Распыл. годы 20-70-е. роман ч. 4

Семён принял их по-братски. И баню организовал и одёжкой поделился, и хлеб-солью с беседами за чаем. Был он из мордвы, однако с казацкими корнями, - посему все происшедшее на родине предков, ему было интересно и болезно.
    Неделю отходили от броска в Сибирь, донцы. Сашка, правда, времени не терял – осваивался, а Василий с тоской осматривался: - все не так… Дышать нечем, бараки черны от угольной пыли, с шахтерских век и вовсе эта погибель не смывается – ходят персиянами с насурмлеными веками, – страсть! Срамно сказать, но исто верующий воин Василий впадал в уныние от мысли, что тут и жить, и не дай Боже, – помирать придется!… Клял себя казак, ярился, а что делать? Опять же всяку ночь опаска – как там его хлопцы боевые, – ушли ли за море аль пали?.. И просыпался бывший сотник от злых слез да скрежета зубовного. 
       Сашка, на поиски новых дружков-казаков не кинулся, запрет бати – закон! Зато обрел их в цыганском поселке. В первый заход еле ушел после кулаков и ножевой отметины в колено, но вернувшись назавтра снова, возымел уважение. Кудрявые обидчики,  посмеиваясь над его  хромотой, мирно и долго  расспрашивали: кто такой, че надо?.. А он ответил просто – друзей! И потом долго рассказывал про войну, про контуженого батьку и гибель матери. На вопрос – зачем драпали аж до Сибири? Тоже понятно объяснил – в госпиталь отца направили, и  вообще-то они мирные хлеборобы, а распри красных с белыми им по боку. Старший, правда, подметил, что лицом и говором уж слишком Сашка на казака смахивает, а тот лишь рассмеялся – так это ж Юг, и там все гэкают да в русскую речь украинские слова вплетают как ленты в гриву. Последнее всем понравилось – повели хвастать таборными лошадками. Сашка некоторых огладил любовно… Про остальных заметки сделал: – серый мерин стар, бо спина прогнулась, а пару кобыличик потомства уже не дадут – сосцы в черный крап пошли. Последнее вызвало споры, но кто-то сбегал до деда и старый конокрад с выводом чужака согласился. Позже, он даже пришел глянуть на того кто ведает столь старинным опытом. Увидев парнишку, хмыкнул и что-то резко сказал своим по-цыгански. Те всполохнулись воробьиной стайкой, и повели гостя к костру угощать.
Вернулся Сашка запоздно с подарками, но отец отругал, - мол, неча хозяв волновать и вообще – цыгане у казаков не в чести. Объяснил кратко – конокрад он везде вор последний и тать!
Э… На это у сына было свое суждение – в словах батьки и ревность гуляла казацкая, – дюже кудрявые в лошадях сметливы,  и опаска – были случаи увода с выпаса эталонных жеребчиков. Н-да, сие правда – осмеливались… Однако, казаки гнали вдогон днями и уж коли ловили – до смерти забивали... Ну, а коли так, округлял для себя Сашка, – народ храбрый и дружить можно. Нож дареный, он отцу показывать не стал. А вот едой со всеми поделился – пацаны передали, не разбойники! Что ж, обижать мальца не стали – угостились.
  Служба
Вскоре Семен устроил Василия ночным сторожем на конный двор и тот воспрял духом средь с детства знакомых звуков и запахов. С ружьишком на плече бродил он до зорьки по конюшням и, кляня нерадивых конюхов, смазывал битюкам сбитые драной упряжью холки и маклаки, чистил забитые шебнем и грязью стрелки широченных копыт, драил бока скребком.  Благодарные трудяги ласково щипали рукава губами, когда он растирал их соломой, и вздыхали. На редких верховых лошадей, Василий и вовсе смотреть не мог без слез – дураки на них ездили аль тать поганая? Кони поголовно были тощими, губы драны трензелями – шрамы да кровь… Жалел их казак, горевал, и собственная беда утихала как боль, однако ж притуплялся и рассудок… Василий начал даже заговариваться в беседах и спохватившись пугался – что происходит?   Глупо улыбался он Семену иль соседям, ссылаясь на недосып и лечился водкой. Сын смотрел на него с удивлением и не узнавал своего рубаку-батьку. Юной  душой своей он не мог, конечно, познать глубину происходящего с отцом, не видел сдвига неких пластов сознания, что крушили друг дружку оставляя хаос обломков и винил алкоголь или сокрытые боевые раны, а спросить не решался… Он же, Сашка шустрил вовсю: и хулиганил с дикими своими дружками, а потом и подворовывать начал, наученный старшими лазать в квартиры сквозь форточки - копил деньжата на возврат. Ему тоже снились сны: гон гривастых косяков в ночное, удачные рыбалки в щедрых водах Дона, казацкие песни в садах под вишнями и мама… Тут, он обычно просыпался и клялся ей ушедшей в неведомое, что скоро-скоро примчится с тятькой и поставит ей мраморный памятник. На нем будут крест, лик Богородицы и задушевная вязь прощальных слов. Сочиняя их, Сашка снова засыпал и утром вскакивал бодрым как будто все уже готово и дело за малым – вернуться! А пока можно и пошутить, пограбить богатеньких, а уж батька-то его очнется от одури – казак он знатный!
5.
Все это так, да вот только не торопился батька Василий очухиваться, а скорее наоборот… Будто на полном скаку остановленный и посаженный на задки конь, он медленно клонился набок пока и вовсе не прилег… Дежурил по ночам, днем - спал, затем наскоро вечерил щами да кашей и опять на службу. И его редко видели, и сам себя перестал замечать казак. Ночь – небо над головой, день – сон без сновидений. Ушли они вместе с воспоминаниями и стерлись даже лица боевых товарищей – беда!
Как это бывает с натурами не знающими середки, все чаще стал поглаживать Василий винтовку, а потом и примериваться на самострел, но тут Господь послал Нюрку. Эта новая шустрая кладовщица как увидела задумчивого красавца, так и покой потеряла. То с вопросами пристает, то ночью с чайком проведать придет, а потом и вовсе свела любимого на свой баз, да так что казак и не заметил сего 
акта – задремал на службе, но проснулся в чужой комнате и с едва знакомой девушкой на плече… И что примечательно – не удивился, а ведомый невестой женился и зажил по новому адресу.
Сашке это понравилось – по-нашему! Прадеды-запорожцы и вовсе крали любезных в далеких землях персиянских, – сказка, а не жизнь началась! Днем - мачеха на работе, ночью - батька в боевом охранении – полная свобода! И отвязался он как мустанг пойманный, да и сиганул в свои степи полные чудо-травами и первой Любовью.