Конец дачного сезона

Было раннее утро конца октября. Миша лежал в своей одинокой постели, которую и постелью-то не назовешь. Так, вместо простыни какая-то не первой свежести тряпка, под нею сбившийся в комки матрас, а одеялом ему служило старая телогрейка. Комки, эти, у матраса, его раздражали, больно упираясь в не пышное тело, но за ночь он как-то умудрялся найти место между ними и уложить свое тело. Вот и сейчас, вторая его половина, на которой он лежал, уже затекла, но он не хотел переворачиваться на другой бок. Он знал, что если перевернется, то будет долго, как курица в гнезде на яйцах, устраиваться. Он только приподнял голову и посмотрел в окно. Там, за окном, было пасмурно и бесперспективно, в смысле того, что не очень-то разгуляешься. Так же как и в его голове, мысли, почему-то дальше этого окна пройтись не желали. Думать ни о чем не хотелось. Иногда, лежа вот так в постели, он мечтал, лежал бы вот так и лежал не вставая. Или еще лучше, нажать бы где-нибудь на теле кнопку и отключиться, но чтобы без боли, как радиоприемник выключить. Уже который год, каждый его новый день был удивительно похож на предыдущий. Наверное, с десяток лет прошло, как в его холодильнике мышь повесилась и с тех самых пор, он его не открывал, а зачем, пустой он. Запасов на зиму он не делал, даже поле картофельное, который год не пахал. Правда, морковь, этой весной все же посеял, одну грядку, но за все лето так к ней и не подошел ни разу. Что там на этой грядке выросло, он конечно догадывался. Да тут и гадать-то нет надобности, в прошлом году с палец выросла, значит и в этом году такая же вырастет. Дровами, на зиму, тоже не запасался, печь топил только тогда, когда мороз под тридцать подбирался. Шел в магазин, набирал картонных коробок и ими подтапливал. Остывшая и отсыревшая за год печь коптила как паровоз, изрыгая из всех своих щелей жуткий, вонючий дым. Не раз за зиму к нему сбегались соседи как на пожар. В таком случае он выходил на улицу, выламывал в заборе пару полусгнивших досок, разбивал их ногами, топор-то он давно уже променял на чекушку, и подбрасывал в огонь. Печь чадить переставала, дым помалу рассасывался, и можно было жить. Да разве ж можно жизнь такую жизнью то назвать! Это он по началу так думал, а потом привык как-то, и ему даже нравилось, ведь и в такой жизни можно усмотреть свои плюсы. Уже лет пятнадцать, как он не ходил на работу.
 - Прикинь-ка,  размышлял он иногда, - там, на этой работе, ни опоздай и не прогуляй, тут же всего лишишься, а вставать нужно ни свет, ни заря. Выбираться из деревни по грязи или через снежные заносы на трассу. Потом стоять и дуборить в ожидании автобуса, а вечером проделывать все это в обратном порядке. Ну не желала его душа такой жизни, не желала! Лучше уж так, как есть, если б было, что поесть. Но, об этом он не сильно печалился. Как-то, по молодости, он умудрился побывать в Питере и там их экскурсионную группу свозили на озеро, из которого вытекала Нева. На катере они подошли к острову, на котором стояла крепость под названием  Орешек. Всех подробностей он, конечно, не помнил уже, но один фрагмент из его воспоминаний запал в его душу. Может потому и запал, что фрагмент этот стал частью в его жизни. В крепости, этой, находилась когда-то тюрьма, для отбывающих пожизненное заключение, с камерами одиночками. И когда их водили по этим камерам и показывали и рассказывали про условия содержания в них заключенных, он и подметил одну закономерность. Над каждой камерой, перед входом, висела табличка, на которой были указаны даты рождения и даты смерти заключенных. Ни кто, из этих узников, не прожил меньше восьмидесяти лет. И что же получалось, в тюрьме этой наверняка не ресторанная кормежка была, а постольку лет узники прожили. Выходило так, что чем скромнее пища, тем дольше человек прожить сможет. Так зачем тогда работать. Зачем все эти заморочки. Ему это нужно? Нет, не нужно, решил он как-то и вовсе перестал ходить на работу. А в деревне, таких, как он,  продвинутых немало наберется. В пчелиной-то семье, думалось ему, тоже, поди, не все пчелы работяги, а гляди порядок то какой, не всякое образцовое государство сможет таким порядком  похвастаться.
Конечно, уж совсем, сложа руки, никто из них не сидел дома, все как-то и чем-то промышляли. Кто погребок у дачника почистит и потом своей семейкой гуляют. Другой у какой-нибудь немощной старухи капусту вырежет или морковь выдерет и тут же в деревне продаст как  свою и опять же на спиртяшку есть. Особой гордостью для них была добыча металлолома, которого уже почти не осталось. Каждую осень выгребали они у дачников всю оставленную ими на зиму посуду, разбирали и выносили из бани печи и баки. Работали они неспешно, никого не боясь, почти на виду у жителей. А им ни кто из дачников претензий-то не предъявлял, все они знали, могут спалить и молчали. Пили, в основном, спирт, взятый в синдикате, но когда уж проворачивали какое-нибудь дельце, то не прочь были покуражиться перед продавцом в магазине, давая ей понять, что они тоже не лыком шиты. Бывало и на чай копеек пятьдесят небрежно так бросали. Травились, конечно, спиртом-то, каждый год  по несколько человек относили на погост, но тот, кто оставался жить думали, что уж их то эта участь минует, но потом смотришь, и им могилку  копают тоже. Смеялись, бывало после похорон, на поминках, мол, естественный отбор, в школе то все учились, Дарвина помнили.
Но, были у него и счастливые денечки, это как среди тьмы непроглядной - луч света. Дом, в котором он жил, был на двух хозяев. Во второй его половине обитали дачники, но это летом, а вот зимой, во второй его половине, тоже случались суициды каждую зиму. После завершения ими дачного сезона мыши, разжиревшие на халяву за лето, и отученные честно добывать свой хлеб разбегались. Это у кого еще имелись силы, и кто своим мышиным умишком мог сообразить, что дармовщинка закончилась. А вот кто оставался в доме поджидать приезда хозяев, так те и уходили в мир иной с застывшими в глазах картинками вкусной еды. Дачники появлялись обычно в пятницу, под вечер. Быстро, на скорую руку готовили ужин, и как только ими произносился первый тост за погоду, Миша и засылал к ним свою жену.
Он был женат, и прожили они с ней немало  лет вместе. Да как-то так уж сложилось, что год от года она все больше и больше проявляла к нему свое недовольство, хотя сама уже давно нигде не работала, но пила, так же как и он регулярно. А в последние годы и вовсе. Как только подвернется какой-нибудь холостой мужичонка, она и переметнется к нему на пол годика. Как уж они там жили, он не знал и что там они не могли поделить тоже, но всякий раз она возвращалась к нему, как-будто бы из очередного отпуска, правда не загоревшая. А с чего ей быть загорелой то - размышлял он, ведь в огород ее не выгонишь, разве что за спиртом сбегает когда.
А год назад она и вовсе приютила у себя бывшего зека,  молодого, здорового, но тоже не желающего работать. Жили втроем некоторое время, да и жизнь наладилась, посытнее стало. У этого, у третьего приятель был, водитель Газели. Так вот они, вдвоем и промышляли. Поутру уезжали бомбить дачников. Возвращались, как правило, к обеду, вытаскивали из кузова металл и резали его газосваркой на части. Это были баки для воды, печи, что стояли когда-то в бане и даже трубы. Баллоны с пропаном и кислородом, а также газовая горелка даже на ночь не заносились во двор, лежали на улице. Изрезанный металл они грузили в Газель и увозили в приемный пункт…
…Так вот они и жили последние годы, пока не подвернулся ей вполне порядочный мужик. И вот после этого надежда на ее возвращение у него совсем пропала, рухнула! …
-Здравствуйте соседи! С приездом! – раскланивалась она на пороге.
-А мой Миша не у вас? – задавала она свой главный вопрос.
-Да нет, не заходил – отвечали ей соседи.
- Да ты заходи, садись с нами. Через некоторое время, выдержав паузу, заходил и он, чинно усаживался на подставленный ему табурет, и застолье продолжалось. Но и это счастье было у него недолгим. Как-то, купили приехавшие из средней Азии дом, по соседству с ними, и тут-то все и рухнуло. Задружилась эта пара с его соседями, крепко задружилась, а он понял, что там он лишним стал. Да ну и бог с ними, обойдемся без их шашлыков, проживем как-нибудь…
Миша нехотя сбросил с себя телогрейку-одеяло и сел на кровати. Голова немного кружилась. Это после вчерашнего, наверное, подумалось ему. Что пили они, он припоминал, а вот чем закусывали, никак не мог припомнить. Ну, уж точно не красной икрой, тут он мог гарантию дать. Но это даже хорошо, что он еще знал и помнил такие продукты. И порою сидя у него на крыльце, закусывая спирт позапрошлогодними кислющими огурцами они, с приятелями, рассуждали об икре, о кальмарах и прочих всяких вкусностях.
…-Ушастик! Ты дома? – послышалось из коридора и тут же заскрипели половицы.
-А где же мне быть-то, не на работе же – и он засмеялся, да так, как он давно уже не смеялся, представив себя с ножовкой в руках.
-Ты еще валяешься? Мы же вчера договаривались, да и Андрюха вон на крыльце стоит, топчется чего-то, боится что ли.
-Чего-то я не припоминаю, о чем это ты?
-Здравствуйте! Я ваша милиция! Ну и нализался же ты вчерась. Почему-то я так и думал, что придется тебя сегодня отскребать от подушки. Там же дачник, с Южной, на днях съехал, так вот мы вчера и договорились у него ревизию сделать на предмет люминевых ложек. Заспал штоли?
-Ну, так наливай, а я все разом то и припомню.
-Губы-то раскатал. Забыл вчерашний разговор, вот сдадим металл и нальем.
Миша засунул свои ноги в обрезанные под калоши валенки и прямо в исподнем вышел из дома на крыльцо. Крыльцо, у него было зашитое со всех сторон и с дверями, но через щели сифонило. Он поежился и попросил у Андрюхи закурить сигарету, но, сделав несколько затяжек забычковал ее.
-Пойду-ка, я лучше позавтракаю – и направился в дом.
-Ты много-то не жуй там, а то водка не полезет потом, да и не долго.
-Да уж потороплюсь, - ответил он эхом и подошел к баку с водой, открыл крышку, зачерпнул ковшом воды и стал пить.
-Ну, вот и подкрепились – проговорил он с прихлебом и пошел одеваться.
А по весне, еще один из дачников, открыв запечатанный на зиму дом, будет проклинать всех и вся не подозревая, что каждую осень налеты аборигенов будут повторяться. И покуда водка в магазине будет стоить дороже бензина, они будут бомбить дачи, а ежели случиться так, что бензин станет дешевле водки, значит, перейдут на бензин и тогда-то дачники и вздохнут с облегчением.