Комолый

               
    Ветер, набросившиеся на тундру ночью - не прекращался. Усилился. Утром  было еще все хорошо видно вокруг. Тундра курилась розовой снежной поземкой в косых лучах низкого солнца. Ветер потряхивал уныло торчащие из-под снега прутики кустарника. А к середине дня след нарты сейчас же заметался поземкой и каюр все чаще оглядывался, понимая, что обратной дороги нет. Запудрила, замаскировала все дороги ночью легкая снежная пыль.
     Он выехал на рассвете под неодобрительный ропот хозяев чума, которые дали ему упряжку и поначалу все было  отлично.
     Человек весело  подталкивал хореем оленей, погикивал, а чаще посвистивал, заставляя всех четверых пелеев (*пристяжные олени в упряжке) равномерно натягивать лямки. А через пару часов его путешествия погода резко изменилась.
    Поземка стала гуще и перешла практически в небольшую низовую метель. Она срывалась зарядами, сбивала каюра с направления.
    Упряжка вскарабкалась на небольшой холм и остановилась. Олени жадно хватали снег. В низине на ветках кустарника шевелились белые комья куропаток.    
    Человек потянулся к малокалиберному карабину ствол которого торчал из под амдера*.  Достал его и оттянул стебель затвора.
    До куропаток было метров шестьдесят.
    Он поставил затвор тозовки на предохранитель, положил на нарту и поднял оленей легкой притрожкой хорея. Притормаживая ногой нарту на спуске, стал медленно и осторожно приближаться к насторожившимся птицам.
Скоро до их стайки на кустарнике  осталось метров двадцать. Человек осторожно опроки-нулся с нарты и залег. Ствол тозовки пристроил на сидении, осторожным поворотом  затворного болта убрал предохранитель и прицелился.
Лязгнул затвор. Человек вновь взвел курок, прицелился и снова осечка. Еще и еще. Щелкнул затвор, мелькнул патрон,  исчез в снегу. Человек вложил в затвор новый. Мороз покусывал его за пальцы.
    Выстрел прозвучал сухим хлопком.
•амдер - невыделанная оленья шкура.Ею обычно накрывается сидение нарты (ненецк.)
    Взлетели куропатки. Через несколько    секунд вся стая пропала из виду, растворившись    в волнах поземки.
   -Если бы с первого раза, черт,-    беззлобно выругался человек и рассмеялся.
   Ветер стал ровнее. Гневно багровело солнце сквозь завесу снежной пыли. Некоторое время он сидел   неподвижно, согревая остывшие враз руки внутри малицы. Доехал до кустов и привязал конец возжички, ловко притянув морду вожака вплотную к ко¬пыльям нарты. Проваливаясь в снегу, забрался в кустарник и стал выискивать сухие ветки. Олени копытили снег и дергали мерзлый  ягель. Кружили на одном и том же месте нарту.
   -Вам  то что, а мне. Вот, что-то кушать хочется. -Пропел или пробормотал каюр. –Да и чайку бы не помешало.
   Человек утоптал на снегу  площадку. Перевернул на бок нарты, перекрыл сиденьем ветер. Сложил мелкий сушняк пирамидкой, достал из под амдера лист бересты и подсунул ее под ветки. Чиркнул спичкой. Затрещала береста. Побежало пламя по ее розоватой поверхности, лизнуло тонкий сушняк. Через несколько минут разгорелся костер.
   Он набил снегом чайник. Из тощего рюкзака достал кусок мерзлого хлеба, и мешочек с чаем и сахаром.
   Снова стал подкладывать в костер    ветки.    Скоро растаял снег, и показалась земля. Человек сунул чайник в угли и стал наблюдать, как тонет, плавится в чайнике снег. Он все добавлял его. Достал из рюкзака кружку. От плитки чая отломил кусок и    бросил в закипающий чайник. Вода забурлила и ринулась из под крышки. Он выхватил чайник из огня и установил его на две толстые ветки, приготовленные заранее. Из костяных ножен на поясе выдернул нож и отколол от хлеба  небольшой кусок. Из-за пазухи вытащил банку консервов. По вертел в руках. Скрипнула жесть под лезвием ножа.
   Остатки   соуса вымазал кусочком хлеба и втоптал банку в снег раз¬резом вниз. Взвесил на ладони кусок сахара, опустил его в кружку, налил
чай, размешал ножом сахар. Встряхнул над ладонью мешочек. Зазолотило солнце налипшими  на ладони два куска поменьше с  черными точками  чаинок.
    Будто убедился в количестве кусков человек и задернул тесемку мешочка.  Отправил    его в тощий рюкзак, а   сам снова наполнил кружку чаем.
    Солнце еще угадывалось за горизонтом, а с востока подступала темнота. Человек отвязал парку, лежащую  под амдером  и натянул ее поверх малицы. Завязал кончик возжички на запястье, утоптал снег и завалился кулем в  образовавшееся углубление возле  перевернутой на бок  нарты.
Густели сумерки. Все так же копытили    снег    олени.    Часы показы-вали пять.
   -На Материке всего три часа. И там еще светло,- с    сожалением подумал человек. -А здесь уже через тридцать минут ничего не будет видно.
   Человек    почти до глаз опустил капюшон малицы и стянул потуже завязку у подбородка. Кое - где уже проглядывали мелкими искрами звезды...
Ночью он несколько раз просыпался от подергивании возжички и переходил на другое место.  Олени все так же паслись и вся поляна чернела островками кочек в тех местах, где вожак чуял ягель.
   Метель убилась, а это всегда здесь к морозу и Человек это особенно ощутил утром.  В серой дымке рассвета он разглядел, что    олени лежат сбившись в тесную кучу, а   порывистый    ветер опять гоняет    по тундре волны снежной пыли.
   Добрался до оленей и    осторожно устроился между их заснеженными тушами. Хотелось еще поспать. Комолый потянулся   к нему   мордой  и,    тронув губами лицо - фыркнул.
   -Черт безрогий, -пробормотал человек. Извлек из-под малицы коробок со спичками и портсигар. Пересчитал   папиросы.
   -Пять осталось. Пять. -Подтвердил самому себе. -Не густо! -Проглотил. набежавшую слюну. Затягиваться дымом прекратил уже тогда, когда закружилась голова. Поправил в   кармане   портсигар и коробок со спичками.
Ветер все так же шелестел снегом, наметая   возле человека и оленей сугроб.
О том,    чтобы сегодня ехать не    могло быть и речи. Вокруг все так же стояла стеною снежная мгла. Человек засыпал и просыпался, осторожно шевелился в коконе малицы и парки,  стараясь не стряхнуть снег,  в сугробе было тепло. Монотонно пережевывали что-то олени, поскрипывая зубами, а ветер все так же посвистывал. В разрывах облаков ныряла луна, прорезая    своими    острыми концами темноту. Тени кустарника в такие моменты отпечатывались на снегу   узорами черных    молний.               
   Третье утро встретило морозом и затишьем. Некоторое время человек разглядывал небо.
   -Взорвемся, -пробормотал он и резко стряхнул с себя сугроб. Повскакали олени. Человек поводил плечами, стараясь стряхнуть с себя остатки снега из складок. Долго стаскивал парку.
   Первым делом достал   из рюкзака   кусок хлеба и взял    его под малицу. Подпоясался и, помахивая топором, отправился в ближние  кусты.  Сложил ветки, подсунул под   них бересту и стал искать спички.
Некоторое время    он    сосредоточенно    обшаривал карманы. Достал портсигар и задумался.  Осмотрел даже раструбы кисов.*
* кисы - (мягкая меховая обувь северян, ненецк.)
   -Что,война, генерал   Мороз? -пробормотал    едва слышно. -Война всерьез? Врешь,не возьмешь! - Вытащил несколько малокалиберных патронов из кармана.  Отвел затвор карабина. Подул    в ствол.  Из  одного патрона  зубами выдернул пульку   и выплюнул ее. Другую тоже. Пересыпал порох в одну гильзу. Порох из третей гильзы засыпал з ствол. Держа его горизонтально, вложил гильзу с    порохом в затвор. Поднес его срез к бересте и спустил курок. Факел   пламени одновременно со щелчком пистона появился и исчез.  Обожженная   береста отлетела.
   Пугать ты    мастер, генерал!-Снова пробормотал.  Теперь вытащил папиросу  из портсигара и выдул из неё табак в банку из под монпасье, где осталось четыре. Положил гильзу возле бересты. Внимание привлекли несгоревшие порошинки на снегу.
Разломил всего два патрона и повторил    тоже самое. Уже было при-готовился спустить курок и  вдруг...  осторожно положил тозовку на нарту.
Отломил тонкую ветку и воткнул в снег возле бересты. На ветку надел гиль¬зу папиросы. Подвел конец ствола к трубочке и спустил курок.
Вспыхнула тонкая бумага, а следом задымилась и береста.  Тозовка полетела в снег, а человек стал прикрывать   хилый огонек руками.
Огонек стал расти.  Скоро языки пламени плясали веселый танец на толстых ветках, а снег оскорбленно шипел под костром.
   -Врешь,генерал! Не взять тебе меня, генерал! -Повторял и повторял человек, подкладывая в пламя  ветки  потолще.  Он почти приплясывал у разгорающего¬ся костра. Подхватил тозовку и сделал    с ней несколько танцевальных па. Рукавом малицы стер с малокалиберки снег. Ласково передернул затвор.
   -А тебя, сучка, лишу смазки! Вот. Не обижайся. Промою тебя соляркой, не будешь осекаться. Сам виноват. Думать надо было раньше, было лето или не было, а вот зима придет обязательно.
     В пламя сунул чайник    со    снегом   и завалил его сушняком. Достал из рюкзака узелочек с чаем и сахаром, остаток    хлеба из-под малицы. Комолый пелей  затрепетал ноздрями при виде хлеба и шумно втянул в себя воздух.
     -Иш! Чего захотел, скотина!  Хлеб мне   и самому нужен! Олень все тянулся к    человеку.    Вот он    почти ткнулся в его локоть мордой.
     -Смотри ты! Ягель иди копыть! Пшел! -человек толкнул комолого в морду.
Когда с чаем все было покончено - аккуратно увязал все на нарте, загнал в тозовку патрон, сунул ее под амдер и выдернул стоящий в снегу хорей. Прикурил от углей и гикнул   на оленем. Резко рванула с места упряжка, и человек на бегу метнул тело на нарту.
Низко плыло солнце над горизонтом. Курилась тундра розовым снежным маревом.
Нарта ползла по спрессованному снегу и казалась лодкой среди белого моря, среди волн-сугробов.
Остановилась упряжка    на возвышенности. Каюр вытащил и снова за¬прятал портсигар.
На все четыре стороны расстилалась однообразная равнина. Казалось, что белый  купол опрокинулся, и черная точка упряжки висит в центре слепя¬щего своей белизной шара.
 
   Прошло еще трое суток. О двух оставшихся папиросах и куске хлеба человек старался не думать. Несколько раз он выезжал на  след нарты. Радовался и начинал подгонять упряжку. А через метров сто или двести узнавал свой собственный  по характерным черточкам хорея на снегу. А однажды ему показалось, что он видит в дали султаны дымов над чумами.
   -Наконец-то! -и он энергично погнал упряжку в сторону султанов. А через несколько часов выехал к небольшому озеру. Посредине зияла полынья, поднимался к небу белесыми султанами  от незамерзшей воды  пар.
   -Только все ты врешь, генерал самому себе, я солдат еще   живой. Вот только совсем не ждал, что ты так резко  приударишь. Да и не ездил я давно один. А ведь говорили… -снова и снова бормотал и бормотал человек. Упряжка металась из стороны в сторону. Ее гнало отчаяние человека.    Растерявшегося и в этот момент не понимающего того, что с ним происходит, почему он никак не может выбрать верное направление. Почему никак не может найти какой-либо след. Ведь любой – обязательно выведет  к жилью, к стойбищу оленеводов, к чумам рыбаков, к дороге в поселок. Хотя в этом районе  о дороге можно было только мечтать. Разве что можно наткнуться на тракторный след сейсмиков. Где-то в этом районе они  совсем недавно работали. Тащили свою косу-трос, бурили лунки и булькали  в них зарядами взрывчатки. Они, сейсмики, так слушали землю.
   Утром из-под снега перед вожаком вырвалась пара куропаток.  Самец с презрительным хохотом, как показалось каюру, полетел над кустами, а самка села невдалеке, всего метрах в двадцати от нарты и стала насторожонно следить за упряжкой, за движениями человека.  А он скатился с нарты и
вытащил из-под амдера    тозовку. Взвел курок и тщательно прицелился.
Мороз щипал оголенные пальцы, но человек не обращал на это внимания.
Мушка плясала в прорези планки, и ее   никак нельзя было остановить.
Наконец прорезь планки и мушка слились, и ствол стал медленно подходить под фигурку стоящей столбиком куропатки. Вот мушка  совсем остановилась, и теперь ровную линию трех точек сбивали только торопливые удары, сердца.  Они отсчитывали секунды.  Стал заполняться слезой глаз. Человек начал осторожно придавливать крючек спуска.
    Шевельнулся стебель затвора.
    С треском сорвалась с куста  куропатка. Человек в сердцах рванул  гашетку.  Взлетел фонтанчик снега в стороне от того места, где только что сидела куропатка, а сама птица скользнула по    волне упругого от мороза воздуха. Пронеслась над кустами. Рядом появился куропач. Через несколько секунд счастливая пара скрылась в белом пространстве.
   Человек щелкнул затвором, кувыркнулась воздухе и исчезла в снегу гильза. Перезарядил и    спрятал карабин под амдер.    И сейчас только торчащий из-под шкуры ствол напоминал о досадном утреннем   эпизоде. А еще голод.  От чувства голода нельзя    было никак    избавиться. И человек неожиданно сдался отчаянью. Постепенно    остановилась    упряжка.  Легли олени.  Замерла сгорбленная фигурка на нарте.  Он сидел молча.    Уже не переговариваясь и не переругиваясь с генералом Морозом. Просто сидел и раскачивался из стороны в сторону.
   Тронул  хореем оленей.   Остановил упряжку прямо в кустах. Заготовил дров и расковырял два патрона.    Повертел в   руках портсигар, собрал несколько крошек табака и слизнул их со щепотки пальцев. Долго отплевывался. Порылся в карманах.  Обнаружил    в нагрудном потертую и    мятую бумажку. Это был телеграфный бланк.
   «Поздравляем днем рождения зпт счастья здоровья удачи зпт целую мама", от руки было написано на бланке.
   -Удачи ты, как видно, мать, пожелала маловато! -он попробовал
Написать свинцовой пулькой на обратной стороне бланке несколько букв.
   - Вроде ничего полу чается!Пойдет, если что...- Разорвал бланк вдоль так, что на  одной половине остался текст, а на другой его фамилия и имя. Этот обрывок сложил и сунул под резинку в пустом портсигаре. Сам портсигар бережно уложил в нагрудный карман сорочки.
   -Ну, генерал! -С этими словами спустил   курок. Вспыхнул обрывок бланка и береста обдала копотью снег.
  -Только я все же солдат еще живой!  -те¬перь это звучало заучено.
Олень есть? Кушать что есть и    дорога короткая! -вспомнил он слова знакомого пастуха.
   - А у меня:"сири   юнгу, сяр юнгу, нянь юнгу" и  дорога что то затянулась.    
   -Он вдруг озадачено посмотрел на оленей.-...кушать есть... кушать есть...
   *-спичек нет, табака нет, хлеба нет…ненецк.
   * - пелеи – пристяжные олени в упряжке. ненецк.
   Вожак спокойно лежал, положив голову с огромными рогами на снег. Второй, третий  и четвертый пелеи безразлично пережевывали жвачку. Комолый  пелей  глядел на человека в упор. Глаза в глаза.
   Его лямка провисала чаще, чем у других и это особенно раздра-жало каюра. Уже на третий   день блужданий он изредка поколачивал ко¬молого хореем прямо между    обрезками рогов. Комолый уклонялся, на не¬которое время натягивал лямку, а потом все повторялось. На одной из остановок он вовсе забастовал, а когда человек замахнулся было хореем вскочил, рванулся в   сторону, подмял   под себя  второго  пелея  и так запутал упряжь,  что человеку пришлось его перепрягать.
   А сейчас в его глазах каюру виделось что-то лукавое и загадоч¬ное.
   -Пристал, серый? -толи спросил,  толи определил   человек. -Тебе легче. Снег раскопал и сыт.
   Комолый повел ушами и встряхнул головой. Снова замер, уставившись на человека.
    В  руках каюра появился мохнатый, от приставших к нему шерстинок,
засохший кусок хлеба.  Человек осмотрел его и сглотнул слюну.   Он   берег его  все последние дни,  ста¬раясь не вспоминать о нем и не прикасаться к карману, где он лежал. Он  опять судорожно стал глотать слюну и    осторожно, дрожащими пальцами стал  обирать с хлеба шерстинки.
   -Не сразу! Не сразу! -Уговаривал    он    сам себя. -Ты не спеши! Сна¬чала заварить чай!
   Ноздри комолого затрепетали.  Он   дернулся в упряжи и потянулся к человеку. А  тот все так же, глотая слюну,  обирал налипшие шерстинки.
 -Растегаи от Тестова. Семга от Елисеева. Фрикасе! Кес ке се?! Пирамидон! Пардон! - Желудок сдавило голодной спазмой.
   Взбурлил чайник на костре, и вода зашипела   на углях. Человек положил хлеб на мешочек с чаем и сахаром, а сам ловко выхватил из огня чайник.
Стал укладывать толстые ветки одной рукой, а в другой он держал чайник. Наконец  поставил его на две толстые ветки. Возжичка дернулась и кипяток выплеснулся ему на кисы.* 
   *Кисы-национальная ненецкая обувь из камуса.Применяется в тундре.
    Он стал торопливо  обтирать их подолом сорочки малицы. Повернулся к хле
бу...
    Ногой пнул комолого    в морду. Посыпались крошки на снег. Стал хватать крошки, а они не держались в трясущихся руках, расползались.   
Тогда человек начал в бессильной ярости пинать   комолого. Повскакали
остальные олени. Человек выхватил из снега хорей и со всего маху огрел им комолого по спине. С жалобным хрустом обломился конец хорея и остался торчать в снегу. Человек выругался и перехватил хорей как копье. Уже занес руку для удара   и вдруг отшвырнул хорей в сторону.
   -Ну, падаль!!! Не выберусь - забью.  Хоть жратва с тебя будет. На месяц хватит. -И еще раз пнул комолого.
    Пригас костер. Поднималась струйка пара от опрокинувшегося чайника.
   -Ну, генерал! Время твое, кажется, подошло. -Пошарил в карманах и нашел два патрона. Достал   портсигар и завернул их в обрывок бланка. Добавил в чайник снега,  набросал в костер остатки дров. Поверх установил чайник. Сам взял топор и отправился в   кусты.
   После чая с остатками сахара - снова стал заготавливать дрова. Столько еще не рубил. Крушил в кустарнике все подряд. Рубил и отно¬сил к костру. Снова рубил. Потом стал сортировать ветки,  складывал в штабель.  Отдельно толстые    сучья, тонкие прутики.
   -Газ местного месторождения. -Взвалил тонкие прутья на костер и они вспыхнули неожиданно жарко.
   На кисти закрепил возжичку   и пнул   вожака.  Отпустил упряжку на всю длинну возжички, а сам устроился возле костра. Нашел в снегу обломок хорея. Рукояткой ножа сбил круглый костяной наконечник и спря¬тал его в рукавичку малицы. Взялся за хорей. Толстый его конец уронил в снег. Застрогал обломанные конец,  примерял к отверстию в   кругляшке Расщепил чуть кончик, насадил наконечник и    забил в расщеп    клинышек. Встряхнул хореи в руке. Центр  тяжести сильно переместился. Воткнул хореи в снег и оглядел его снизу и доверху.

   Северная часть неба заволакивалась белым кольцом.  От кольца
тянулись полосы, причудливая бахрома колебалась разноцветными нитями, которые мерцали, пульсировали. Исчезали и появлялись в неожиданных местах. Таинственно и беззвучно.
   -Харп ныдым'я, -вспомнил, как называют начало северного сияния ненцы. -Харп,-снова повторил он, -харп ныдым'я! Нет,генерал мороз! Этой артилерией меня тоже не проймешь.
   Сияние разгоралось все более причудливыми отсветами. И вдруг человеку стало страшно. От одиночества, подкрадывавшегося из темноты,  от неизвестности. Стало страшно от сознания того, что завтра будет такой же день, такая же безбрежная тундра, тишина или однообразие звуков от движения упряжки. Липкими тисками сдавливал желудок голод. Все так же чуть потрескивал костер и небо озарялось причудливыми сполохами. Живое, как ему казалось, небесное пламя не издавало звуков.
   -Нет! Нет! Нет!.-Заорал человек.    Возглас растаял в темном пространстве.    
   -А -а-а-а! ! !-Д о хрипоты надсаживался он. Выхватил головню из костра и стал ею размахивать. -А-а-а-а!!!-Звук будто натыкался на преграду возле рта. Не   раскатывался, обрывался, как стон в подушку.   
   Мерцал отблеск от пляшущей в воздухе  головни искрами в глазах насторожившихся животных.
   -Эй, генерал! Ты слушай! Я окопаюсь, а то ты ведь и правда доберешься до моего сердца! Да только я солдат еще живой, слышишь, ты! Меня ведь еще не так просто взять. Еще есть костер, и есть олени. Нет! Нет! Нет! Эй! Тундра   проклятая!!! -Человек   колотил в такт выкрикам руками по  бокам и вдруг замолк. Ему стало стыдно за свою слабость.
   -Ничерта ты не слышал, генерал.    Понял? Ты еще не слышал, что я ска жу. Мы с тобой разберемся в наших отношениях. Погоди только! Выберусь! Выберусь?    
   -Вдруг переспросил он сам себя. -Выберусь! Выберусь! Все равно
выберусь. -стал навязчиво бормотать одну и ту же фразу.

   Расстелил на снегу парку и снял кисы. Выдернул чижи* и стал подсушивать их возле костра.
   *Чижи- внутренняя часть кисов. Делается из меха.Вкладывается в наружную часть.
   А генерал Мороз расходился не на шутку. Теперь    все небо играло разноцветными сполохами.    Человек увлекся и стал   посвистывать в такт, как    ему казалось, изменениям яркости    и цвета.  Ему казалось , что сияние усиливается при долгом протяжном   свисте.  Олени перестали копытить снег и повздергивали    головы.  Только комолый относился к свисту совершенно безразлично. Жевал и пофыркивал.
   -Жуй!, скотина, -подумал человек, сглатывая слюну. -Тебе хорошо!
Потом он присел  между костром и опрокинутой нартой,    задремал.    Но и во сне его    преследовал голод. 
    Снился хлеб. Его обволакивающий сладковатый    запах, разносившийся из пекарни в маленьком поселке, когда    там открывали печь. Пара гнедых лошадей.  Со стуком последнего лотка, задвигаемого    в фургон,  они печально переступали с ноги на ногу. Потом хлопала дверка отсека и лошади трогались с места. На несколько секунд останавливались    возле выезда   на перекресток и медленно описывали круг по площади. А в это время возчик шагал прямиком к хлебному   магазину и скрывался в нем. Лошади сами подводили фургон к месту разгрузки и точно в обозначенном месте останавливались.
   По окончанию разгрузки    возчик    недолго грохотал пустыми лотками и в конце подчеркнуто громко хлопал дверкой. Повозка трогалась и черев несколько   минут останавливалась возле пекарни.    Там их уже ожидал возчик с разломанном пополам   буханкой и   животные, смешно подергивая губа ми, съедали хлеб, а потом аккуратно собирали крошки с дубленных ладоней возчика. Пока добровольцы разгружали  хлебные лотки -  лошади  как бы ласкали друг друга, а чаще всего дремали, положив голову на шею одна другой. Потом  снова шли к пекарне. И  все повторялось. Коняги были невысокие и не из какой-либо особой породы, но ухоженные и теплые. И хлеб был теплый. Человеку снилось, как он, еще мальченкой, попросил однажды у возчика разрешения покормить лошадей и они  осторожно брали у него кусочки хлеба, а потом осторожно собирали с его ладоней крошки  своими мягкими, влажными и теплыми губами. Мальчику хотелось, чтобы они скорее это сделали, хотя было щекотно и страшно одновременно. Руки были маленькими, а морды лошадей и их губы большими, но главное,  пазухой мальчика жарким угольком тлел кусочек утаенного и от этого необыкновенно  вкусного хлеба.
   Наскоро закусив им за углом магазхина,  он    возвратился к лошадям, опять держа крошки в кулаках и ежился, и улыбался от щекотливого прикосновения нежных лошадиных губ к его ладоням.
     Человек опять проснулся. Поправил головни в костре и подло-жил дров. Чуть отставил в сторону   шумящий чайник. Тряслись руки, а перед глазами все так же стоял хлеб. Казалось, что в животе все переворачивается. Попытался пожевать кончик возжички. Рот наполнился запахом дегтя. Желудок не    выдержал и человек забился    в приступе тошноты.
   Некоторое время он лежал вниз    лицом.  Снег приятно холодил лоб и щеки.
   Он лежал до тех пор пока не заломило кожу. Поднялся. Налил чай в кружку  и отхлебнул несколько глотков. Проверил в портсигаре обрывок бланка телеграммы и оставшиеся два патрона. Мрачно надвигалось небо расплывшимся белым кругом - оставшимся после сияния. Спать человек больше не мог. Казалось, что холод заползает во все складки одежды. Его трясло.
   -А-а-а, -в такт покачиваниям вперед и назад он стал баюкать себя.
Казалось, что Комолый с любопытством смотрел на него.
Варежкой человек обтер лицо и обнаружил, что не ощущает прикосновения камуса. Стал ожесточенно тереть кожу снегом. Мороз покалывал руки. Саднила кожа лба. Небо стало выше и темнее, переливалось холодным блеском звездной россыпи. Подмигивала загадочно Полярная звезда.Четко вырисовался на небе  ромб Ориона.
    -Нумги, -припомнил он  ненецкое название Полярной. -Нумги, -повторил он. Вскоре небо совсем очистилось от заволакивающего звезды белого круга. Вот он Ковш, а наискосок от ковша вдали вдали Орион. Человек старался сопоставить звезды и их расположение с тем, как он видел его в поселке. Он знал, что зарево огней поселка видно очень далеко. Километров за тридцать пять, но он находился дальше и горизонт во все стороны был окутан совершенно одинаковое темнотой.
Откуда было знать ему, что именно в эту ночь он оказался почти рядом с поселком, но именно сегодня отказал главные дизель электростанции и слабая звездочка электрической лампочки горела только над центральной котельной поселка.
   Мучила мысль,  что он    больше не сможет развести костер. Осталось всего два патрона и если с   первого раза не получится  поджечь бумагу  - больше не будет возможности    даже на попытку. Голод все так же настойчиво напоминал   о себе. Человек все время вспоминал свой первый ночлег и утерянные спички. Корил   себя за беспечность.  Все казалось очень ясным и простым при выезде. И тундра и небо, и звезды. Если бы его спросили    тогда,  сможет ли    он сориентироваться по этим безмолвным маякам - ответил бы утвердительно и не задумался бы. Но теперь он не решался довериться даже самому   себе.  Теперь ждал дня, ждал света, чтобы снова метаться по молчаливой белой равнине    в поисках хоть какой либо тропы, следа нарты.  Он    точно знал, что любой след его должен привести к жилью, к чуму.  Одного не знал, что попал он в места, которые редко посещались зимой даже   охотниками из-за пользующихся дурной  славой незамерзающих    озер. Не    знал человек и того, что хотел бы он того или нет - все время он описывал круги, забирая незаметно в сторону при движении, оставаясь все время в одном и том же месте.
-Сегодня должна быть уже суббота, -подумал он. –Где-то играет музыка и за столами, которые застелены белыми скатертями,открывают искрящееся, как это   небо, охлажденное шампанское. Шампанское!
   Полгода назад после очередной тундровой командировки    он попал
в райцентр. В   поселковой   столовой был буфет. Зашел. На прилавке лежало несколько видов   пирожных местного изделия. Неказистых, но пирожных, пахнущих ванилью и чем то   праздничным.    Он никогда не был лакомкой. Но здесь...
   -Мне вот это...-забыв вдруг название изделия, указал он буфетчице рукой.
Она бесстрастно подала ему одно из   них.
   -Нет, -возмутился он, -все!
   -Как все, -удивилась продавщица?
   -Ну,каждого по штуке,- и тут же стал   уничтожать подаваемые ему пирожные.
   -Псих какой-то ненормальный? –видел он  вопрос во взгляде продав¬щицы, -расплатился бы,- Четвертое и пятое пирожное она уже подавала эму с опаской и подозрительно.
   -Да вы не подумайте   ничего... Не пьян я. Просто давно не пробо¬вал пирожных, -прорычал человек, доставая бумажник.
   -С буровой? -оценив количество   денег в бумажнике, спросила буфетчица?
   -Из тундры просто, -расплачиваясь,    объяснил он. -А вот сейчас наоборот в тундре. -А перед глазами все так же мелькали разные блюда.
   -Один, два, три, -считал человек, чтобы заставить себя заснуть а вместо этого получалось:-первое,второе...
Пожевал ветку тальника. Терпкий привкус клейкого сока еще больше раздразнил желудок, вызвал приток слюны.Вытащил мешочек, где был остаток чая и стал перебирать крошки на ладони, отыскивая хлебные.
   Комолый насторожился и двинулся   к человеку. Его сдерживали ос-тальные олени упряжки.
   Человек почувствовал движение позади и воровато оглянулся.  Он вдруг представил себе, как   Комолый собирает своими мохнатыми и мясистыми губами крошки с его ладони.
   -Сволочь ты! -бросил    ему человек и зажал кулак. -Наверное бодаться любишь. Вот и отхватили тебе рога.    Он даже криво улыбнулся, пред¬ставив себе, как олень воюет с собаками возле   чума. Ему это приходилось видеть не раз. Прирученные с оленьего детства животные  всегда держались возле чума в надежде, что им перепадет лакомый кусок   хлеба или соленой рыбы.
    В этот    момент человек совершенно не обратил внимания на доверчивость животного и его любовь к хлебу.
   В голову пришла дерзкая мысль, но он отогнал    ее.  А мысль теперь не оставляла его. Вот жарится   на костре кусок мяса.  С него каплет сок и запах щекочет ноздри. Не раз ему приходилось видеть, как пьют теплую кровь, зачерпывая прямо    кружкой из    туши темную и чуть дымящуюся с плавающими сгустками жидкость.    Сырое мясо    он начал  есть с первых дней пребывания здесь, но    кровь не пробовал.  Сейчас воспоминание о мясе взбудоражило. Главное,  что    это было очень доступно. Вот оно, мясо, совсем рядом. Стоит только взять в руки нож и зажать его покрепче в ладони. Потом останется совсем немного. Снять шкуру и выпотрошить тушу.  За это никто не осудит. Разве что он? Комолый? Но ведь он   доставил столько хлопот. Ему совсем не место    в упряжке.  Он только сбивает с толку остальных.
Человек убеждал   себя в необходимости забить оленя, но не решался встать и сделать это. Не решался сказать себе :да.  А Комолый все смотрел и смотрел на человека   и в его взгляде чудилась насмешка.
   Липкий пот прошиб человека.  Он налил в кружку чаю и отхлебнул несколько    глотков. Потянул    возжичку и вожак покорно пошел к костру.
Вот они все. Пятеро. Десять  глаз. Блестящих,  от играющего в них чуть притухшего пламени костра.
    -Может топором? -подумал человек. Его лезвие тускло   поблескивало на снегу возле чайника.  Здесь же чернел пояс    с ножнами и мешочек с остатками  плитки спрессованного чая. Некоторое время человек глядел на пламя.    Потом встал и подпоясался. Делал это    старательно.  От вел в сторону упряжку и выпряг Комолого. Потянул его    к костру. Комолый покорно пошел за человеком.
      -Хоть    бы сопротивлялся. -Человек старался взвинтить себя. -Гад
ты! Дрянь! -Он толкнул    его кулаком в бок. Комолый переступил с ноги на ногу и удивленно, как ему показалось, покосился на человека. -Чего таращишься, скот безрогий! -Заорал человек. Ухватил рукой обрезок рога, а правой стал выдергивать нож из   ножен. Нож   не поддавался. Тогда Человек перехватил ремень уздечки зубами, а сам двумя руками выдернул    нож. Комолый спокойно  потянулся   к лежащему на снегу мешочку   из под чая, захватил его губами. Стал жевать пахнущую хлебом тряпку, как будто только    и ждал    этого момента.
   Человек замер. Несколько секунд он озадачено смотрел на то, как Комолый спокойно жевал ткань, пахнущую человеком, сахаром и хлебом. Выдернул мешочек у Комолого и   поднес  снова к морде.    Комолый,  как ни в чем не бывало снова захватил    ткань губами.
   -Авка! -протяжно и удивленно выронил слово человек. -Авка,-повторил   увереннее. -Ав-ав! -подражая теленку в    стаде выкрикнул он. -Ав-ав!
Комолый резко вздернул   голову и вопросительно    уставился на Человека.
"Блудить будешь если  и авка в упряжке  есть - не бойся.  Авки людей любят и дорогу к чуму всегда показывают.  Хлеба дай и отпускай. Он сам выведет к чуму" -вспомнилось ему напутствие, которое давал ему однажды старик-пастух.
Ремень уздечки упал на    снег.
   -Иди! Домой иди! -Подтолкнул он Комолого.  Олень    отошел на несколько шагов и остановился.
   -Хантан! Хантан м"я!    Хантан м"я!*
Комолый некоторое время постоял, а затем подошел к нарте. Тогда человек выхватил из    снега хореи и взмахнул им.
   Комолый отпрыгнул от нарты и, нисколько не    задумываясь пошел в совершенно противоположную сторону той в какую хотел ехать Человек.
   -Хантан м"я! Хантан м"я! -повторял лихорадочно человек. Он
подхватил со снега  топор и чайник.  Олени сами  пошли  следом за Комолым и Человек едва вскочил на нарту. Теперь    он не принуждал вожака.
-Хантан м"я! Хантан м"я, -все   повторял и повторял человек.
*Авка - выросший в чуме олень. Хантан    м"я - иди домой.(ненецк.)
      В чуме жарко пылала печь. На   столике у ног Человека лежала горка хлеба, вареное мясо, строганина. Хозяйка наливала уже третью кружку чая.Человек отдувался, отставлял ее и    снова принимался за еду.
В чум вошел хозяин.
      -Однако олени у тебя сильно устали.  Совсем слабые.
      А я,-подумал Человек. -Шесть ночей в"куропачьем чуме"-Едва проворочал языком он. –Буран..!
   -В тундре буран начинается - спать в чуме надо, -засмеялся старик.   
    Он сел рядом с Человеком и потянулся к налитому ему женой чаю чаю.
   -Зачем ехал?
    -Зачем ехал? -Отозвалось эхом в голове Человека. -Мог бы и подождать.  Хлеба дай, Кобки. -Вдруг попросил    он.
     -Кушай!Кушай! -Забеспокоился хозяин.
     -Я для    Авки.
      -Бери.Бери.  Авка   убежал от тебя?
     -Убежал. -Человек спрятал   взгляд. -Перепрягал   я его.
     -Раньше пускать надо было.Тогда бы быстрее приехал. А так вон какой круг пришлось сделать.
   Человек взял со    стола   несколько кусков хлеба, круто посолил их и   вышел из    чума. Комолый бродил неподалеку от чума.
   -АВ!АВ!АВ!-позвал.
   Комолый осторожно подошел, потянулся к хлебу. Один за другим исчезали куски. Потом он уставился на Человека своими выпуклыми глазами. В них отражался Человек, чум, небо.
   Человек протянул руку,    чтобы потрепать Комолого по шее. Тот отстранился и рука опустилась    сама    собой.
    Возле чума он еще раз оглянулся. Комолый провожал его взглядом.
 
     -Эх ты, безрогий! -Комолый стоял все так же неподвижно.
     -Зачем Авке  рога обрезали, Кобки? -Человек снова присел около стола.   Потрогал обмороженную кожу на лбу и скулах.
   -Обучали. Мешали они, наверное. Он ведь с детства не привык подчиняться, авка. Трудно было обучать. -Кобки быстро    сказал что-то жене   по ненецки.    
    Она ответила.
    Они еще перебросились несколькими словами.
    -Чай надо? Она спрашивает: чай пить еще будешь?
    А Человек ничего не ответил. Он крепко спал, положив голову на свернутую комом  малицу. В чуме было тепло,  и росинки пота выступили у спящего на лбу.
   -Накрой его. Он теперь долго спать будет. Его уже искать начали. –Авка старика Ядне привел. Упрямый. Сказал, что надо ехать и поехал. Один.
    Муж с женой долгими взглядами посмотрели на спящего.