Точка возврата

   Тридцатилетняя женщина — это как молодое вино. Божоле-нуво! Не водка — с её последствиями, и уж точно не компот — приторно.
Именно вино — с приятным послевкусием. Это когда с утра можешь надеть джинсы без истерики, спокойно носить шорты и каблуки...

Жанна как раз была из таких. Из тех, кто знает себе цену, но на распродаже всё равно покупает ерунду. Высокая, с формами, которые давно пора было называть «женственными», а не «лишними». Глаза — карие, чуть раскосые, как у грустной кошки. Улыбка с ямочками — редкая, цепляющая. В ней было что-то... настоящее. А это, как известно, редкость.

С мужчинами у неё было, как в дешёвом кино: сначала свет гаснет, потом музыка, потом — темнота и упрёки. И всё — по сценарию. Они тянулись к ней, как мотыльки к огню.

Влюбляясь, Жанна глупела. В буквальном смысле. Интеллект куда-то испарялся, как духи с кожи. И оставался только запах страсти и ощущение, что «вот теперь — точно». Она превращалась в добрую дурочку, которая верит в сообщения без орфографических ошибок.

С Николя она познакомилась в сети, когда в свободное от работы время читала интеллектуальные статусы. Он был известным в московской элитной тусовке фотографом, художником и журналистом. Лет на двадцать с гаком старше, но держался, как молодой денди, удивляя и забавляя её богатым запасом анекдотов.

Женщин вокруг него крутилось немало. Жанна прекрасно знала, что такие, как Николя, не женятся. Они «живут моментом». И момент этот редко длится дольше, чем содержимое бутылки.

Ей даже была известна его связь с её реальной подругой. Даже это её не останавливало.

Она сама предложила ему встретиться. Ей хотелось живого общения — без эмодзи, без фильтров и без поспешного: «Привет...»

Николя встретил её в аэропорту. Обнял — вежливо, как дальний родственник с Троицкой. Повёз к себе.

В квартире всё напоминало о холостяцкой вольнице: неприбранная постель с пятном кофе, посуда в раковине, диван с книгами, брошенные на пол газеты и журналы...

Жанна спросила, как пройти в ванную. Николя взглядом указал:
— Полотенце там чистое, и мыло с утра открыл...

Ванная была отдельной песней: пыль, запах табака, но — кремы. Крема, бальзамы, одеколоны — как у парфюмерной ведьмы. Жанна прыснула. Смеялась в голос, закрутив на голове полотенце, как тюрбан, и вышла — голая. Хотелось лечь, съесть что-то горячее и провалиться в сон.

— Садись, поешь... Я тут кое-что приготовил.

На столе в сковородке — яичница, икра в банке, грузинский лаваш и водка. Рацион холостяка, — подумала Жанна... и улыбнулась.

Он жадно наблюдал за ней. Они не заметили, как выпили поллитровку водки.

Он подошёл к ней резко, словно пушинку подхватил на руки и отнёс в спальню.

Она очнулась от поцелуев. Он был силён, нежен и опытен. Он знал, как двигаться, когда прижать, как прикусить... Они сливались в страсти. Она стонала от счастья — снова и снова. Это была не любовь — это было наваждение.

Ей хотелось понежиться в его объятии, продлить негу...

Но... Николя встал и направился в душ. Она его ждала. Он вышел, завёрнутый в простыню, сел рядом, предложил ей одеться — и закурил.

— У тебя есть где остановиться? У меня сегодня гости...

Эти слова прозвучали как пощёчина. После всего, что между ними было — так просто? Мол, получила своё и убирайся?

— Конечно, есть, — ответила Жанна, собрав остатки гордости. — Поеду к маме.

Он вызвал такси. Спустился с ней. Протянул водителю 100 долларов:
— Будем на связи, — бросил он, когда машина уже тронулась.

Такси везло её в прошлое. В дом, где пахло старым ковром, картошкой и маминым терпением. Здесь прошло её детство, отрочество — до поездки в Германию...

Таксист оказался ушлым, из породы «дельцов».
— Слышь, с тебя ещё 50 баксов.
— У вас же безнал...
— А у тебя — валюта.

Жанна молча достала ещё пятьдесят. Не хотелось спорить. Хотелось — под одеяло. И чтоб никто не трогал.

Дверь — заперта. Звонки — глухо. Мама ещё не обзавелась смартфоном. Мир давно ушёл вперёд. Мама осталась в кнопочном прошлом. Её точно никто не ждал. Приезд был неожиданным и не ко времени. После смерти отца матери приходилось тяжело работать в две смены. Все тяготы семейной жизни обрушились вмиг на неё. Надо было обеспечить достойную жизнь двум дочерям и себе. Отец долго болел, и все средства уходили на дорогие лекарства, которые высылали родственники из Германии, куда и поехала на учёбу Жанна.

Она позвонила в соседнюю квартиру. Открыла незнакомая женщина. Старая соседка, видимо, съехала или умерла. Или одно привело к другому.

Женщина оказалась — на удивление — тёплой. Напоила горячим чаем с бубликами, усадила, включила обогреватель. Жанна заснула за столом, уткнувшись в кружку.

Проснулась от чьих-то рук. Её трясли за плечо. Мама. Сгорбленная, с морщинами, которых раньше не было. Глаза — испуганные.
— Жанка? Что же не предупредила?

Хотелось сразу в кровать. Закрыться от всех, от всего. У неё не было сил отвечать...

Заснуть она не смогла. Молчание. Потом — слёзы. Потом — тишина.

С утра она пыталась дозвониться до Николя.

Николя не отвечал. Ни на звонки, ни на сообщения. Ни даже на прочитанные. Его не было. Как будто и не было той ночи. Как будто всё ей приснилось. Секс, водка, яичница, 100 долларов — всё исчезло. Оставался только осадок. И злость. И желание... отомстить.

На все устрашения, что любовнице станет известно о проведённой с ним ночи, был молчок и полное игнорирование.

Жанна флиртовала с его приятелем. Переспала.

Рассчитывала, что тот проболтается. Или сам Николя почувствует «укол». Но было глухо. Ни скандала, ни раскаяния. Ничего. А польза от этого унижения, без удовольствия — была как лысому от расчёски.

Она чувствовала тошнотворное презрение к себе. Но это была реальная тошнота.

Головокружение, слабость, усталость. Она подумала, что всё — от нервов. От бессонницы. От дури.

Внутренний голос подсказал: проверь. Она увидела две красные полоски. Потом был визит к врачу.

Врач подтвердил:
— Поздравляю. У вас шестая неделя.

Жанна не чувствовала ни радости, ни ужаса. Только пустоту.

И уверенность — ребёнок Николя.

С тем другим всё было под контролем. А тут — голова отключилась. Как всегда.

Она позвонила подруге.

Рассказала всё, как на духу. Честно. Без купюр.

Подруга выслушала. И, как потом оказалось, взяла телефон и позвонила... не Николя. А его любовнице.

Из «лучших побуждений», конечно.

Вечером зазвонил телефон.

— Это Николя, — сказал голос. Спокойный, с раздражением под кожей. — Я требую тест на отцовство. Или я подаю в суд. Хватит врать. Хватит меня доставать.

Жанна молчала. Говорить не могла. Слов не находилось.

— Ты с Андреем была после меня. Можешь не юлить.

Она сжала телефон.

— Я не просила тебя ни о чём. Мне не нужна твоя помощь. Не хочешь — не признавай. Только не ври себе.

Она бросила телефон на кровать.

Жанна не плакала. Уже нет.

Подруга — предала. Андрей — болтун. Николя — Николя.

Мир — как кафельная плитка: холодный, гладкий и легко моющийся.

А внутри — кто-то жил.

И этот кто-то был её смыслом. Единственным.

Беременность шла тяжело. Токсикоз, бессонница, апатия.

К девятому месяцу приехала мама. С вещами. Продала квартиру, чтобы быть рядом.

Жанна рожала долго. Но всё прошло хорошо.

Родился мальчик. Крепкий, красивый, с глазами — как у Николя. Назвали — Димкой.

Димке исполнился год, когда в её жизни появился Том. Сдержанный, как регламент. Разведённый, без детей, но с золотым терпением. Познакомились в библиотеке — случайно, без расчёта. Она брала книги по детской психологии, он — что-то про квантовые сети. Перепутали полки, разговорились. Он понравился Димке сразу. А она удивилась — как легко может быть рядом с мужчиной, который не делает вид, что «знает лучше».

Слово за слово, кофе за кофе — и вот они уже вместе. Не в соцсетях, не в мессенджерах, а по-настоящему. Димка быстро назвал его папой, а Жанна впервые за долгое время почувствовала себя любимой и нужной.

Прошлое выветривалось. Сети — заброшены. Подруги — отсеялись. Николя — забыт.

Если бы — навсегда...

Он появился в Мюнхене неожиданно. Как простуда — без предупреждения, с лёгким покашливанием в телефоне. Жанна не сразу узнала голос.

— Привет. Я в Мюнхене. Можем увидеться?

Жанна не ответила.

Через три дня он стоял у входа в супермаркет. Как будто случайно. Как будто не следил.

Увидев Димку, он всё понял.

Ребёнок — его копия. Те же брови, та же ямочка на подбородке.

Николя помрачнел.
— Мне не нужен тест. Я хочу, чтобы он носил мою фамилию. Он — мой сын.

Жанна выпрямилась. Посмотрела прямо в глаза:
— Нет. У него уже есть отец. Настоящий.

Он молчал. Впервые — без слов, без «давай обсудим», без артистизма. Просто стоял.

Жанна взяла Димку за руку и повела домой. К мужу. К жизни.

И, может быть, впервые за всю историю её любовей, ошибок и страстей — ей не хотелось оглянуться.