Абсолютный ноль. Часть 19

Быть засранцем здорово, потому что так спокойнее. Внушаемая людям опасность, обычно исходит из недостатка спокойствия внутри. Есть некая необходимость в желании, чтобы тебя обходили как гиену, стороной. Чтобы они вздрагивали от твоих смешков за своей спиной. Ты словно отгоняешь от себя тревогу, заражая ею остальных. Словно тревога и неуверенность - вирус, который чахнет, если им поделиться.

Я сел ждать. Ставни в доме были закрыты, я оставил маленькую щелку, чтобы воздух и свет улицы подал на мои коричневые ботинки. Судя по антуражу, жилище принадлежало или истлевшему изгою, или опасному рецидивисту, или бомжу. Но читающий бомж, не слишком ли это? Скорее это какой-то опустившийся, в прошлом интересовавшийся жизнью человек. Все мы когда-то проявляли интерес к этому миру. Многие проявляют его до сих пор. Если они при этом не смотрят дрянных передач, не увлекаются ширкой или не пишут никчемных стихов, тогда я завидую им.

О, я уверен, что вы когда-то насиловали себя, подражая понравившемуся поэту. И даже радовались идиотской схожести стихосложения.
Поэту всегда дышат в спину титаны прошлых столетий. Каждое новое поколение поэтов должно быть изобретательнее предыдущего, тем более сейчас, когда скорость распространения информации колоссальна. Плохо только то, что наука взрослеет, а мы с вами – нет.  Мы с вами олицетворение недоразвитого ребенка, который тянет из родителей деньги и силы, да все напрасно. Многие не способны мыслить критически. Я бы хотел назвать не приблизительные цифры, но могу судить о ситуации только из личных встреч.

Чего я добивался? Не знаю, но мне нужно задавать себе вопросы, так я двигаюсь дальше. Если не знаешь, как встряхнуть себя, подойди к зеркалу и спроси: ты хочешь поесть спаржи?  Замените вопрос на любой, а зеркало оставьте, и вы откроете мою формулу равномерного движения в светлое будущее. И все же, я сижу здесь, среди пыли и темноты, обнимаю ножку от деревянного табурета и все еще не знаю, где мне взять ту треклятую спаржу? Возможно дело в направлении.
Я спокоен. Прямо сейчас я спокоен. Воздух снаружи способен раздражать. Но вы же верите, что я спокоен?

Я всегда считал себя человеком, устойчивым к жизненным неприятностям. Обобрать беднягу у него же дома не составляло для меня труда. Район был выбран не случайно, это печная труба города, зона отходняка и торча; чувака скорее посадят, чем станут рассматривать его исковое заявление. Полицейским будет удобнее предположить, что наш гипотетический маргинал сам себя ограбил и сам себе нанес увечья.

Ждать пришлось долго, в горле пересохло, рука затекла, потому что я непроизвольно, с силой сжимал ножку стула. Я с облегчением выпустил орудие разбоя, и, поскольку, пол имел небольшой уклон (видимо сыграла роль кривизна цементной стяжки), ножка откатилась от меня к журнальному столику. Почему я не могу продумать все и сразу: голод, жажду, может ждать придется всю ночь? Имелся ли тут холодильник?

Холодильник действительно был, одутловатый уродливый, по центру двумя шурупами была привинчена золотисто-красная, выпуклая, пластмассовая табличка обозначавшая модель – «Москва-ЗИЛ». «ЗИЛ» выпускали холодильники? Есть ли тут связь? Порой я задаю совсем никчемные вопросы, возможно, поэтому я там, где я есть. В холодильнике было пусто. Кухонька была маленькой, зачем нужен огромный холодильник, тем более пустой? В доме пахло скисшим пивом, табакам и каким-то дешевым не то освежителем воздуха, не то дезодорантом. Похоже, я зашел не по адресу. Но должна же быть какая-то заначка! Хотя бы дурь, чтобы загнать местным барыгам.

Мой метод был прост. Я не любил грабить и уходить. Мне нравилось дожидаться прихода хозяина, чтобы этот сученок понимал: он больше никакой не хозяин ситуации и места, нет никакой иллюзии безопасности. Вскрывать дома - это почти как насиловать. Я должен видеть глаза. Я должен играть с ними. Я выигрываю. Всегда.