Жанна д Арк из рода Валуа 164

РУАН
(28 мая, утро)

Бэдфорд прибыл в Руан поздним вечером, но прямо на утро назначил аудиенцию для Кошона, которого встретил бодро и деловито, со следами только лёгкой усталости на лице.
- Ну, что тут у вас, докладывайте, - потребовал без особых предисловий.
Кошон благочестиво нахмурился.
- Как и ожидалось, перед лицом Святой Инквизиции еретичка признала все свои заблуждения греховными, а выдвинутые обвинения справедливыми. Ей была дана женская одежда и вынесен приговор о вечном покаянии. То есть, достаточно мягкий, как вы и просили. Так что, по договорённости, которая была достигнута ранее, господин де Монтон вчера тайно вывез Жанну в Монроттье, и дело о, якобы Божьей, Деве можно считать завершённым.
Бэдфорд перекрестился.
- И слава Господу! Теперь надо подготовить оглашение по войску. Обосновать, чем вызван такой мягкий приговор и... всё такое... Но вас, Кошон, я этим отягощать уже не буду.
Регент засмеялся своим словам, как доброй шутке. Но тут с улицы донеслись крики и топот бегущих ног.
- Что там? - спросил он, пока ещё вполне благодушно, и выглянул в окно. - Смотрите, Кошон, этот ваш Эстиве никак не может угомониться. Что он там кричит, вы слышите?
- Отлично слышу, милорд, - холодно сказал Кошон, даже не сдвинувшись с места. - Он хочет нам сообщить, что французская ведьма снова впала в ересь и надела, так угодное демонам, терзающим её, мужское платье.
Бэдфорд медленно отошёл от окна, не сводя с Кошона побелевших глаз.
- Что это значит, епископ? Вы мне только что сказали, что Жанну из Руана увезли.
- Да, увезли, - спокойно подтвердил Кошон. - Но увезли ТУ, неприкосновенную. Другая же оставалась в Буврее и должна была сегодня всего лишь проехать по улицам города обритая наголо и в позорном колпаке, чтобы дальше проследовать к месту заключения. Мы же не могли оставить горожан без подобного зрелища! Вчера я сам отвёл её в камеру, где содержалась Жанна и оставил там... Вероятно, мужская одежда была брошена в каком-то углу…
- Что вы несёте, Кошон?!!!
- Я просто хочу сказать, что мы, возможно, судили не ту девицу…
- ПОШЁЛ ВОН, ИДИОТ!!!
Бэдфорд вылетел из комнаты. Оттолкнув попавшегося под руку Эстиве, кликнул оруженосца и подхватив первого же оседланного коня, помчался к Буврею.
Уже на подъезде он понял, что опоздал — всё пространство вокруг башни было запружено людьми. Они гневно кричали, требуя сжечь проклятую ведьму, которая не терпит приличествующую ей одежду и упорствует в своей ереси, оскорбляя истинную веру! Бросив поводья оруженосцу, регент вошёл внутрь донжона, где тоже толпились, но в основном представители духовенства.
- Эстиве постарался… - процедил сквозь зубы Бэдфорд, ни к кому не обращаясь.
Он грубо отпихнул каких-то неповоротливых прелатов, которые не успели освободить ему дорогу и, рявкнув: «Пошли все вон отсюда!» шагнул в комнату, где не так давно содержалась Жанна.
В самом её центре стояла девушка, которая в первый момент напугала герцога своей схожестью с той, другой. Но, когда она подняла глаза, сразу стало видно — нет, не та!
- Ты кто? - хрипло спросил Бэдфорд.
- Я Жанна, - последовал ответ.
Нетвёрдо ступая герцог подошёл почти вплотную.
- Не понимаю, зачем ты это сделала?
Девушка посмотрела с грустью.
- Я не хочу, чтобы о Жанне забыли. Это была и надежда, и мечта... Если сейчас у людей отнять чудо, вся жизнь станет только войной и злобой, и другого, такого же, как Жанна, в эту жизнь уже не пустят.
- Дура! - не выдержал Бэдфорд. - Ты хоть понимаешь, что теперь тебя казнят, и я ничего не смогу для тебя сделать?!
- Понимаю, - ответила девушка, не сводя глаз с бледного лица регента. - Но вы и раньше не могли.
Внезапно она подняла руку, невесомо коснулась его щеки и прошептала:
- Лицо, как луна... Это не следовало бы говорить, но, верно, нужно. Для спасения... Вам ведь не много лет осталось, сударь.
Бэдфорд отпрянул, сверкая глазами. От напряжения они стали красными, страшными.
- А у тебя только день и остался, - прошипел он.
Клод ответила ясным взглядом.
- Значит, будет время за вас помолиться.


Когда все, наконец, оставили её одну — а она даже не поняла, вечер то был, или день, или уже новое утро — девушка села в углу прямо на пол и осмотрела свою комнату.
Какая всё-таки короткая была её жизнь, как мало в ней сделано и познано такого, что пригодилось бы сейчас. Воспоминания, отобранные для новой жизни Клод, не годились для смерти новой Жанны...
Вчера ей безумно хотелось сказать тому епископу, что порой умереть за свою веру куда достойней, чем жить, стыдясь за неё. И, что найдутся те, кто поймет и укрепится духом. Но, поборовшись с собой, передумала. Иначе, в своём неверии, он мог ей помешать. И тогда точно бы забыли.
Девушка вытянула перед собой ногу, натёртую кандалами, вздохнула. Отёчность немного ушла. Но какое это теперь имело значение? Как ей сегодня сказали? Дня не осталось? Да... И это так страшно!
Но, если не знать, что такое смерть, может, её и не будет?
Клод поднесла к глазам растопыренные пальцы, повертела ладонью. Всё это ей служило... Она любила это столько лет, и скоро вынуждена будет попрощаться со своим телом. Жаль его - в сражениях оно узнало, что смерть есть, поэтому боится. А страх — то самое, что и превращает в Ничто!
Опустив руку, девушка погладила пальцами ногу чуть выше потёртостей. Погладила ласково, как больного ребёнка.
- Не бойся, - прошептала она телу, - я с тобой до конца.


РУАН
(30 мая, площадь Старого Рынка)

Нормандский наёмник, носивший имя Жан и прозвище Беспалый из-за полученного увечья, стоял возле самой лесенки на помост, в который наспех добивал последний гвоздь руанский мастеровой. Мимо, ежеминутно толкая Беспалого, сновали подручные палача, подтаскивая дрова и вязанки хвороста, а рядом сердито сопел злой на весь белый свет Роб Тиер.
Вчера Тиер с Бепалым и ещё с дюжиной таких же, как они, молодцов хорошо повеселились, празднуя избавление от французской ведьмы, а потому сегодня их всё злило. Но они ведь как вчера рассудили — пока девку заново осудят, да передадут бальи, чтобы судил её светским судом, пройдёт время. А потом будет ещё и соборование, обязательное даже для таких еретичек, как она! Так что, как ни крути, а день в их распоряжении оставался, и — пей, не горюй!
Но сегодня, прямо с утра, весь гарнизон подняли погнали сюда, на площадь и велели оцепить и помост, и всю площадь целиком, чтобы никакая зараза не просочилась и девку от костра не избавила. А то ведь было уже сколько раз — пожалеют родные своего еретика, подберутся тихонько к телеге, на которой его привезут, или между оцеплением затешатся, да и пырнут ножом, чтобы не мучился в огне. А еретику костёр — самое очищение!
Однако, как-то слишком быстро эти судейские сработали!
Когда Жан Беспалый на площади немного осмотрелся, то от удивления даже присвистнул. Кроме солдат тут никого не было! Ни зевак обычных, ни даже городских старшин! Ну, эти, последние, понятно — должно быть на соборовании, хотя и не было видно, чтобы к нему готовились. Да и сейчас, если глянуть, вон люди за домами жмутся — хотят на казнь посмотреть, хоть издали. А если бы девку соборовали, все бы там были, глазели…
- Эй, Тиер, - позвал Беспалый, - ты видал когда-нибудь, чтобы такое бывало? Глянь, даже окна в домах закрыты.
- Я на другое смотрю, - отозвался приятель. - Видишь тех стрелков, что по краю площади стоят? Когда такое было, чтобы горожан отгоняли? А эти, глянь, суетятся, орут…
- Это потому, что тут, полно французов от маршала де Ре. Вот, от греха подальше всех и гоняют, - обернулся к ним стоящий впереди солдат.
- А соборование почему не проводят? - спросил Беспалый.
- Не знаю, - пожал плечами солдат, - торопятся чего-то... Может, тоже, из-за маршала.
- ЧуднО всё это, - пробормотал Беспалый.- В соборовании даже убийцам не отказывают.
Сам он видел французскую ведьму в тот памятный день под Орлеаном, когда английское воинство, и его нормандский полк, были вынуждены уйти без боя. Жан хорошо помнил одинокую фигурку девушки в солнечном нимбе. И помнил тот ужас, который охватил его тогда. Этого ужаса солдат не мог простить ни себе, ни ведьме, которая его наслала, и ликовал, и радовался от всей души, когда узнал, что девку, наконец, схватили, что она всё-таки уязвима! Он и в руанский гарнизон напросился нарочно, чтобы посмотреть, как девку сожгут, потому что был уверен — с её смертью уйдёт из души тот давний страх!
Но сейчас, стоя уже у самого помоста, Беспалый не находил в себе ни радости перед грядущим избавлением, ни прежней ненависти.
Что было тому причиной? Бог знает...
Может, разочарование, которое Жан испытал, услышав, что ведьма отреклась от своей ереси, и потому её теперь не сожгут, а заставят вечно отмаливать грехи? Или то странное, что поселилось в душе со вчерашнего вечера, когда вдруг, среди разгульного веселья, Беспалый спросил себя: «А зачем она всё-таки снова вырядилась в штаны?» И ответа не нашёл. Ведь, если этому научили демоны, которых она призвала, то им бы было выгоднее оставаться в живой Жанне, и через неё смущать добрых христиан! Выходит, что же? Она сама захотела умереть в огне? Так, может, и не ведьма она вовсе?
Додумать поразившую его мысль Беспалый не смог, потому что к площади подъехала телега с осуждённой, и все стоящие на площади солдаты повернулись туда, будто подсолнухи к солнцу. Однако, маленькую фигурку трудно было рассмотреть за массивной фигурой палача и развевающейся сутаной преподобного Исамбара де ля Пьера. Только высокий колпак, покачиваясь, двигался над железными шлемами к помосту. Поэтому Беспалый перестал вытягивать шею, рассудив, что ведьма и так скоро перед ним окажется.
Но даже, когда Жанну провели перед самым его носом, солдат не смог рассмотреть её лица, как ни старался. Колпак, слишком большой для девичьей головы, сполз на нос, а губы прикрыл тяжёлый щит, который приговорённая поддерживала руками, иначе её тонкая шея не выдержала бы такой тяжести. На щите были написаны все двенадцать пунктов обвинения, которые должен был бы сейчас зачитывать всем собравшимся достопочтенный Гедон — местный бальи. Но ничего такого не было. Или приговор уже зачитали где-то, а здесь только торопливо сожгут?
Палач подхватил ведьму под локоть и помог взобраться на помост.
Лошадь, запряжённая в телегу, заржала.
Этот звук заставил вдруг Беспалого заметить, что на площади как-то по-особенному тихо. И, видимо, заметил это не он один, потому что преподобный де ля Пьер, тоже поднявшийся на лесенку помоста, вдруг оступился и обязательно бы упал, не подхвати его Беспалый.
- Спасибо, - пробормотал святой отец.
Его тело мелко тряслось, и Беспалый готов был поклясться, что не от холода.
Что дальше происходило на помосте, он не видел. Только слышал тихие обрывки фраз, которые доносил ветер. Потом палач спрыгнул с помоста, подпихнул ногой пару поленьев и заботливо поправил ближайшую к нему сухую вязанку, после чего направился за факелом.
- Покайся, дитя! - лихорадочно и громче, чем говорил до этого, увещевал преподобный. - Господь простит и примет тебя, но предстать перед ним надо с душой лёгкой!
- Моя душа легка, - долетел до Беспалого спокойный голос девушки.
- Жаль, - печально проговорил де ля Пьер. - Ты всё ещё упорствуешь в ереси, и я не смогу дать тебе последнее утешение. Господняя благодать не сойдёт...
Он увидел, что палач возвращается с факелом и поспешил слезть с помоста.
Внезапно ветер стих, и навалилась такая тишина, что Беспалый отчётливо услышал тихий шепот, летящий от столба:
- Зато я уже знаю, каковы на ощупь облака, когда по ним ходишь...


За спиной билось и бушевало пламя.
Беспалый ощущал его так, будто сам горел в аду.
Он потерял счёт времени и видел перед собой только оскаленные пасти и какие-то звериные морды. Смутно помнил, что кто-то тянул его за руку и что-то орал в ухо. А потом, как будто кто-то повелел обернуться...
Беспалый скосил глаза - совсем немного, чтобы не наткнуться взглядом на столб, и увидел... Да, именно увидел — чётко, как в ясный день — вылетевшую из клубов дыма голубку. Она кругами поднималась всё выше, в небо, и из горла Беспалого вылетел крик:
- МЫ СОЖГЛИ СВЯТУЮ!
А потом он заплакал…





ПОСЛЕСЛОВИЕ: http://proza.ru/2014/10/30/1103