Один день Ивана Ивановича

Один день Ивана Ивановича

Не то чтобы было какое-то предчувствие, но как-то зудило с утра. Да и сон. Да резве о таких снах мечтаешь! Уж сколько раз думалось, ну ладно, жизнь жизнью не назвать, хотя, как посмотреть. Но вот во сне хотя бы можно пожить, как хочешь, выиграть, скажем, в казино или вон как Путин по миру помотаться, ведь и денег-то на самолет не нужно, или совсем почувствовать себя свободным, как Задорнов, надавать всем тумаков, как он  американцам. Так нет же, куда там. Да и пока рассуждал он так, сон таял как снег, только капельками напоминал о себе, да и те помалу испарялись.
Иван Иванович посмотрел в окно. Если бы он не видел, как вставляли этот стеклопакет, он бы и не подумал, что окна такими могут быть. Окно в Европу, три квадратных метра. Однако за стеклом там, в Европе, это даже лучше, чем можно себе представить. Тут и мечтать не надо. За окном был его сад, сад, о котором он мечтал. Мечтал там, на югах, мечтал здесь. Ну, вот не сразу он смог осуществить свою мечту, все какие-то проблемы не позволяли.
Он даже завтракать не стал, как был в тапках, так и вышел на крыльцо. Да и тут он осуществил свою мечту,  пройтись в тапочках по двору и в саду по плиткам в любой закуток сада. Красота! Да, красота - яблони, груши, сливы, вишни. Он прошлепал по плиткам по диагонали, мимо беседки к кедрам. Это была еще одна его радость, да уже и не радость, а жизнь. Он даже думал, что он тоже когда-то, в прошлой жизни, был кедром или сосной. Уж очень эти хвойные братья были ему по душе. Он, конечно, и не мечтал, что когда-нибудь… да как же, мечтал, пошишковать.
А дело-то было в Сибири. Ездили за шишками на товарняке, на крыше. Набивали, бывало, мешок зеленых шишек, больше то не унести и  назад пехом на станцию. Станция  эта, даже название помнилось, Красноселка, так удачно располагалась! Товарные составы там всегда притормаживали  потому, как поворот там был крутой. Ну, вот тут-то все и поджидали, и как только он приближался, все давай сигать со своими торбами, кто в тамбур, кто на крышу. Веселая была пора! Повсюду за ними охотилась милиция. Ну, там не то, чтобы нотацию, какую прочитать, нет, шишки заберут, оштрафуют и свободен. Радости то, что свободен! А как же, тридцать седьмой-то помнили. Это сейчас можно тявкать в любую сторону и ничего тебе, ну, в смысле, ни хорошего тебе и ни плохого, а тогда один товарищ на одном конце городка пукнет, а на другом конце другой товарищ уже след взял. Так и жили.
Еще припомнился Ивану Ивановичу такой случай из детства. Жил он тогда в этом маленьком городке в частном секторе, а в сотне, другой метров от них жил Ульянов Владимир Ильич, да не подумайте, не Ленин, однофамилец его полный. Давно уже на пенсии-то был. И уж не знаю, то ли натура такая у человека или время было такое, бес его знает. Состоял он на службе в природоохране, нештатником был. Один такой был, царствие ему небесное, других чего-то не припоминалось. Так вот, все боялись его и ненавидели, однако при встрече с ним всегда раскланивались, а бес его знает, настоящего то Ленина никто живьем не видывал, а, может, он и не в мавзолее. Телевизоров тогда еще не было. А сколько в него сараюке всяческого барахла было! Тут тебе и сети, и корчаги, и багры всяческие. Двор тоже весь был завешен сетями - сушились. Раньше - то капроновых не было еще, нитка простая была, вот и сушили их, чтобы не сопрели. И, видимо, приторговывал он ими. Ну, какого лешего тогда сушить то их! Знали все, но боялись. И чего это вдруг припомнился ему этот Ленин.
…Так вот, шишки то эти сладкими были, если, конечно, забыть, как они добывались. Но орехи - то не грызли, да и грызть было нечего, орех был молочный. Шишку просто варили. Накладали в какую-нибудь негодную старую кастрюлю, сверху набивали траву и ставили на огонь  варить. Спросите, зачем нужна была трава. А в ней-то вся смола, что была в шишке и скапливалась. Сварятся они, кастрюлю убрал с огня, траву аккуратно вынул, воду слил, а там! Словно поросята опаленные и поскобленные. Такую шишку можно смело брать руками, не боясь испачкаться в смоле. А вкус! Такая шишка съедалась почти полностью, у орехов-то скорлупы еще не было. Сердцевина была, пожалуй, самая вкусная.
Помнится, была в те годы еще одна радость у пацанов - это жвачка. Да не та жвачка, которую сейчас жуют, другая жвачка то была. Варили ее из смолы, уж не знаю, какого дерева, не то лиственницы, не то, какого другого. Бывает, как вспомнишь про нее, так вкус во рту и появляется. Это же вам не химия там, какая-то, натур продукт, как сейчас сказывают, и зубам, говорят, польза была. Раньше то, вон, без протезов до старости доживали, и зубы то были белехонькие, хотя и самосад курили.
Да. Были времена. Любил он пацаном на местный рынок ходить, да и рынок то один на весь городок был, и работал только по воскресениям. Было это в начале пятидесятых годов. Совсем недавно отгремела война, но запах ее все еще витал в воздухе. Городишко был не большой, но на подходе к рынку и не скажешь. В воскресенье, наверное, все жители, побросав свои дела, устремлялись сюда. Здесь можно было, и купить, и продать, и новости последние узнать. Тогда, как я уже говорил, телевизоров то не было еще, да и из приемника этого, из тарелки, много ли узнаешь. А тут, на рынке, сарафанное радио работало исправно. Наверное, метров за триста к рынку уже не протолкнуться было. Тротуары все были забиты инвалидами, а по проезжей части шли сплошным потоком в оба конца. Это сейчас  инвалид на рынке в диковинку, а в те-то годы! Безрукие, безногие на самодельных тачках и совсем без рук, и без ног. Мы, пацаны, их колбасками звали. В те далекие  послевоенные годы все это воспринималось, как само собой разумеющееся и, несмотря на все это убожество, была у людей своя радость, свое счастье - выстояли, победили. Все свято верили, что вот теперь - то все и заладится, а как же! Ведь, не зря же кровь проливали. И он, Ванька, тоже верил, правда, сейчас этой веры не то, чтобы поубавилось, жизнь то почти прожита, совсем не стало ее, веры-то…
Эх! Растравил себя -  подумал Иван Иванович. Своих - то орехов, поди, не дождусь. Говорят, плодоносить они начинают лет в двадцать пять. Это что, выходит, еще десяток лет ждать надобно, дождусь ли!
Иван Иванович прошлепал к другому кедру. Эти двое, как братья, помнится, лет восемь тому назад, сын их ему привез с северов. А вот еще один. Он прошел еще три метра, наклонился, иначе и не разглядишь. Сантиметров пять-шесть, но ведь кедер, это их, кедров, на северах так обзывают. Он, года два назад, да, наверное, поболе, понатыкал в цветы, что в доме на подоконниках, орехов, один - то и взошел. Аккуратненько, чтобы не напугать его, пересадил вот сюда, где и сидит почитай, уже два года, а он  ни тпру, ни ну. Как посадил, так и сидит, ни одной новой иголки не появилось. Ну, да пускай сидит, когда-нибудь поймет свое предназначение.
Иван Иванович пошлепал дальше уже не по плиткам, по траве к яблоне, в тапках. Пока жена не видит. Да и, увидев, он знал, она ничего не скажет, мудрая женщина! Бывало, по молодости, зачастил с друзьями по маленькой. Сегодня по маленькой, завтра по маленькой. Потом друзья сказывают про своих-то, и шеи то свои показывают, как, мол, пилят их жены. А его молчит. Ну, как будто бы, ничего и не бывало. Пробовал он, конечно, ее пытать-
- Ну, поругай, мол, хотя бы для приличия, ведь всех ругают.
- А чего ругать то, ведь, если захочешь, все равно  выпьешь, вон, друзей твоих ругают, так что, трезвенниками стали?
Мудрая женщина! Больше он не приставал к ней с этими глупостями, про себя думал:
- Ну, попивал малость, ну так что, все пьют, но сам никогда не напивался, видно такого склепали…
…В этом году яблонька зацвела впервые. Уже года три-четыре Иван Иванович гадал, какими будут яблоки, ведь саженцы покупаешь, как кота в мешке, что подсунут, то и вырастет. Яблонь у него было с десяток, названия их он где-то в тетрадь записал, ну, чтобы знать, что есть то будешь. Он, конечно, не помнил, как обзывается эта яблоня, но в этом году на ней висело шесть яблок. На вид очень даже ничего. Если где-нибудь на рынке ему бы подсунули эти яблоки вместо алма-атинского апорта, он бы и не отличил. Ну, копия! И еще сердце ему подсказывало, поздние яблоки. Нутром чуял. Иван Иванович нежно погладил ее веточки. Расти, расти милая!
Его, почему-то, потянуло на другой конец сада к первой, самой красивой яблоне. О ней, красавице, он знал все. Ведь у деревьев то, как и у людей, одного человека растят, воспитывают, стараются вложить в него только хорошее, а вырастает, выговорить то невозможно, слов не подобрать. А на другого особого внимания не обращают, а вырастает такой человечище! Что душа тебе, что тело. Это как вот понять?
Перед глазами сразу вставал сын. Ведь и не нянькались с ним особо, не сказать, чтобы только ему лучший кусок отдавали, и нотаций то особых не читали, а вот, ведь, каким парнягой вырос! Так и эта яблоня. Наверное, одна из всех, кого он даже и не тронул, и не одной тебе веточки не обрезал, сама как-то сформировала свою крону. Не яблоня, а модель с подиума… и название ее он помнил: золотисто- янтарное. Плоды крупные, нежные, но, правда, не лежкие, и такой урожай всегда давала, он просто диву давался. И не прочные, вроде, на вид ветки, а сколько выдерживали на себе! Нижние ветки почти до земли прогибались под тяжестью и не обламывались, выдерживали. Он даже подпорки никогда не ставил.
Душа у него постепенно оттаяла. Он даже и вспомнить уже не мог, что ему там сегодня приснилось. Эх! Хорошо в деревне! Но, наверное, пора бы завтракать, Что-то жена молчит, не зовет…
…Завтрак-то славный вышел. Куда уж лучше то, каша пшеничная, да без масла. А что, сам виноват, затюкал жену, искал везде холестерин, вот и варит теперь каждое утро каши, да без масла подает. Язык наш - враг наш. Оно вроде бы и ничего, только нужно ее быстро проглотить, чтобы не стошнило. Она вон, сидит напротив, прищурилась так и приговаривает:
- Каша, каша - еда наша.
Сама не больно - то кидается на нее, все больше сыр да кофе. А что, думал про себя Иван Иванович, можно иногда поизголяться над собой. Вон, другие то на диетах на всяких сидят, разгрузочные дни себе устраивают, а потом такой жор на них нападает! Ходют, зубами щелкают. Чтобы еще там сожрать!
Сегодня, однако же, наедаться не стоит, пятница, соседи-дачники приедут. Ну, значит, надо в себе место под холестерин оставить. Дачники, они ведь на дачу приедут, поди, тоже всю неделю на кашах отсиживались. А уж в выходные, как Николаич говорил - сам Бог велел. Ну и жарют шашлыки, рыбу коптят эту, прости Господи, запамятовал, да не простипому, ну, да ладно, потом вспомню.
Да, пятницу они с женой ждали! Вот уже, почитай, десять годков жили в таком режиме. Для того-то они с Николаичем и беседку  смастерили, чтоб макушки на солнце не выставлять. Да и от дождя она спасала иногда. Ну, не всегда, конечно, дожди то в основном косые бывают. А как же, Урал ведь! По первой засиживались аж до первых петухов. Сидеть то они сидели, да песни пели,  уж больно все охочие до песен. А тут еще приобрели как-то караоке, тут и вовсе рты перестали закрываться. Иван Иванович даже голос стал терять под конец. Про себя думал: А ну, как совсем обезголосю, тогда как. Шашлыки то шашлыками, они ведь как прелюдия к песне. Господи, слово то какое на ум пришло! Ну, в общем, решил Иван Иванович до вечера попоститься.
Николаич то мужик правильный. А как же, чай руководитель. Там, на заводах то, поди, и научают их, как руководить. А тут, на даче  это умение и пригождается. Да, может, еще и армейская закалка помогает, чай в десантных войсках служил, с парашютом прыгал. Но тут-то ему прыгать нет надобности, пусть сами попрыгают.
У них, у дачников, как будто все заранее спланировано. Как приедут, разгрузятся, едва поздоровкаются с нами, и за работу, на дачу, поди, приехали. Коля, сын его, сразу хватается за лопату и, ну ею землю то ковырять. Можно подумать, всю неделю там, в городе, только думал и мечтал об этом! Супруга его, Лидия с сестрой Галиной, даже не переодеваются,  бегом в теплицу, по огурцам соскучились, как они там в своей Африке, ведь неделю то никто не поливал! И все они под пристальным вниманием Николаича. А как же, руководить - не корову доить. Однако нужно отдать ему должное, кормилец он у них в прямом и в переносном смысле. Вот кормешка как раз и за ним. Пока они в земле то ковыряются да на цветочки любуются,  он им что-нибудь да изготовит. Кстати, повар то он отменный, бывает, ТАКОЕ напридумывает, язык проглотишь! А как же, бывало, и проглатывали морской язык, жареный. Это рыба  такая, вкусная, зараза!
…После завтрака ноги его опять понесли в сад. Сад был его домом, его отдушиной. Даже цветы на клумбах были под его потранажем. Он даже взбрыкнул как-то, сказав жене
- Сад - это мое детище, мне за ним и ухаживать, а вот, огород, тут меня уволь.
- Ну, полить я, когда надо, полью  грядки, а вот, остальное, не про меня сказано.
Он даже и представить себе не мог, как сад то без него будет,  когда его не станет и даже стишок как-то написал

Неужели меня не станет?
Разум не хочет верить в это.
А, когда этот миг настанет,
Разве закончит свой бег планета
Или тело, что жизнью дышит,
Навсегда породнится с землею,
Неужели никто не услышит
Этот крик прощанья с тобою
С моим садом, что часто снится,
Даже мысли гоню от себя…
Ведь, когда сомкнутся ресницы,
Мне уже не увидеть тебя…

…Вот такая была у него любовь. Любовь тихая, не на показ. Потолкавшись в саду еще часок, Иван Иванович вдруг вспомнил, что обещал вчера жене выкопать морковь, и он покорно пошел в огород.
Он размышлял, вонзая лопату в землю.
- Ну не выкопаю сегодня, завтра может быть поздно. А ну, как зарядят дожди, ковыряйся потом, облизывай ее от грязи. Нет, лучше уж сегодня.
И тут же появлялась мыслишка.
- А помнишь, прошлый год-то. Ну, выкопал ты ее посуху, ну, завалил в погреб, ну и что? Месяц холодов то не было.
Пойдет, бывало, за нею в погреб,  настрогать на салат, приоткроет мешок, а она, как старуха девяностолетняя, смотрит на тебя:
- Ну что, Иваныч, поторопился, чай? Поди, в прошлые-то годы  песочком засыпал, а ныне?
Да уж, было дело, да и урожаи были! В один год наковырял аж под тридцать ведер. Да и сказать, чтоб шибко удобрял, не скажешь, наверное, такой морковный год удавался, хотя…чего уж тут лукавить. Как-то года четыре назад обратил он внимание на своих соседей дачников. По весне дело-то было. Начитавшись литературы, они перешли на современный метод выращивания овощей – по  «Меттлайдеру».
 - А что? – думал он.
 – Я этот метод и на югах видывал, правда, из всех удобрений там только селитру и применяли, а тут – и осенью, перед перекопкой надобно удобрить, и по весне перед посадкой также, да и удобрения то какие!
 Он еще шутил тогда: - Как в печатном деле, тут тебе проявитель, а вот и закрепитель, да все это в отдельных мешочках, черт голову сломит!.
Видать, он в тот год-то так перезакрепил свои грядки, что до сих пор морковка не морковка, а оглобля какая-то!
Как бы он свою лопату не заглублял в землю, и за косичку ее не потягивал, чтобы помочь, она все равно на четверть обламывалась.
- Иваныч! А я такую морковь не люблю!
Он, не поворачивая головы, узнал –  Прасковья.
- Не люблю, не люблю.
- Ну, и не люби, не тебе же есть! Мне, вона, пару морковин почищу, и на плов хватит!
В душе он, конечно, понимал, что аномалия какая-то, ведь с того первого раза, когда он удобрил по новому методу, больше, ну, ничегошеньки не вносил, разве что поливал как полагается. А она вон прет и прет!
Поначалу, конечно, радовался, посмотрит, какую морковку Прасковья дергает,  усмехался - Стручки гороховые, а не морковки!. Че людей-то смешить, силу прикладывать, пущай до весны-то сидит, авось, на следующий год подрастет.
Ну, вот опять заглубил лопату по самое  немогу, а конец-то снова обломился, да с хрустом. Он уже начал привыкать к этому хрусту, но тут, вдруг, появился другой звук – стук.
Уж не крот ли постучал по лопате - Ты что, мол, мужик, творишь тут?
Ох, окаянные, и развелось же их последние годы! Весь огород, как после бомбежки, хорошо, хоть не вегетарианцы, а то и не досталось бы ничего! Но тут, думай не думай, но получалось, что стук-то идет от дома, что стоит через дорогу.
- Какого лешего-то. Маланья, почитай, уже два года, как на погосте, правда, родственники  сказывают, дом-то продали, но нового хозяина он еще не видел. Ее-то, горемычную, унесли на девяносто третьем году. А уж как местная голыдьба изгалялась над нею, и дровишки из поленницы, что на улице, таскали, и из грядок-то тягали, что не попадя. Срамотище!
Иван Иванович остановился и прислушался еще раз. Стучат. И вышел через калитку на улицу. Перешел дорогу и остановился перед крыльцом Маланьи. Что-то тут, видно, не ладно, замок-то висит на месте, а за дверью, во дворе перед сенцами, бряк да бряк...
- Эх, кому-то неймется, - подумал. Уж и старухи давно нет, да, видно, кто-то по проторенной дорожке заворачивал к ней.
Ну, решил он, не в лоб пойти, а куда в лоб-то, там же замок висит, пошел повдоль забора на зады. Он знал, есть там у нее еще одна калитка с огорода. Ему даже понравилось, как в разведке, но в разведке он не бывал, и в армии не служил, не довелось как-то. Аккуратно повернув щеколду, отворил калитку. Осмотрелся, прислушался и пошел к дому. Дом-то! Тьфу! Одно название, да нет, это когда-то был дом. Первый этаж полуподвальный, кирпичный, второй, бревенчатый. Конечно, жил бы здесь мужик, да рази осмелился бы кто приблизиться к нему с лихой мыслию…
…Да, не та уже деревня, не те петухи! Городские вон, говорят – спальный район. Да какой он, к лешему, спальный-то. Раньше, бывало, сидишь у печки, зад греешь, ну машина, ну две пройдут под окнами, дак ты уже знаешь, кто и к кому приехали. А теперича сквозняк, туда – сюда, туда – сюда цельный день покоя нету. Ладно еще зимой, хотя зимой-то никто и не приезжал, разве что трактор пройдет, разгребет снег, ну, и если кто помрет. Не ждать же покойнику до весны. А уж летом! Спальный район. Тут вон, как колхоз-то развалился, паи-то людям и раздали. А кому они, к бесу, нужны, эти паи-то? Землю, конечно, тут же распродали, понакупали себе автомобилей… ну, и зудят теперича и днем, и ночью. А земли-то эти по скупали городские богатеи, и давай на ней стройки налаживать. Самосвалы с утра до вечера всякую материю на стройки завозят. Дорогу-то, вон, всю раздолбали. Когда-то  самая лучшая улица в деревне была. Иван Иванович гордился даже, что в свое время так удачно дом-то подкупил.
Сам то он родился в Сибири, а какой уж там климат, сами знаете, ну и драпанул он на юга. Порядочно пожил, погрелся порядочно, но ностальгия загрызла. Захотелось, видите ли, понюхать родного российского воздуха, да на березки полюбоваться. Вот и нюхай теперь, да уж и нанюхался. Когда ветер-то с севера пылюку от машин сносит от дома на болотину, а уж когда задует с юга, тут уж раздувай ноздри пошире,  нюхай пыль российскую!
По началу, первые годы, он жалел своих детей да внуков. Живут в городе, ну, что они там видят-то. Ну, автобусы, ну, такси там всякие, да на кой они ему-то нужны! Он, вот, соберется на работу, пройдет деревню, а дальше вниз по косогору, а вокруг красотища - то какая, особенно по весне, когда соловьи брачуются. Подойдет бывало, поближе, стоит, слушает, а они, окаянные, и внимания на него никакого. Летом можно земляники пощипать по дороге, а осенью и грибочков подсобрать. Ну, где бы это все он увидел в городе…
…Как-то, было дело, приехал он с женой в город к сыну на день рождения. Посидели, поздравили, а назад нужно было ехать до вокзала на автобусе, чтобы сесть на электричку. Не поверите, как Ихтиандр жабры-то раздувал. Уже когда из электрички вышел, вот тут-то и вздохнул полной грудью. И на что мне эта цивилизация. Иван Иванович, и, правда, жалел детей, хотя когда-то сам убежал из деревни в город, и ведь нравилось, пока сам не надышался. Да че жалеть-то, надышатся сами, побегут из города. Он читал где-то, что будет великий исход из городов в деревни. Ему и верилось, и не верилось, ведь пока сам-то не надышишься, не поймешь…
…Он шел, аккуратно ступая, стараясь не наделать шума, обходил старые ветки, лежащие на земле, чтоб не хрустнуло. Остановился еще раз оглядеться. Недавно по телеку смотрел, показывали останки былой цивилизации «Майя», где целые города джунгли поглотили. Вона, смотри, и тут тебе « Майя». Огород-то уже ни один год лопаты не видывал, а деревья так разрослись, и впрямь, как в джунглях. Почитай, лет десять  никто их не тревожил. Вон, рябина-то уже не дерево, а целый куст!
Иван Иванович подошел к двери, что ведет во двор, приоткрыл чуток, опять прислушался. За дверью, там, в глубине двора, уже раздавался скрип отдираемой гвоздодером доски. Он дождался паузы и тихо спросил - Есть кто живой?
Самому конечно смешно стало, ну, не дух же какой-то буянит. Ему никто не ответил. Он открыл дверь и вошел во двор. На крыльце, у входной двери, молодой человек с увлечением орудовал гвоздодером. Увидев Ивана Ивановича, нисколечко не удивился, а он остановился и спросил:
- А вы кто будете?
- Я-то хозяин, - ответил молодой человек, - А вы кто?
- А я - ваш сосед.
- Ну, что ж. Давайте знакомиться...