Рассказ шестой. Подковёрные войны

…К середине восьмидесятых, роль партийного комитета завода, в борьбе за экономические показатели стала первостепенной, так как систематически срывался план производства, и одной из причин чиновники в министерстве называли «неумелое управление заводом».
Вместе с тем партком, да и Крайком партии считали: основной причиной невыполнения плана - несбалансированность имеющихся мощностей под план производства, но доказать это в Министерстве автомобильной промышленности и Госплане никак не могли…

Отправляясь, на очередной отчёт в Крайком, директор завода объяснял  Хромову своё понимание причин  не выполнения плановых объёмов.
- Предположим…, - говорил он, развернувшись к Хромову. - Министерством спускался план на 10 тысяч полуприцепов в год, а за мощности к этому времени мы отчитались за двадцать тысяч. Естественно возросли затраты на единицу основной продукции, сделав её убыточной. Различаешь цифры 10 и 20. Дают план на 10, а издержки списывают на двадцать. Вот и вся арифметика.

Хромов хорошо понимал, от чего зависели плановые показатели, но изменить соотношение сил в пользу завода даже не представлял, как.
«План – закон, а выполнить его – долг каждого», -  читал Роман каждый день, проходя через заводскую проходную.
Поэтому разговор с директором не поддерживал…

Спустя некоторое время директор снова заговорил.
- Ты думаешь, нас просто так позвали к Малиновскому? – спросил он, нервно похлопывая по панели. - Наверняка Павел Стефанович поручил с нас стружку снять, чтобы не забывали про план? Система…, - вздохнул Майор и поправился: – Хотя, понимаю…, каждый из них когда-то бывал в моей шкуре, а может, ещё и будет…. Да…, - вздохнул он, понимая, что Хромов ему в данной ситуации не союзник.

В ответ Хромов мрачнел и сдвигался к окну и старался осмыслить, что сказал директор.
«На самом деле, прав директор, - думал Роман. - Коллектив работал самоотверженно, не считаясь со временем, а взамен  не выплачивалась премия, а руководителей цехов постоянно тягали в партком и «снимали стружку».
Во многих постановлениях парткома того времени присутствовала одна и та же формулировка: «что руководство завода, цехов и отделов не справляется с поставленными задачами, а партийные организации не мобилизуют коллектив на выполнение плана…».

Хотя на самом деле всё было не так! как утверждалось в решениях парткома. Нельзя было добиться плановых показателей, не достигнув определённого экономического баланса. Заводу нужна была корректировка мощностей в соизмерении с планом производства. Самобичевание и склонение голов перед высшим начальством только усугубляло проблему и сеяло недовольство в коллективах.

Роман хорошо знал, что секретарь парткома и директор неоднократно выезжали в министерство, чтобы скорректировать план по этим причинам, но там их никто не слушал, ставя в пример предприятия в отрасли, которые работали с полуторакратной загрузкой мощностей.

Вернувшись из Москвы, несолоно нахлебавшись, директор и секретарь парткома шли в крайком за помощью, но и там им не могли ничем помочь, ссылаясь на планы государства.
И Майору ничего не оставалось, как по долговым распискам между цехами, закрывать месячный план, а потом доделывать его целую декаду следующего месяца! Затем включались партийные органы и помогали заводчанам провести реализацию  через отделение сбербанка, где завод кредитовался. Это была реальная помощь властей, и она никем не обсуждалась. По такой схеме последние годы работали, чуть ли не половина крупных предприятий страны.
 
Несмотря на давление, директор ухитрялся заниматься социальными вопросами в посёлке. За годы его руководства заводом открылся кинотеатр, крытый легкоатлетический спортивный комплекс, аналогу которому не было в крае, построена школа и несколько детских садов, ввели новые магазины. Ежегодно сдавалось несколько новых домов.
За что Василия Артёмовича хвалили и ставили в пример, а потом «снимали стружку» за сорванный план. Парадоксально!? Но это был исторический факт!

…Хромов хорошо помнил, как развивались события.... Когда они  приехали к Малиновскому и поднялись в кабинет,  заведующего по промышленности вызвали к секретарю крайкома Благих, и ждать  пришлось около получаса. Всё это время они находились у заместителя Малиновского Пасаженикова.
Шло время…, и директор занервничал. Он попросил заместителя прояснить ситуацию. Но тут появился сам Малиновский и объявил, «что переносит встречу на субботу». Не дожидаясь согласия Майора, Малиновский ушёл заседать дальше, а Василий Артёмович так и остался сидеть на стуле, осмысливая очередную несостоятельность партийного начальника…

 И что здесь началось! Посчитав, действия Малиновского по отношению к себе унизительными, Майор громко ругался, бросая на пол со  стола бумаги, тряс перед собой руками и проклинал партийного чиновника, называя его разными словами.
Чтобы было понятно читателю -  говорил непотребные слова, что любят применять в своём лексиконе пьяные мужики, когда с ними спорят жёны и соседи.

В таком возбуждении Роман видел директора впервые. Обычно Майор выглядел спокойным - разговаривал с подчинёнными, не переходя на личности, и делал это лаконично и интеллигентно. А здесь? как говорится, достали…

Наконец, гнев директора перешёл в конкретные действия. Майор вынул из кармана свой партийный билет и положил его перед заместителем. Тот инстинктивно схватил книжку и стал возвращать билет обратно.  Но Василий Артёмович настоятельно просил забрать, а его отпустить. 
Всё это происходило при закрытом кабинете и без посторонних. Через минуту оба выдохлись словесно, и в кабинете наступило молчание. Длилось оно недолго.
-  Что случилось? – спросил Пасажеников, положив билет на стол. – Как с цепи сорвались…стыдно Василий Артёмович
-  Я завтра собрался на охоту, а тут… этот перенёс совещание, - не называя имени, директор кивнул на кабинет Малиновского. – И не стыди…
-  Только и всего! – воскликнул Пасажеников. - И из-за этого рисковать партийным билетом? Зря, Василий Артёмович! Через час успокоитесь и поймёте, что погорячились, а билета уже не будет…, и тогда охотьтесь хоть каждый день.
Потом, сообразив, примирительно пообещал:
- Хорошо я договорюсь, чтобы совещание перенесли на поздний срок, - сказал он и вышел из кабинета, оставив дверь открытой.
Роман видел, как сновали по коридору инструктора крайкома, изредка заглядывая в приоткрытую дверь кабинета.
Партийные аппаратчики, здоровались с присутствующими и исчезали и Хромов подумал:
«Сколько, же здоровых мужиков мечется по коридорам власти, перенося из кабинета в кабинет граммовые бумажки…», - но в этот момент вернулся Пасажеников и объявил, «что договорился на вторник в это же время».
Василий Артёмович поднял голову, облегчённо вздохнул, и с горечью посмотрел на партийного функционера.
-  Что мне вот так надо было накричать, чтобы меня услышали? – спросил он, вставая со стула.
 - Билет заберите, - попросил заместитель, явно недовольный вопросом директора. – Я никому не скажу про это недоразумение, - пообещал он, давая понять, что эта тема исчерпана. – Да и вы не распространяйтесь…
Майор забрал со стола красную книжку и положил в боковой карман пиджака, виновато посмотрев и на Пасаженикова, а потом на Романа.
- Ты тоже  не болтай, - приказал Пасажеников Хромову, когда все направились к выходу.

За всё время поездки Майор не проронил ни слова. Молчал и Хромов. Заехав на завод, директор приказал водителю:
-  Партком в посёлок отвези, -  и ушёл через открытую дверь в заводоуправление.
«Да, нелегко быть директором, - подумал Хромов, провожая взглядом Майора. - А ещё хуже быть подневольным директором», - мелькнула ещё одна мысль.

В понедельник вышел на работу Огородников, и дальнейшие поездки на совместные совещания проходили уже без Романа. А Василий Артёмович, когда встречал его в коридоре, подмигивал и молча, протягивал руку для приветствия.

Было ещё одно событие в жизни Хромова, которое не обошлось без участия директора. А началось всё летом 1985 года с получением Сосновоборском статуса города.


Илью Ивановича Огородникова прочили на должность первого секретаря горкома. Об этом говорили и в городе и на заводе и в кулуарах крайкома КПСС. Естественно все коммунисты завода не видели другой кандидатуры и отдавали предпочтение кандидатуре секретаря парткома.
У работников аппарата парткома, тоже было приподнятое настроение – большинство из них переходило на работу в новый горком, вместе со своим шефом.

 После переговоров в крайкоме  Огородников похвастался Хромову, «что его кандидатуру одобрил сам Федирко, и теперь осталось дождаться утверждения на бюро, и что в случае утверждения, он будет рекомендовать Романа на место секретаря парткома завода».
На что Хромов промолчал, хотя к этому времени он догадывался, кто будет первым, но решил не говорить Илье, а подождать, когда состоится решение.
Но случилось непредвиденное! Кандидатуру Огородникова утвердили…, но не на должность первого секретаря, а на должность председателя горисполкома...

 До назначения Ильи Ивановича на должность председателя, Хромова приглашали в крайком партии на собеседование. Но в беседе с заведующим организационным отделом крайкома тот почему-то спросил его не об Огородникове, а о Воробьёве, работавшем первым заместителем  Майора.

Вопрос звучал примерно так:
- Скажите, кто, по вашему мнению, должен возглавить городской комитет партии в Сосновоборске? – спросил Олексейкин и сразу добавил: - Директор завода считает, что им должен стать его первый заместитель Воробьёв Юрий Леонидович. Как вам эта кандидатура?
Этот вопрос повёрг Хромова  в смятение…

Он  хорошо знал Юрия Воробьева и по учебе в институте, где они были одногруппниками; и по работе в стальцехе, где он целый год ходил у него в заместителях. Знал он его и как бойца и комиссара студенческого отряда…. Но особых чувств к нему никогда не испытывал! Юра всегда был скрытым человеком и дружил только с теми, от кого впрямую зависел или искал выгоды. Он больше походил на карьериста, чем на лидера, умеющего построить с людьми такие отношения, что те уже не видели рядом другого человека. Он ничем не выделялся, пока учился на трёх курсах института, а когда понадобилось заявить о себе, нашёл соратников, а потом обошёл их, став  секретарём парткома, а потом и первым заместителем директора. Среди людей, принявших Юрия Воробьёва, как своего человека, сначала был секретарь парткома завода Десятов, а потом им стал директор Майор Василий Артёмович…

- А как же Огородников? – спустя паузу, спросил Хромов.
Но вопрос повис в воздухе…, и Олексейкин спросил  по-другому:
- А кто, по-вашему, должен возглавить горком: Воробьев или Огородников?
Роман растерялся…
-  Для меня Огородников лучшая кандидатура, к тому же он государственник…, - с едва заметной дрожью в голосе, ответил Роман.

В это время зазвонил телефон.  Олексейкин поднял трубку, и заговорил, не стесняясь присутствия Хромова.
Из телефонного разговора Роман запомнил одну лишь фразу:
 - Так вы настаиваете на кандидатуре Воробьёва, Василий Артёмович? - спросил он и, услышав утвердительный ответ, пообещал: - Хорошо, я передам Павлу Стефанычу вашу просьбу, - и на этом разговор закончился.
 Завотделом положил трубку и медленно поднял глаза…, и спокойно сказал:
- Спасибо за мнение, вы очень нам помогли, - и, встав со стула, протянул руку и вежливо добавил: - Я вас больше не задерживаю, Роман Иванович. Пожалуйста, готовьте заводскую партконференцию...

Роман почему-то скрыл от Ильи Ивановича содержание разговора у Олексейкина и не рассказал  о предпочтениях Майора кандидатуре Воробьёва. Что-то удерживало его, но что именно он не понимал…

Пройдёт время, и люди из крайкома расскажут Илье Ивановичу совершенно другую версию разговора, где якобы он Хромов, нелестно отзывался о своём начальнике и фактически решил выбор основной кандидатуры.

Об этом ему лично скажет Илья Иванович, когда Хромов зайдёт к нему в кабинет, чтобы спросить: «почему он не подаёт ему руку?».

С высоты прожитых лет Роман Иванович поймёт, что зря не рассказал шефу, о  чём услышал в кабинете  крайкома. Это стало его ошибкой. Скажи он Илье всю правду, возможно, были другие кадровые решения. Но Роман не знал, как ведутся подковёрные войны, и получил очередной урок, восстановив против себя человека, который доверял и верил ему. Говоря простым языком – он просто испугался, чтобы не стать причиной сложившегося равновесия.

…Когда Огородникова избрали на должность председателя горисполкома, Хромов остался за него в парткоме, но ненадолго, а всего лишь до проведения партконференции. Была надежда, что его кандидатура останется в списке кандидатов на должность секретаря парткома. А когда, инструктор организационного отдела крайкома Жвакин подтвердил, что его рассматривают на должность в парткоме, Роман с энтузиазмом взялся за подготовку партийной конференции.

Когда доклад был готов, Хромова снова вызвали в крайком и передали ему рекомендуемый список кандидатов в члены парткома, среди которых фамилии Хромова отсутствовала, но была новая – Лавыгин Александр Васильевич.
Роман вопросительно посмотрел на инструктора и спросил:
- А как же я? Моя кандидатура тоже директору не понравилась?
- Кандидатуру Лавыгина предложил Воробьёв, - ответил инструктор и добавил: – Он и тебе предложил работу в новом горкоме. Так что  проводи конференцию, и потом в горком… мой тебе совет.

И Хромов понял: что его кандидатура не устраивала ни Майора, ни Воробьёва. По всей вероятности, Воробьёв не хотел иметь «упрямого секретаря», поэтому выбрал себе «лояльного» Лавыгина. Будущий секретарь горкома партии строил себе  иерархию из верных и надёжных людей, а фигура Хромова годилась ему, как работнику…, но второго плана.

После разговора со Жвакиным Хромов вернулся на завод и зашёл к Воробьёву и прямо спросил: «почему тот против него?».
Воробьёв замялся, объяснив свой выбор лучшими качествами претендента.
-  Но и меня ты не хуже знаешь. К тому же опыта работы в парткоме у меня больше чем у Лавыгина, - возразил Роман.
- Так решили мы с Василием Артёмовичем, - отрезал Воробьёв. – А если не хочешь идти в горком можешь вернуться в цех, - сказал он.
-  Понятно, но там, же сейчас Зверев…, - ответил Хромов. – Я пойду…
-  Иди, подумай, а завтра дай ответ. А  Андрея мы переведём, - услышал он вслед.

Вечером Роман зашёл к Огородникову и рассказал о разговоре с Воробьёвым. Тот пожал плечами и безразлично заметил:
- Ты же знаешь, как поступили со мной. Так же поступают с тобой. Иди, определяйся, кому будешь служить очередной срок, - подковырнул он напоследок.

Роман вышел из здания «узла связи» - будущей резиденции горкома партии. Шёл мелкий летний дождь. Он открыл зонтик и зашагал по асфальту вниз по улице. На душе будто отлегло, и он подумал:
 «Что в борьбе за пост секретаря парткома можно поставить жирную точку, а значит, у него осталось единственное решение - перейти на работу в горком, а значит, что и борьбу за город и завод они с Ильёй проиграли, по одной банальной причине: каждый думал о себе…». 

 В сентябре состоялась заводская партконференция, на которой секретарём парткома избрали Лавыгина, человека чем-то похожего на Вробьёва и преданного ему по самую макушку.
Следом прошла первая городская партконференции и первым секретарём коммунисты города избрали Юрия Воробьёва. После конференции на бюро горкома, Хромова утвердили заведующим промыщленно-транспортным отделом.

Впереди Романа ждала двух годовая работа по подготовки справок и постановлений «по результатам работы предприятий города», написание отчётных докладов секретарям, борьба за урожай и  нескончаемые субботники на стройках города.

…Прошло ещё несколько месяцев и министр автомобильной промышленности Поляков, освободил Майора Василия Артёмовича от должности директора завода, с мотивировкой «за систематическое не выполнение плана». С этим решением были согласны  все: от горкома партии до высших партийных органов города и края. Следующим директором завода стал Богочаров Владимир Иванович, работающий заместителем у Майора,  человек хитрый и предприимчивый.
Майор ушёл с завода тихо и без шумных проводов, перейдя  на Красноярский завод холодильников главным инженером. Но и там он проработал недолго. Вскоре Василий Артёмович заболел неизлечимой болезнью и вскоре умер на пятьдесят первом году жизни. На его похороны пришло много заводчан, был среди них и Хромов.

Надо отдать должное - память о Майоре жива и среди тех, кто знал Василия Артёмовича, и среди тех, кто интересуется историей завода и города. Как жива память о первом директоре  - Юрии Ивановиче Матвееве. Обоих вспоминают добрым словом работники культуры и образования, медики и коммунальщики, спортсмены и состарившаяся молодёжь. Оба в разные годы вдыхали жизнь в новые корпуса завода, вместе строили город будущего и радовали жителей  Сосновоборска объектами соцкультбыта, с одной лишь разницей: Юрий Иванович был первым и до конца жизни оставался с горожанами, не смотря ни на что! а Василий Артёмович был третьим…

***

…Послышался небольшой удар снизу, и Хромов понял, что самолёт выпустил шасси. Он нагнулся к иллюминатору и посмотрел вниз, но кроме облаков ничего не увидел. Скоро самолёт зашёл в плотную облачность, и его стало потряхивать. В салоне стало сумрачно и не комфортно. Кто-то из пассажиров нагнулся над мешочками, кто-то вызывал проводницу.
Впереди, через несколько рядов закапризничал мальчик, и салон наполнился детским плачем. Взрослые сидели тихо в ожидании посадки. Не двигалась и соседка Романа. Закрыв глаза, женщина что-то бормотала, но слов Хромов не расслышал.
Наконец самолёт пробил слой облаков, и Роман Иванович увидел большой лесной массив, пронизанный руслом большой реки, с одноэтажными домами и железной дорогой вдоль берега. Чуть в стороне, угадывалась автомобильная дрога, с малюсенькими машинками на ней. Хромов узнал это место - самолёт заходил на посадку со стороны Дивногорска.
После посадки к самолёту долго не подавали трап, и Роман забеспокоился и спросил об этом бортпроводницу.
-  Наш трап сломался, - откровенно сказала стюардесса. - Вот соседей обслужат, приедут за нами…. Граждане, потерпите! - просила она оживших пассажиров.
Хромов вернулся и сел в кресло и стал смотреть в иллюминатор. За окном ветер гонял опавшую листву, то собирая, то разгоняя листья...
«Дело к зиме», - подумал Хромов и закрыл глаза.
В голове, среди разных мыслей промелькнули слова, и среди них, до боли знакомое -  «перестройка»…