3 из 62. Бомба

        30-го октября 1961 года белый самолёт — по два винта на каждом крыле — летел в сторону Новой Земли. У лётчиков за штурвалами, были отрешённые, строгие лица. В своей утробе самолёт нёс самую мощную в истории человечества бомбу.
Тем временем в Салехарде объявили учения по гражданской обороне. Было велено покинуть дома, открыть входные двери, вьюшки в печках и форточки. Жителей вывезли в тундру. Военные и милиция с автоматами ППШ на груди патрулировали опустевшие улицы.
Когда Шатовы садились в военный грузовик, крытый брезентом, то Лёшка спросил у Нины, своей матери:
— А нас убьют?
— Лезь! — сказала Нина с раздражением. На руках у неё была Любочка, которая хотела спать и потому хныкала. Помочь было некому: Николай, Лёшкин отец, находился в командировке. Лёшка неловко карабкался по лесенке.
— Живей! — подгоняла его мать.
Из кузова свесился сосед по дому, Борис Жильцов, и, подхватив Лёшку, передал его на руке своей жене Миле.
— Иди к дяде, — сказал Борис, протягивая руки и к Любочке, но та закричала, ещё крепче обхватив мать за шею.
Наконец расселись, грузовик поехал, подпрыгивая на затвердевших от холода ухабах. Промелькнула улица Шевченко, тёплое озеро, электростанция. Мостострой кончился.
— А нас убьют? — спрашивал Лёшка, прижавшись к Миле Жильцовой.
— Не говори глупости.
— А что такое гражданская оборона?
— Игра.
Приехали в тундру. Разместились на длинных скамейках в больших армейских палатках. Многие принялись за еду, как будто были на пикнике. Голоса звучали беспечно, но во взглядах читалась тревога. Говорили о разном. Женщины сетовали на то, что в магазинах мало хлеба, а масла и вовсе нет. Мужчины судили международную политику. Лёшка слушал, как они мыли кости иностранцам — Джону Кеннеди, Фиделю Кастро, Хаммаршельду, и человеку со странным именем ООН…
— Америка во всё суётся! — сказала Нина, Лёшкина мать, встревая в мужской разговор. — Скинуть бомбу, сразу успокоится!
— Там же люди! — тихо сказала ей Мила Жильцова.
— А мы что — не люди?
Они заспорили на повышенных тонах. К ним подошёл человек в форме.
— В чём дело?
— Ничего-ничего! Всё в порядке, — оробев, ответила Нина.
Палатка вдруг заколыхалась. Лёшка испуганно дёрнул Нину за рукав.
 — Мам, что это?
 — Ветер.
 — Мам, скоро домой? Надоело.
 — Сиди.
Нина отвернулась, и Лёшка незаметно снялся с места. Сунулся было к выходу, но часовой завернул назад. Тогда Лёшка, толкнув знакомого мальчика, крикнул:
— Догони! — и побежал. Мальчик погнался за Лёшкой. К ним присоединились другие детки. В это время Лёшкин сосед, Борис Жильцов, вынул свой китайский термос с золотыми драконами, которые летали на красном фоне и пыхали огнём из разинутых пастей. Налил чаю в алюминиевый стаканчик и только поднёс ко рту, как вдруг Лёшка на всём бегу, зацепил его локоть. Стаканчик опрокинулся, и горячий чай, по сути, кипяток, залил мужчине бёдра и пах.
— Мать честная! — вскрикнул он от боли и недоумения.
Мать отвесила подзатыльник Лёшке и протянула руки к Борису, чтобы стряхнуть капли с брюк, но Мила вовремя отстранила её руки.
Лёшка горько рыдал. И вдруг громыхнуло далеко, за Уральскими горами. Все вскочили на ноги. Протяжный гул катился издалека, точно волна. Палатка тряслась, брезентовый клапан наверху громко хлопал. Лёшка закрыл глаза, заткнул уши, замер…
Прошла секунда, другая, но ничего ужасного не случилось. Вскоре в палатку заглянул офицер с красной повязкой на рукаве и сказал, что можно выходить.
 Нагретые места покидали охотно. Ветер пихал людей обратно в палатку. Лёшка ухватился за мать и шёл, озираясь, к машине. Тундра была прежней. На болоте ходили белые волны, это ветер прижимал пушицу к воде. По небу неслись тяжёлые тучи. Холодно!
В грузовик садились весело, с прибаутами.
— Сейчас бы не помешало грамм сто пятьдесят для согрева, — мечтательно произнёс Борис Жильцов.
— Тебя вроде бы чаем погрели, — с намёком сказала Мила Жильцова.
Все рассмеялись. И никто не знал, что в 11 часов 32 минуты командир самолёта Ту-95 сбросил бомбу с высоты 10 км. Она взорвалась над Новой Землёй, и ударная волна трижды обогнула Землю, неся радиацию людям, животным, рыбе, птице, самой тундре. Как ни в чём не бывало горожане возвращались домой, к прежней своей жизни. И только выла на Мостострое старая сука. Выла она весь день — протяжно, с надрывом, и люди говорили, что это к покойнику.