Бальзаковский возраст

Все, что было со мною, как сон
Он забылся, остались мгновенья
Выходящие, как на поклон
Моей памяти в час вдохновения

 


Бальзаковский возраст.

За окном, в соседнем огороде, на фоне чистого, лазурного неба, стояла береза. Уже не молодая, но и не старая, о женщине, наверное, бы сказали бальзаковского возраста. На покрытых инеем ветках, как лучики фонариков, вспыхивали, отражающиеся от солнца льдинки и поэтому она чем-то напоминала новогоднюю елку. Если бы не два скворечника, не как обычно прибитых к стволу, а каким-то образом, наверное, прикрученных проволокой к веткам, в удачно-случайной пропорции друг от друга, в точности походили на глаза. И они, эти глаза, с неподдельным интересом смотрели на Петра. В них он видел отражение своего настроения, а настроение было прекрасное в это декабрьское утро. Скорее всего, по летним меркам, это было бы утро, когда яблони в его саду отбрасывали такие длинные тени. А на самом деле уже перевалило за полдень и солнце почему-то никак не хотело приподняться над землей, величественно проплывало над крышами деревенских домов, и был не далек тот час, когда оно немного поласкав наши души, завалится за горизонт.
В эти, редкие для Урала, денечки, когда стоит абсолютное безветрие и каждая паутинка, покрытая инеем, вдруг становится видна восторженному взору, природа как-то по особому раскрывает себя. То, что ты еще вчера не замечал, взять, к примеру, ту же паутинку или березу, сегодня ласкает твой взор.
Такого снега в городе не увидишь, пушистого, со сверкающими на солнце блестками как - будто рукою всевышнего разбросанными по нему бриллиантами. Он давно приметил, бывают такие солнечные дни, но не всегда снег так рад солнцу и не всегда он показывает свою радость людям. В этом скрывалась, какая то загадка, но вот разгадывать ее, почему-то не было никакого желания. Он просто смотрел через окно и любовался природой, а любоваться было чем…
Кедры стояли по колено, в снегу нахлобучив на себя белые, снежные шапки и были похожи на снеговиков. Яблони, красовавшиеся летом в шикарном зеленом наряде, стесняясь своей наготы, укрылись инеем. Черноплодная рябина и слива после невероятного урожая ягод еще не оправились, как женщины после тяжелых родов. Их ветки лежали на земле, так и не сумев подняться, и только кусты смородины и крыжовника, едва угадывающиеся под снегом, пребывали в блаженном неведении.
Природа отдыхала. Пройдут долгие пол года прежде, чем растает снег и все оживет в который раз, показывая людям свою неуемную жажду к жизни. Проходят годы, миллионы лет ничего не меняющие на земле и если бы не катаклизмы, смена полюсов, падения астероидов и комет, так и росли бы на Урале кедры, а в Африке бананы, но мир наш не постоянен.
Петру припомнился такой случай: Жил он тогда в Ташкенте, занимался альпинизмом. Однажды он побывал в экспедиции  с группой таких же, как он альпинистов спасателей. Целью экспедиции было открытие и описание не зарегистрированных прежде вершин. Их забросили на машине к отрогам «Пскемского» хребта, а дальше с продуктами и со снаряжением по ущелью, вдоль не большой речушки,  они продолжили свой путь к цели. Стояла поздняя осень. Тропинка вела их на верх, петляя среди каменистых осыпей и распадков. Иногда им приходилось переходить в брод речушку, как диктовала им обстановка. По пути, в лощинах они собирали грецкий орех, на открытых местах им попадалась ежевика, которая росла большими, круглыми шапками до четырех метров в диаметре….
…Петр припомнил, как в те времена приехал к нему погостить в Ташкент его двоюродный брат Михаил Бакшин с семьей. Повозил он их по городу, показывая местные достопримечательности, побывали они на озере «Рахат», покупались, фотографировались. Потом они вдвоем совершили авантюрную поездку в горы, на «Чимган». По пути проезжая по серпантину, заглядывали в лощины в поисках грецкого ореха. Так они миновали Чимган, доехали почти до «Брич-муллы». В последний раз заехали они в одну из лощин в поисках ореха, высоко забрались, а ездили они на мотоцикле с коляской   Иж-Планета-3», надрали, наверное, с пол коляски и уже возвращались назад. На их пути, преграждая им дорогу, появился узбек верхом на ишаке. Они, конечно, понимали, что орехи принадлежат государству, но что тогда не принадлежало государству, но,  было как-то не по себе. Михаил сидел в коляске, прямо на орехах и в руках держал фотоаппарат. Петр прокричал под шум мотора:
- Миша! Расчехляй фотоаппарат! Направь на узбека и фотографируй его! –
Кавалерист, на ишаке, увидел направленный на него объектив, расплылся в счастливой улыбке, а они, помахав ему рукой, продолжили спуск в низ…
…По берегам речушки, прямо у воды, росла в изобилии черная смородина. Листья с веток уже осыпались, но ягоды, каким то чудом еще держались на ветках. Забегая вперед можно сказать, что всю следующую неделю они питались в основном подножным кормом, и если бы у них с собой не было водки, то, наверное, тушенку и прочий сухой паек у них бы сохранился до следующей экспедиции. Через несколько часов хода речушка раздвоилась на два русла и они, перейдя вброд, один из ее рукавов разбили палаточный лагерь в междуречье.
На восхождение к вершинам  они выходили каждое утро, позавтракав и взяв с собою немного воды. И вот, в один из дней, когда они отдыхали на одной из таких вершин, высоту, которой определил их прибор альтиметр, природа загадала им загадку. В их молодые годы, с недостатком знаний, это была действительно загадка, с решением которой Петр прожил немало лет. Уже собираясь, было начать спуск, Петр заметил возле своих ног свежий осколок камня. Он уже и не помнит, чем этот осколок обратил на себя внимание, но когда он его поднял, то на поверхности свежего скола увидел морскую ракушку. Он поднял подходящий по весу камень начал им откалывать от скалы камни. В каждом сколе можно было разглядеть морских обитателей. Крепко они все тогда задумались, находясь на вершине. Выходило, что там, где они пребывали, когда-то было дно морское. Это что же могло такое случиться, что земля вздыбилась почти на четыре тысячи метров! Какие, такие силы подняли ее на такую высоту! Ему раньше приходилось слышать, что там, где сейчас находится Ташкент, плескалось море, но одно дело рассказы, а другое дело, когда у тебя в руках находится подтверждение когда-то произошедшего катаклизма. И вот несколько таких артефактов он забрал с собой. Много лет они пролежали у него в серванте, под стеклом пока не исчезли куда-то …
…За окном начало смеркаться. Загорелся фонарь на столбе, сработало реле, но снег искрился, как и под солнцем, зажигая и гася свои бриллиантовые фонарики. Петр вспомнил о сыне. Быть может когда-нибудь, думал он, сын прочтет его мысли. Когда-нибудь, как он сейчас читает мысли мамы и отца. С годами размывается грань между поколениями, и ты начинаешь понимать своих родителей скорее душой, нежели разумом и к тебе приходит то, особое понимание. Ты уже  давно  отец и даже дед, но для мамы и для отца по-прежнему ребенок – их дитятко. Какое же это счастье находиться на стыке поколений, где с одной стороны твои родители, а с другой дети и внуки. Вот это, думал он, и называется, связью поколений. Если следовать логике здесь должна просматриваться преемственность, внук должен походить на сына, сын на отца, отец на деда, если бы не душа. Несомненно, наследуя характер, друг у  друга и особые черты, мы сохраняем свою индивидуальность через душу, этот слепок с матрицы высшего разума и как бы ты не был близок со своим дитем, как бы не тянулись вы по жизни друг к другу, вы никогда не потеряете свою индивидуальность. Можно снять отпечатки с ваших пальцев, но не возможно снять отпечаток с души, не придумали пока что такого прибора.
Так что же такое душа? Какой же силой обладает она, заставляя нас плакать и смеяться, совершать героические поступки и пускаться во все тяжкие!
Петр был человеком верующим. Лбом об пол, конечно, не бился на показ, не выставлял свое усердие, но традиции православные соблюдал. Всей душой он принимал доктрину церкви, верил в божественное происхождение человека на земле. Вот уж никак он не мог себе представить, что его далекий предок был обезьяной. Ну, ни как! Ну, разве что Жириновский. Есть в нем что-то такое от обезьяны в поведении, правда в последние годы он больше стал походить на человека.
Но, беспокоил его не Владимир Вольфович, нет, он то, как раз крепко стоит на своих позициях и верны они или нет, покажет время. Его волновал его сын, его кровиночка. По началу, Петр был спокоен за него. Ну, пусть по некоторым вопросам они расходились, как в море корабли, сын был ярым безбожником, но он гордился им, правильным рос парень. Звезд с неба не хватал, но заглядывался на них часто. Окончил институт с отличием, подался в отряд космонавтов. Все хотел доказать отцу, что бога нет он стал космонавтом-исследователем и вот уже не раз побывал там, в космосе. Всякий раз, навещая отца, он давал ему понять, что нет мол, там никого, ну планеты, ну звезды, туманности всякие и все, больше ничего, пусто. А Петр и не очень переживал, что нет у него бога в душе, да мало ли таких, не зрелых душ то вокруг. Ведь вера в бога не зависит от твоего образования, высшее оно у тебя или нет, она, вера то, как понимал Петр, как раз зависит от образованности твоей души. И вот это образование ей как раз дает господь. Какой слепок выйдет из-под матрицы, такою она и будет, пока не померкнет свет, но еще  ни один из просвещенных не указал дату конца света.
Петр не был догматиком, понимая, что мир не стоит на месте, земля меняет полюса, одни материки исчезают под водой, в другом месте появляются новые материки. Вера их тоже претерпевает изменения, от идолопоклонничества пришли к христианству, сломав, немало копьев на пути. Еще он свято верил в реинкарнацию, может быть потому, что уж больно не хотелось уходить, навсегда затерявшись где-то там, в просторах вселенной. Да и примеров подтверждающих этот факт, человечество накопило не мало. Примеров конечно не мало, но почему-то человек с таким трудом склоняется к истине, а ведь истина вот она, в ладонях, в книгах просвещенных, читай, познавай.  Однако, видимо так устроен человек, сомневаться всегда, сомневаться во всем. Другой вон так и скажет, да мало ли чего там можно написать. Он, конечно, понимал, что написать можно все что угодно, но фантастику от реалии он мог отличить, да и не любил он фантастику, это все равно, что в его годы читать сказки. Пусть простят меня писатели-фантасты, думал Петр, это не мое. Но однажды все-таки случилось то, о чем он часто и помногу думал и мечтал об этом, ведь кто хочет, тот и обрящет. И упал тяжелый груз с его души, разом утвердив все его чаяния. Сын, вернувшись из очередного полета только одно и смог произнести:
- Отец! Я видел его! – …
…Небо вызвездило. Алмазные блестки на снегу нашли себе отражение там, в небе, но расположились они на черном фоне упорядоченно, так как мы привыкли их видеть тысячелетиями. Ковш Большой медведицы завис на черном бархате наполненный до краев, но он знал, что пройдет, немного времени и он начнет опрокидываться, выливая из себя в черную бездну свое содержимое. Полярная звезда указывала собой верное направление заблудившимся  в земных просторах путникам. Там, высоко в небе, все казалось таким незыблемым. Вот родится человек под этими звездами и под ними уйдет в мир иной, порою даже не догадываясь, что космос тоже, как и он, сам живой организм. В нем, в космосе, луна вращается вокруг земли, земля вращается вокруг солнца, а солнце, пройдя все знаки зодиака, через двести сорок миллионов лет сделав оборот, продолжит свой путь, по просторам нашей галактики отматывая  время у вечности оборот за оборотом. А сколько, таких, как наша, галактик, у которых своя жизнь и своя дорога один бог знает. Эта тайна, думал Петр, наверное, никогда не будет раскрыта, хотя как знать. Прогресс неумолим. За каких то сто лет человечество прошло путь от патефона до компьютера и от такого ускорения порою дух захватывает. Вот так бы, думал он, развивалась бы наша духовность, такими бы вот темпами, навсегда задвинув в глубины нашего сознания накопленный тысячелетиями негативный опыт, высвечивая собой, только любовь друг к другу и к всевышнему, творцу всего, что мы видим и ощущаем…
- Так кого же ты видел? – спросил тогда Петр у сына. Не легко видимо было сыну в одночасье ломать свои взгляды на жизнь, разом признать несостоятельность своих позиций. Да и не космонавтом он был вовсе, а простым водителем и летал он не в космос, а летал по уральским разбитым дорогам, наматывая на покрышки своей «Газели» тысячи километров, познавая в пути суть человеческих взаимоотношений, питаясь в придорожных забегаловках, научился ценить вкус домашнего калача.
Ничего тогда не ответил ему сын, но Петр понял, видно какой-то надлом произошел в его душе. Таким уж родился его сын, никогда он не распахивал свою душу ни перед кем, даже перед матерью с отцом. Вопрос его так навсегда и повис в воздухе, но в недосказанности этой появилась надежда, надежда, что сын его на правильном пути, и дай-то ему бог никогда с этого пути не свернуть…
…Береза теряла свои прежние очертания, глаза-скворечники потухли, смотрелись темными, размытыми пятнами. Подмораживало. Синоптики обещали похолодание на завтра и видимо от этого, природа затаилась в ожидании. А какой опыт накопило человечество, наблюдая за природой! Стоит только по внимательней присмотреться и отпадает надобность включать телевизор. Но, как он уже себе говорил, мир не стоит на месте, все меняется и если мыслить глобально, можно усмотреть во всех проявлениях цикличность. Например, солнце, живя ритмами одиннадцатилетнего цикла, наращивает свою активность до определенного ему всевышним пика, затем одиннадцать лет снижает свою активность. Ну, как здесь можно опуститься до понимания  простой случайности, рассуждал Петр. Так же и земля в своих многомиллионных циклах, от наивысшего развития на ней флоры и фауны проходит путь до своего полного оледенения. Так и народные приметы, думал он, являются догмой для человечества  на сравнительно малом отрезке в их жизни. И вот через каких то два-три поколения приметы теряют свою актуальность, зачастую не сбываются.
Петр вспомнил своего родственника, царство ему небесное, хороший человек был, общительный,  незлобивый. Он хорошо помнил, когда его пятилетнего пацана, Афиноген вез на «Полуторке» к себе в деревню погостить. Орловка - называлась эта деревня. Летом это было, в разгар ягодного сезона. В те, послевоенные годы, клубнику собирали, выйдя за забор огорода. Ягода была всюду, человек тогда еще не наследил на земле, правда прошло с тех пор пол века, но что эти пол века для земного возраста. Кстати о приметах, где бы не жил Афиноген со своей семьей, он всегда держал скотину. Была у них корова, поросята, а в последние годы даже овец держали. И чтобы вовремя запастись кормами для мычащих и блеющих для него всегда в подмогу были народные приметы. Накосил ты, допустим сена  да не вывез его во время - это беда. Дождем зальет, сено сгниет, а как раньше говорили, день год кормит и вот тут - то так надо подгадать с погодой и вот на приметы то и опирались. Ему, пацану, он не раз показывал свою толстенную тетрадь, в которую были записаны его ежегодные наблюдения за погодой и по прошествии многих лет эти записи были для него путеводной звездой. Но, увы, рассуждал Петр, повторяясь в который раз, мир не постоянен и накопленные не одним поколением святых тружеников знания обесцениваются…