Пастырь

Фермеры изредка попадавшиеся на встречу, низко кланялись, многие целовали подол рясы и просили благословления.
- Добрый свет пастырь.
- и Вам дня.
Денёк впрочем выдался далеко не светлый, дождь с самого утра, промокшая ряса пастыря третьего сана хоть и грела, но отяжелела и в башмаках из сыромятной кожи хлюпало бесперестанно. Опираясь на деревянный, с простыми серебрянными кольцами посох, я подходил к городским воротам. Город как город, несомненно погрязший в пороке, неумытый и злобный, но кто же если не я, направит паству Светлого и наставит на путь.
В меру ухмыляющаяся стража, не взяла лишнего за проход и не смеялась в след, из чего мной был сделал вывод, - город не до конца шагнул во тьму. Светлый, как отличаются города от многочисленных фермерских селений, в коих продолжают почитать Светлого и чтить его двенадцать заповедей.
Города, грязь, злоба, стяжательство и разврат, можно перечислять вечно все пороки, но чище они от этого не станут. Лишь я, пастырь, способен нести свет, и хотябы постараться отдалить неминуемый апокалипсис.
Узкие улочки, кривые дома, редко кто пытался хотя бы обозначить поклон, никто не целовал подол рясы, многие лишь злобно шипели в след.
- Уважаемый, не подскажете где можно недорого перекусить?
Ответил только третий из спрошенных, махнув куда то вперёд и налево.
- Там, недорого и сытно.
Значит питательно и вредно. Да простит меня Светлый, за осквернение желудка. но пастырю в дороге не след выбирать, финансы ограничены, и тратить их следует разумно. Обжорка оказалась похожей на все виденные ранее, логотип М дешёвая и вредная еда и такие же толстые, как продаваемые там плюшки, посетители.
В животе жалобно заурчало, и я почти шагнул под навес, но.... Пастырь не защитник обиженных, пастырь всего лишь несёт слово Светлого и двенадцать заповедей. Я пастырь, пастырь третьего сана и должен пройти мимо. Какое мне дело до дюжины остроухих, торчащих посреди лужи под проливным дождём. они не моя паства, но....
Два подростка, остальные мал мала меньше, многим вода доходила уже по пояс, острые груди просвечивали сквозь тонкую ткань, синяя кожа покрылась мурашками, огромные глаза смотрели безучастно. А вокруг бегал сдрямбл. Сдрямбл - полутварь, полузапрещённая Светлым. Полутварь бегала кругом, чувствую себя под дождём, как в родной стихии и не давала остройхим выйти.
- Чья тварь?
Я намернно сгустил краски, желая показать своё отношение к происходящему. Конечно мне не ответили, не хотели и не стали отвечать, всем было плевать на забредшего в город пастыря, на стоящих под дождём детей и плевать на слово Светлого. Я могу простить многое, неуважение к себе (я  отринул гордыню), неуважение к Светлому (он выше всего), но издевательства над ближним я не в силах простить.
- Чья тварь!?
- Хочешь жрать, - заходи. нет, - так проваливай.
До меня снизошли, но снизойду ли я. Пять жирных рож за столами, запах прогорклого масла, сочащегося с огромных порций, три рожи средней упитанности и напротив, совсем рядом, двенадцать маленьких девчонок, пусть остроухих, но детей.
Я выбрал. Я шагнул насвтречу дождю в глубокую лужу и встал рядом.
- Оборка ржала, упиваясь своим превосходством.
Пастырь не смеет указывать хозяину полутвари что делать, пастырь не смеет тронуть ни хозяина ни его полутварь, пока не будет видна угроза его, пастыря жизни. Таков закон городов, таков закон для несущего Слово, ибо полутварь ещё не тварь и может встать на путь исправления. Брехня, но приходится мириться и с этим.
Я не стал стоять долго, мне всё равно, но дети замёрзли и я шагнул обратно. Сдрямбл ощетинился, выполняя приказ никого не выпускать. Я сделал ещё шаг, затем ещё, прямо на него, в оскаленную пасть, навстречу зубам и раздвоенному языку с ядовитым жалом. Я пастырь и мой удел нести слово, наставлять и помогать, словом.
- Эй, пастырь, стой там!
Хозяин обжорки, он не добрее остальных, сидящих под навесом у тёплой жаровни, и набивающих брюхо, но у него свой интерес. Никому не нужен пастырь растерзанный под дверьми, никому не нужны пусть мелкие, но проблемы со стражей.
Я покачал головой и шагнул вперёд. Сдрямбл прыгнул, дети испуганно присели, хозяин полутвари, теперь я заметил его, со злобным любопытсвом смотрел и ждал. Пастырь, ещё не паладин, но третий сан, даётся не каждому.
Все ждали, никто не проронил больше ни слова, лишь я не имел времени ждать. Смертоносной молнией мелькнул посох, нанося точные удары, взлетели вверх, словно агнельские крылья рукава рясы, белой, такой же чистой как всегда, и полутварь упала в грязь. Пастырю третьего сана разрешено нести Слово и убивать. Посохом искореняя ересь, посохом убивая тварей и полутварей, посягнувших на свет.
- Ты что Светлый?! Что творишь?! Это мой сдрямбл.
- Теперь уже не твой, его душа, очистилась в смерти и вновь стала душой Светлого. Молись за него, он чист, и он на небесах.
Двое вышли из тени, двое шагнули ко мне. Они не злые и не добрые, просто готовы выполнить приказ, приказ их хозяина, приказ ушедшей к Светлому полутвари. Хрустнули разминаемые кости, забугрилась гора мышц, и губы расплелись в гнусных ухмылках.
- Назад....
Никому не нужны неприятности со стражей, но всем плевать на пастыря Светлого, что забрёл в их город. Остроухие испуганно переглядывались, не смея сказать, не смея сделать хоть шаг. Я зашёл в обжорку, выбрал длинный стол и присел, положив посох поперёк колен.
- Тринадцать порций.
  В этом городе не почитали Светлого, но изредка вспоминали о том, что такое гостеприимство и любили деньги. Остроухие шагнули под навес, сжавшись тесной кучкой сели за выбранный мною стол. Посетители заворчали, но никто не сказал против.
Зазвенели монеты, хозяин и свободные служанки забегали быстрее, собирая из готовых кусков порции еды. У пастыря Светлого свой путь, мы не останавливаемся надолго, всё время вперёд, несём Свет и не требуем награды, искореняем тьму и гибнем в пути.
Но сегодня свет одержал победу, пусть не большую, но всё же. Голодные накормлены, полутварь уже никогда не станет тварью, а злоба людская посрамлена. День подходит к концу, солнце ложится за край, скоро тьма опустится на кривые улочки. Мне нет дела до остроухих, их дорога не мой путь, и пусть на город ложится ночь, но придёт утро и будут новые дни, дни проповедей и надежды.