежишь, смотришь кочка, на ней много ягод - начнешь с нее собирать, а она пошла вниз, и вода, грязь кругом. Тут стоять нельзя, а беги дальше. Мы с мамой набрали только полведра, да и остальные наши набрали помалу, а остячки конечно по ведру. Из наших одна женщина была полная, она провалилась по пояс. Мы все начали кричать, остячки прибежали  и вытащили ее.  Летом там на лошадках не ездили, а только на лодках. Лошади все лето гуляли в лесах, и уже осенью их пригоняли домой. Один раз пришлось посмотреть, как их через Конду переплавляли. Лед уже был толстенький, но не выдерживал лошадь. Тогда прорубали во льду коридор, как бы дорогу расчищали, чтобы лошади могли перебраться вплавь. Тут уж вся деревня работала, конечно, в основном мужчины. Лошади паслись в определенном месте. Было их, пожалуй, десятка три. Сгоняли всех вплотную друг к другу. Один остяк садился в лодку, плыл по этому коридору и что-то кричал, видимо призыв. Одна из лошадей, наверное, самая опытная и смелая, вошла в воду и поплыла за лодкой, а за ней вошли и поплыли все остальные. Интересно наблюдать, как они плывут, только головы видны. Одна молодая лошадь ушла под лед и утонула, спасти ее не смогли. Очень было ее жалко. Лошади у остяков не крупные, не высокие. Шерсть на них не гладкая, а лохматенькая.       
          Мы уезжали, наверно, в августе в бор собирать бруснику. Отец с Иваном рубили молодые тонкие деревья и делали из них лари длиной до трех метров, шириной около одного метра, высотой примерно такой же. Землю под ларями вычищали, а сверху делали крышу, тоже из жердей, Получалось все плотно. Ставили их в тех местах, где было много брусники: сплошь красно. Отец заранее ходил и выбирал такие места. Жили мы там по неделям. Брусника собиралась легко и быстро. Соревновались, кто быстрее наберет ведро и больше наберет ведер. У нас с Иваном такие соревнования получались! Я набирала первое ведро быстрее его и быстрее всех. Высыплю в ларь и, конечно, радешенька, бегу набирать следующее. Иван свое первое ведро ссыпал в ларь всегда после меня. А со вторым ведром - как заклятье какое-то: сколько ни старалась не могла набрать быстрее Ивана, он меня обгонял. И так идет сбор целый день. Я, конечно, изо всех сил старалась, а не получалось опередить брата. Дело доходило до слез. Иван радуется, подразнивает меня, родители смеются, а я все плачу. Потом мама меня пожалела и открыла секрет. Иван делал так: первое ведро наберет после меня, идет к ларю и высыпает только полведра. Поэтому и второе, и все последующие ведра набирал быстрее меня. Всего набрали 3 ларя за сезон - мы там прожили одно лето 1930 года. Когда собирали бруснику, то ночевали в шалаше. Лари отец забивал крепко и закладывал ветками, чтобы до зимы медведь не разрушил, и все сохранилось бы хорошо. Уже зимой, когда дорога промерзала, накатывалась, бруснику вывозили и сдавали государству в обмен на продукты и товары. Сами ели столько, сколько хотели. Были и другие ягоды: черника, костяника, голубика. Голубика-это небольшой кустарник, ягоды сладкие, их просто мимоходом ели, а на зиму не собирали. Лари ставили в одном месте, и сносить собранную в кузова бруснику с разных мест приходилось далековато. Кузова делались из бересты, круглыми, с крышкой. У мужчин они были на 5 ведер каждое, у мамы на 4 ведра, а у меня на 1 ведро, может чуть больше. Наберем полные кузова, получалось около 15 ведер, и идем к ларям. Лесную дорогу не сравнишь ни с деревенской, ни со степной: на пути постоянно то ямы, то валежины. Валежина - это дерево, подгнившее возле корней и упавшее на дорогу, а сам ствол может быть еще хорошим. Подойдешь к валежине, а она, матушка, толщиной в половину моего роста, лежит поперек дороги. Вот и лезешь через нее, а за спиной кузов полный, плечи оттягивает. Живя в лесу на сборе ягод, питались в основном рыбой и дичью. Отец брал у остяка ружье и охотился. Лари ставились поближе к большой дороге, и чтобы речка недалеко была. Жить можно было. Вечерами, когда были в деревне, молодежь собиралась на поляне, играли в разные игры: «Третий лишний», «Золотые ворота», «Гуси- лебеди». Один парнишка остяк приставал ко мне, предлагал дружить. Его звали Колей, было ему, наверное, лет 13, а может и 15. Мне было 10 лет. Какая дружба?! Я боялась его и даже на улицу перестала выходить. А потом Колю отругал его старший брат, которому было лет 17-18, как нашему Ивану.
          Был еще такой случай. К тому времени лошади уже были у всех. Поить лошадей и коров водили к реке Конде. Когда Коля гнал лошадей и коров домой, то недавно нами купленная лошадка видимо вспоминала старый дом и пустилась бежать мимо своего нового дома по дороге, а дорога эта вела к Иртышу, там ее видимо купили. Коля пришел домой и рассказал матери, а та велела догнать лошадь и вернуть ее домой. Но Коля не побежал. Побежали старшая Колина сестра и сама мать. Долго бежали - разве лошадь догонишь. Но они ее все- таки нашли: паслась лошадка мирно в стороне от дороги. Трава там была высокая и местами не под снегом. Но лошадь им в руки не далась и побежала по лесу. Колина мать с дочерью долго бегали за ней и потеряли из виду. Сами заблудились и уже искали не лошадь, а дорогу.  Дорогу найти не могли, ноги промочили, одежда на них промокла. Голодные, из сил выбились. На поиски отправились утром, а уже стало темнеть. В лесу темнеет раньше, видимо, от леса тень. Маша, так звали сестру Коли, совсем выбилась из сил и больше не могла идти,  упала и не могла встать. Мать ее взяла на спину и тащила долго, а потом почувствовала себя очень слабой и положила, дескать, налегке скорее найду дорогу и тогда вернусь за Машей. Дочь плакала, просила мать, чтоб не бросала ее. И так мать, отойдя сколько-то, возвращалась, брала дочь на спину и тащила дальше. Остячка регулярно ходила на охоту, знала тайгу, чувствовала, что идет правильно к дороге, и думала, что дома поднимут  тревогу и поедут их искать, поэтому и хотела побыстрее выбраться на дорогу. Но дочь жалко оставлять одну: и так несколько раз оставляла, и снова тащила, и все-таки оставила. Сама, уже в одиночку, немного не доползла до дороги. Наступила ночь. Отца их не было дома, ездил то-ли на рыбалку, то-ли на охоту. Коля и брат его поняли, что дело плохо, подняли тревогу. Лошадь уже сама прибежала домой. Остяки все дружно собрались: кто на лошади верхом, кто пешком, двинулись по этой дороге, стреляли в воздух, кричали, думали, что потерявшиеся услышат и отзовутся. Но никто не отозвался. Все вернулись домой, а назавтра утром рано опять собрались, и  наши мужчины тоже присоединились. Колька поехал на телеге, набросали на телегу сена, соломы то не было, там ничего не сеяли, и что-то еще из тряпок. Мать нашли быстро, живую. Сестру Машу долго искали, хоть мать и рассказала, где надо искать. Когда нашли Машу, она была уже мертва. Домой их привезли на телеге. Помню, что тут было: сколько слез и крика. Остяки по своему выражают скорбь, криками. В этой семье была еще одна девочка  лет 9, она тоже всегда играла с нами.  На квартире у них тоже жили из наших ссыльных муж и жена. Мать отхаживали, растирали водкой. Она то теряла сознание, затихала, а, приходя в сознание, начинала громко кричать. После обеда вернулся домой отец. На подходе к дому он был встречен Кристиной (так звали женщину, которая жила у них на квартире). Все очень боялись сказать отцу о несчастье. Когда Кристина рассказала ему про случившееся, он ей ответил: «Я знаю, мне ночью сказали»,  хотя в деревне никто ничего ему не говорил. И в последствии он все это повторял, говорил, что кто-то ночью ему сказал про смерть Маши. Отец очень любил Машу.  Потом он сошел с ума и младшую девочку не спускал с рук. У остяков покойников перед погребением не помещали в   избе. Остячки привели Машу в порядок, как положено, и поставили в амбаре в углу. Дверь амбара оставалась открытой, Все приходили прощаться, смотрели через эту дверь. Остяки обходились без гроба - такой обычай.
          После этого происшествия мы переехали на другую квартиру. На берегу Конды стоял хорошенький домик. В нем жили русские муж с женой по фамилии Власовы. Детей у них не было. Отец с Иваном изготавливали кадки и ведерки деревянные, возили их в какое-то место на реке Ишим для продажи или обмена. Один раз отец выменял молодую лошадку еще совершенно не объезженную. Ее купили на мясо, забили там же. Мясо было хорошее, вкусное, не хуже говядины. Мама его не ела и даже в отдельной посуде варила. Как-то раз отец решил накормить маму и насильно затолкал ей в рот мясо - мама почувствовала его вкус и поняла, что мясо конское тоже вкусное и сказала: «Что же раньше-то меня не накормили!», - и с тех пор стала есть. Иногда отец привозил оленье мясо. Оно тоже вкусное, хорошее, как говядина. Так что жили мы там неплохо: на зиму замораживали много рыбы, заготавливали ягоды, мясо покупали. Остяки даже ели сырую рыбу: когда пили водку, то брали мороженую щуку, палкой ее разбивали и закусывали. Зимой по вечерам играли в карты. Тетя Анна Богомолова и тетя Прасковья Мурзина как-то раз попросили меня написать письмо в Ирбит.  Я написала, а ведь всего пол-зимы ходила в школу. Позже как-то крестная Вера Анфимовна вспоминала, что они получили мое письмо и, конечно, посмеялись, но поняли все.
          В Чесноках мы прожили до февраля 1931 года. В конце февраля переехали в деревню Юмас, наверное, тоже не по собственному желанию, а по приказу. Ехали на лошади. Тогда у нас было все: мука, сахар, мясо, рыба мороженая, караси вяленые. Мы даже в Магнитку привезли два мешка вяленых карасей. В Юмасе нас поселили на квартиру тоже к хорошим людям. Дом у них был хороший, большой.  Поселили целых три семьи. Нас было 4 человека. Во второй семье трое: муж, жена и сын  лет 18. Мать его была несуразно очень толстая женщина. Я таких больше не видала нигде. Сын всегда ее по утрам одевал и обувал, а по вечерам раздевал и разувал. Я все смотрела и удивлялась. Всю работу в семье делал отец. В третьей семье было двое: муж и жена.  Кушали всегда все вместе за одним столом. Хозяева жили в другой комнате. Их было 5 человек: муж, жена, двое детей и дедушка. По вечерам мужчины долго сидели, между собой разговаривали. Дедушка спрашивал: кто мы такие, откуда присланы и зачем. Иногда этот дедушка рассказывал всякие небылицы и сказки, хорошие и страшные. Мы с Иваном и дедушка спали на полатях.  Имен всех я не запомнила.  С полатей было удобно и интересно по вечерам слушать разговоры, а выходить на улицу боялась. У хозяина на берегу Конды была кузница и большой огород. Отец помогал хозяину, работал в кузнице с ним, а они дали нам участок земли и картошки на посадку. Навозили навоз, сделали грядку под огурцы. Мы с мамой все посадили. Картошка и огурцы выросли хорошие, но урожай нам собирать не пришлось. Хлеб пекли сами. В Юмасе был смолоперегонный завод. Там много работало спецпереселенцев, которые приехали сюда раньше нас. Вокруг в лесах было много черники. Это очень хорошая ягода. Каждое утро я и еще две девочки из соседних домов бегали в лес за нею. Были такие места, где ее росло очень много: на зеленой траве будто черное покрывало лежит. Я набирала чашку эмалированную, а мама  стряпала очень вкусные пирожки. Ведь это чудо было почти рядом с домом. И хоть чернику приходилось брать по одной ягодке, все равно я набирала быстро. Впрок чернику почему-то никто не собирал и варенье не варили. Вокруг деревни был лес - настоящая тайга. В 7 км от Юмаса было большое озеро, где было много разной рыбы, водились и караси. Отец ставил там сети и фитили. Однажды он послал нас с Иваном проверить эти сети, и мы пошли. Ивану всегда хотелось подшутить надо мной, попугать. И вот мы идем по дороге, как будто по какому-то коридору, кругом высокий дремучий лес. Иван свернет в сторону в лес, убежит и спрячется за кустом, а я боюсь одна, за ним бегать не успевала и реву. Пришли к озеру, сели в лодку.  Лодки там были, так называемые, осиновки – то есть выдолбленные из осины.  Поплыли к сети. Иван садился грести веслом в носовой части лодки, а я на корму и тоже веслом и гребла, и направляла ход осиновки. Доплыли до сетей. Иван встал на ноги и начал выбирать потихоньку сеть.  Я медленно вела лодку вдоль сети.  Вдруг что-то начало тянуть и трясти нашу сеть, да так сильно, что лодка закачалась из стороны в сторону. Мы, конечно, напугались, остановились. Дерганье сети немного стихло. Иван опять стал поднимать сеть. Мы думали: «Что же за чудовище попало в нашу сеть?» Там оказалась утка. Видимо только перед нашим приходом нырнула и запуталась в сети. Когда Иван увидел, что это утка, стал быстрее выбирать сеть. Когда добрался до утки, она была уже неживая. Рыбки же в сети не оказалось ни одной. Поплыли в другое место смотреть фитили. В одном было два очень крупных карася: один обычный, а другой серебристый покрупнее. На берегу озера стояла избушка. В ней была печка с плитой, сложенная из кирпича, стол и лавочки вокруг стола, нары небольшие. Всегда в избе был запас соли и спички. Таков закон людей, живущих в тайге: кто в избе побывает - должен после себя оставить и соль, и спички. В этой избушке часто приходилось  рыбакам и охотникам останавливаться на отдых, иногда и ночевать, готовить пищу. Была тут и посуда: котелки, чашки, ложки и, конечно, топор и пила. Иван нарубил дров, я почистила карасика серебристого, сварили и пообедали. Мы съели только карасика, а уху не осилили: она была очень жирная, да и  наелись без ухи. Другого карасика принесли домой. Эх, сейчас бы  поела такого карасика! Жили мы и в Юмасе хорошо.
          В конце июня 1931 года вышло распоряжение ехать нам дальше на туманы. Стали мы готовиться, делать кедровку. Это большая лодка изготавливается из кедровых досок. Когда доски сколотят, прошпаклюют, просмолят, просушат, и кедровка готова. Изготовили и весла. В одно прекрасное утро мы отправились в путь, на туманы. Проводить нас все вышли на берег. Отец всегда садился на корму за руль, управлял лодкой, мама и Иван садились на весла, заменяли мотор, чтоб лодка плыла, а я была подменой: то Ивана подменяла, то маму - ей тоже надо было отдохнуть. Но я, конечно, не долго сидела за веслом, ведь грести тяжело. Проплыли мы день и ночевали тоже в избушке. Среди дня приставали к берегу, чтобы отдохнуть и пообедать. На второй день в полдень тоже приставали к берегу, обедали и поплыли дальше. К вечеру пристали к берегу, а там тоже избушка и большая. В это время там были рыбаки. Они нас встретили хорошо, даже накормили рыбкой, чаем напоили и угостили рыбьим жиром. Мы не хотели его есть - рыбаки заметили наше колебание и снова предложили нам попробовать, очень расхваливали. Мы осмелели, стали есть рыбий жир с картошкой, и в самом деле этот жир был исключительный, очень вкусный, никакого запаха. Такого жира я больше нигде не встречала. Переночевали и на следующий день в полдень прибыли в Леуши. Тут мы тоже ночевали и получили направление на 3-й участок, то есть на 3-й туман. Туманы - это большие озера, с одного берега лес на другом берегу еле-еле виден. Всего в этом районе было 6 туманов. Они соединялись протоками:  вроде как река не очень широкая, по ней проплывешь, а там следующий туман. На каждом тумане было поселение, называвшееся участком. Там уже жили спецпереселенцы. Где-то на карте в районе Западной Сибири я видела 6 синих  кружочков, но не обозначено, что это. Возможно, что это и есть те туманы. Было 6 туманов - значит и 6 участков. Мы получили направление на 3-й участок Его называли ягодным, потому что там было много ягод, в основном, малины. Совсем рядом от жилья: стоило пройти всего 500 метров и собирай сколько надо - крупной и сладкой, кругом лес: одни березы. Берег тумана был отлогим песчаным шириной  метров 30, а дальше уже он поднимался вверх высоко, и начинался лес. Мы построили шалаш и жили в нем, пока не построили избушку. К моменту нашего прибытия на  возвышенности уже располагалось избушек 20 или 30. Валили лес березовый - это отец с Иваном, а мы с мамой обрубали сучки и чистили кору, то-есть обдирали бересту. Из этой бересты делали посудины наподобие корзин и туески наподобие бидончика. В такой посуде можно было хранить муку, крупу, сахар и другие сыпучие продукты. Чистые бревна складывали для просушки. Затем я и мама ходили на болото с мешками, драли мох для строящегося домика и тоже его сушили на солнце.Делали небольшую и неглубокую яму,  таскали в нее глину, заливали водой и топтали глину ногами. Отец сделал станочек-форму кирпича. Когда глина получалась достаточно густой эластичной массой, тогда мы набивали ее плотно в этот станок, зачищали края и вытряхивали на доски сушить. Так получались кирпичи. Из этих кирпичей отец ложил печки. Сначала сложил временную прямо на улице, так как еще не было домика.   Над печкой установил крышу от дождя. В этой печи пекли хлеб, и не только мы, но и соседи тоже.  Когда материала стало достаточно, начали строить избушку, не большую, примерно, 4*6 м. Отец с Иваном укладывали бревна, а мы с мамой на них укладывали мох, который служил прокладкой между бревнами  для утепления. Подняли стены, а чем крышу крыли - не помню, видимо, досками. Доски тоже сами пилили. Это была мужская работа, тяжелая. В избушке прорубили два окна, застекленные рамы делал сам отец. Внутри избушки вдоль одной стены сделали нары и сложили печку. Поставили стол и скамейки 2 штуки. Все сделал сам отец. Были напилены чурбаки, которые служили нам стульями.
          Как-то раз надумали сходить за ягодами или за грибами на противоположный берег тумана на нашей кедровке. Мужчин не помню сколько было, а  женщин -  я и еще девочка, на 2 года постарше меня. Рано утром вышли. Туман был тихий, мы далеко от берега не уходили. Иван тоже был с нами. Мужчины уходили далеко в лес. Вечером все собрались к пристанищу. Никто ничего не набрал. Туман так сильно разгулялся, что страшно было пускаться в обратный путь. Думали переждать до утра, но не уверены были, что туман успокоится к утру: так часто бывало. Решили разделиться на две группы: в первой группе поехали пассажирами я и подружка, Иван и еще, не помню, двое или трое мужчин, четверо мужчин сели на весла и один за руль на корме. Ой, как страшно было! Кедровку бросало как щепку: то поднимет наверх, то бросит вниз. Волны вверху где-то выше нас, но люди были опытные, знали, как надо правильно вести лодку. Все зависело от кормового, он направлял лодку навстречу волне, рассекал ее, а вдоль волны плыть нельзя -  лодку может сразу захлестнуть или перевернуть. Переправились на родной берег где-то километрах в 3 от нашего участка, но мы были очень рады, что находимся на суше. А кедровка с командой поплыла обратно за оставшимися. Потемнело, и  мы бежали домой, не чуя ног под собой от радости. На том берегу  берегу люди жгли костер, чтобы было видно, где они находятся. Вернулись они домой только под утро, обошлось все благополучно.
         Наши жилища - эти березовые домики строили как попало, безо всякого плана, кому где понравится. Дедушка Анфим и бабушка Анисья жили с тетей Анной Богомоловой (это сестра отца) на 5 участке, и там же жили тетя Прасковья, тоже сестра отца.  Позднее дедушка и бабушка переехали жить к нам. Нам пришлось избушку увеличить, пристроили к ней еще комнату и печку сложили - кирпичи еще были. Потом приехала на наш участок еще одна семья. Это была семья Докучаевых: семья Анастасии Дмитриевны, которая стала впоследствии женой моего брата Ивана. Они тоже стала строить избушку недалеко от нас. Валили березы - другого леса не было рядом. Одна береза упала на наш дом и развалила угол. Березы были очень высокие. В семье Докучаевых кроме Анастасии Дмитриевны были отец и три брата и они быстро исправили всю поломку. Наша избушка снова стала как новая. Докучаевы построили большую избу, потому что у них была большая семья. Все наше поселение стало называться Березовой деревней.
          В июле отец послал Ивана в Юмас за картошкой, которую мы там посадили. Иван ходил на лодке и привез огурцов и картошки, урожай которых оказался отменным. Где-то в сентябре приехал учитель и открыли школу. Я пошла в первый класс. Отдельного здания школы не было, и учились в клубе. В первом классе было много детей, они занимались в зале, а во втором классе было всего 15 человек - они сидели на сцене. Между классами располагалась доска, одной стороной которой пользовались первоклашки, а другой - ученики второго класса. Я в первый класс начинала ходить еще в Скородуме, поэтому умела читать и писать. Скоро мне стало скучно на уроках: быстро задание выполню и пойду к сцене, встану на коленки: пол-то сцены повыше, тетрадь положу на пол, заглядываю на доску и выполняю задание для второго класса. Учитель смотрел на меня, улыбался, но не запрещал учиться.  Так прошло несколько дней, и, однажды, учитель говорит: «Киршина, садись во второй класс, если хочешь», - а я была радешенька и на следующий день пересела во второй класс. Прошел день или два, учитель стал проверять домашние задания у учеников второго класса: таблицу умножения и другие, а я сижу, слушаю, не знаю, что это такое. Дошла очередь и до меня, а  я представления не имею, что за таблица умножения. Учитель, конечно, удивился очень. «Как же ты решаешь  примеры на умножение и деление?» -спрашивает, а я и сама не знаю, как я решала. Ученики 2 класса учили умножение уже на 4 и 5, тогда учитель стал мне давать задание учить умножение на 1,2,3.  Ох, как трудно мне пришлось. Я все перепутала, на уроках плакала и дома тоже плакала. Учитель был добрый человек и понял, в чем дело, стал давать мне таблицу умножения по одному столбику, тогда у меня дело пошло хорошо. Проучились мы три четверти, и учитель уехал.
     Так я первый и второй класс до конца не закончила. А тут отец в чем-то провинился, и нас отправили на шестой участок. Это был штрафной участок - там школы не было. На шестом участке уже были построены большие дома. В них было по две комнаты: больших, квадратных, по середине располагалась большая русская печь. В доме, куда нас поселили, жило три семьи, наша стала четвертой. По числу людей так: нас - шестеро, во второй - четверо и  в третьей, четвертой - по три человека,  всего 16 человек. Жили мирно, тесно не было. Прожили на шестом участке весну и лето до июля 1932 года. Там у меня появилась подруга Лиза Бухвалова. Семья ее уже держала корову, и мы с Лизой любили спать в сарае на сеновале. Однажды после работы мужчин пригласили на собрание. Отец ушел, а я пошла к подруге. В эту ночь мне приснился сон. Его я, наверно, никогда не забуду, потому что он сбылся. Утром я проснулась, рано прибежала домой - дома наши были рядом - и сказала маме, что видела сон: как-будто мы плывем на барже, и, вдруг, эта баржа (баржа - это большое судно с трюмом, но без двигателя - его буксирует пароход) стала подниматься вертикально, а мы все покатились вниз, тут я испугалась и проснулась. А мама и говорит: «Все верно: нас назначили куда-то ехать». На собрание вызвали  те семьи, в которых было больше рабочих рук, а  у нас одна я не работала. Стали готовиться к переезду: пекли хлеб и еще что-то на дорогу. Уже на следующий день утром на телеге повезли нас на пристань. Дедушку и бабушку оставили на участке. Бабушка уже болела. Так разбили семью и не только нашу: стариков оставляли. Из нашей комнаты остались дедушка с бабушкой, и осталась другая семья, потому что в ней было двое маленьких детей, меньше меня. Фамилия их Вьюшковы. Бабушка вскоре после нашего отъезда умерла, и дедушка не долго жил один. Их похоронили Въюшковы. Позже в Магнитку писала Лиза Бухвалова своему брату - ее брат с женой переехали сюда вместе с нами, они нам все новости передавали. Я очень каюсь, что не сохранила адрес Лизы. Она один раз приезжала в Магнитогорск, в 1959 году. Много рассказывала. Все туманы к тому времени высохли: как будто их и не бывало, осталась лишь небольшая речка. На суше стали пшеницу сеять. Вот что удивительно.               
  Продолжение следует.