Людмила Петрушевская Номер один, или в садах други

М. ЭКСМО 2004

Представлять Людмилу Петрушевскую нет необходимости. Она отвоевала себе место в ряду крупных писателей, повествуя о тяжелом и страшном в жизни, что давит и не отпускает человека, напоминает о неизбежности горестей, болезней, расплаты за все и пр. Можно по-разному относиться к тому, что некоторыми определяется как чернуха, жестокий реализм (в противовес бытующему в XIX веке термину «нежный реализм») и даже сюрреализм, но невозможно не признавать за художником права иметь свои темы, свое видение и решение проблем. И когда казалось, что Петрушевская – художник устоявшийся и незыблемый, выходит в свет роман «Номер один…», уже названый мистическим триллером и книгой превращений. Насколько удалась писательнице попытка стать новомодной, не отстать от веяний, которые мириадами реют в воздухе – судить читателю. Мы же попытаемся разобраться в невообразимой смеси символов, намеков, садизма и непристойностей, в изобилии представленных в книге. «Я обожаю сны, даже если это кошмары… Именно безумная любовь к снам, удовольствие, ими порождаемое, без какой-либо попытки осмыслить содержание, и объясняет мое сближение с сюрреалистами», - эти слова Луиса Бунюэля говорят о том, что многих высокоталантливых людей влекла мистика, кошмары, символы, возникающие в состоянии транса и не всегда подчиненные трезвому рассудку. Вопрос однако заключается в том, насколько автор книги или фильма владеет ситуацией, умеет подняться над ней, не сливаясь с театром абсурда, могущим поглотить его.
Роман Л.Петрушевской состоит из 10 глав со своими сюжетами и хитросплетениями, объединенными единым героем, названным Номер Один, и поисками возможностей освобождения некоего Юры Кухарева из царства энтти, а также из тисков нищеты – семьи героя. Наиболее  вразумительна первая глава – «Беседа» - составленная в форме диалога между Первым (Номер Один) и Вторым (директором института, где работает научным сотрудником Первый). Второй – босс – типичный представитель нового русского, говорит на жаргоне, путает все на свете, академика Энхельгардта называет Альцмейгером, ибо тот страдает болезнью Альцгеймера, но не лишен практической сметки. Их разговор предваряют сведения о том, что человек уходит в нижнее, подземное царство из среднего – земли, трехпалый однорукий берет их души, и духи начинают поедать существо, тело души. Первый рассказывает Второму, что существует народ энтти, Кухарев сделал запись ночного пения представителя энтти Никулая, но те взяли его в заложники, и Первый просит у директора денег на выкуп Юры. Первый защищает права энтти на национальное святилище, а Второй лишь хочет сделанное продать подороже и сделать сообщение на симпозиуме за рубежом. Первый говорит, что в предгорьях Джунджи появились чучуны (реликтовые гуманоиды вроде снежного человека), там находят объедки жареного на костре человеческого мяса, хотя чучуны этого знать не должны. Они же, чучуны, изнасиловали, содрали кожу и отрубили голову артистке. Босс денег дать отказался, его лишь заинтересовало, что божество Байрун возвращает молодость.
Вторая глава – «Погоня» - наиболее стремительная и динамичная. Номер Один достал-таки деньги, и немалые, под залог квартиры, принадлежащей его жене с больным ребенком, но в троллейбусе прорезали пиджак и украли деньги. Он за грабителем в клетчатом пиджаке идет в магазин, затем на такси в какой-то двор. Тут же женщина лежит, ноги под трамваем без водителя, она было поднялась и снова грохнулась. Немного отдает Булгаковым, не так ли? Группа молодых людей указала дорогу, с обрезком жести он карабкается по лестнице, попадает на чердак, где висит и шевелится как бы пританцовывая повешенная 15-летняя девушка. Стал украдкой спускаться, на втором этаже узрел запись на бумажке «М-психоз (метемпсихоз) с 13 до 13.05», нажал кнопку звонка, ему открыли, но сзади начали душить. Чиркнул обрезком (это уже в главе третьей – «В садах других возможностей»), попал душителю в лицо, воспользовавшись, стал убегать и врезался в лед. «Никогда в жизни не было так тяжело, он уходил от погони головой вперед, она уже во льду, упирается, бодает, пролезает, а ноги все вертятся, лицо уже стало льдом, скорее, все глубже ввинчиваясь, где конец?» (с.116). Вспоминает семью, и как умерла от белокровия на первом курсе девочка Надечка, и компьютерную игру под названием «Вечность», но вдруг перед ним открылась стена, и он «выскребся» во двор. Увидел лысого вора, ударил, тот упал, он вытащил из его кармана пакет с долларами и документы. Взяв чужой паспорт, он отныне Валера – и внешне, и внутренне. Дальше сладострастная чернуха, садизм и абсурд идут по возрастающей. Тут и трупы, которые везут «На Бродвей» (морг), некоторые из них потом оживут, и невразумительные сообщения о сексопате Юре и большом аметисте, и энтти, чье мясо едят чучуны. А чучунами становятся те энтти, которые не вернулись со льдины ровно через 16 дней; это изгои, дикари наподобие бомжей. Тут и эпоха матрипархата, когда всех женщин взяли в гаремы и все они ждут ребенка, и охранник, называющий себя Варварой – с него сняли кожу.
Самая страшная глава шестая («Ветер и ночь»): он покрыт черной шерстью, заходит в туалет, хотели выгнать, ударил одну, она села, закрывшись лапами. Сел в поезд, заготовил фразу «я из главного, по организованной», фраза, видимо, магическая, поскольку и проводница становится угодливой, и все вокруг боятся. Заходит в купе к красивой блондинке, рассказывает, как зарезал отца, убил товарища, и вообще он киллер, затем ограбил эту девушку, полоснул ножом по животу, поранил ей глаз, сломал челюсть. Выясняется, что это бред под влиянием наркотиков, подсыпанных в водку, и обокрали его самого. Как бы в унисон прочитанному начинают звучать в уме строки современного поэта:
Выкрикивая сгустками слова
Из сладострастно хлюпающего горла,
Катилась по ступенькам голова…
Первый шантажирует  подлеца Паньку, забирает его деньги, а кабинет вместе со своей распиской поджигает. Дальше-больше. Трупы все прибывают, их выносят на скорой (это тот же двор), некоторые оживают, мальчик говорит женским голосом, у мертвого Валеры Первый вытаскивает из кармана аметист, звонит жене, та сообщает, что директора убили, а Юру отпустили. Но это пока не Юра, догадался Первый, позвонив его матери, а Никулай. Первый говорит ему: уходи из Юры, вернись в энтти, скорее пришли Юру, иначе он не вернется.  В конце концов он говорит жене, что может вернуться к ней даже в образе Кота: «…наши прежние души приходят к нам это бывает и мы сами себя не узнаем» (с.334). Он уже знает, что будет директором и его сын-калека сможет ходить.
Так кратко и невразумительно, с обрывами и обвалами мы пересказали повествование. Что это? Притча, предупреждение потомкам (ибо так называется одна из компигр в «Садах других возможностей»), безудержный полет воображения? Не покидает ощущение: желание еще большего самоутверждения  толкнуло более чем зрелую писательницу на отчаянное «и я так умею». Умеет, действительно. И читать не скучно, хотя и непонятно, во имя чего нагромождать столько несуразностей, зачем сыпать непристойностями и упиваться садизмом, пусть и иллюзорным. Л.Петрушевская не иначе как сама стала жертвой задуманной ею игры под названием «Вот до чего можно довести человечество» и увлеклась ей не в меру. Но Нобелевского лауреата Эдьфриду Елленек («Дети мертвых») трудно превзойти по части утонченной изощренности призраков, в том числе и сексуальных, а цельности Булгакова, Пелевина, Р.Гари, опытных и признанных мастеров мистификации, достичь все же трудно. Возможно, роман этот и задуман как пародия на такого рода литературу, и тогда отпадают все претензии. Иначе к чему эти нагромождения ужаса, абсурда, копание в нечистотах и замысловатость? Чистые ключи родной литературы лучше не пачкать сомнительными и опасными новациями. Не резон сомневаться, что в романе есть своя внутренняя логика и композиционная стройность, что в какой-то мере это продолжение традиций Даниила Хармса, который взорвал изнутри литературу, провозгласив: нет запретных тем и нет авторитетов. Но смелое использование ненормативной лексики, смакование кроваво-гнусных подробностей, нагнетание ужасов и преступлений еще не означает нового слова в литературе. Если это соперничество с молодой литературной порослью, мол, смотрите, я круче всех вас, то оно неубедительно; все сказанное вторично и вдобавок поверхностно, а поиски новых путей не должны заводить в дебри чертовщины, в сады антиэстетических и «маловысокохудожественных» возможностей, надуманности и вымученности.
Стремительная смена декораций, сумбурность действий, множественность образов в одном, перевоплощения и ожившие трупы – все это непременно найдет своих приверженцев. Поэт-романтик XIX века Новалис писал: где нет богов, там царят призраки. Они, эти призраки, вобрали в себя, поглотили некогда трезвое аналитическое мышление автора, позволившего себе очутиться в мире хаоса. И если в последних фразах романа звучит слово «опасность», то, вероятно, это предупреждение, обращенное к грядущему. Но не логичнее ли предстать такой, какой запомнил ее читатель на протяжении многих десятилетий? Данное перевоплощение, если и состоялось, то явно не в пользу Людмилы Петрушевской. Разумеется, нами высказано частное, субъективное мнение, но высказано искренне. Если русская литература свернет на обочину и запутается в клубке экстраординарных измышлений, то сожалеть об этом придется многим. Возможно также, что некая титаническая личность, освоив и переварив подобное, сумеет создать нечто совершенно невиданное, удивительное и совершенное. Будем надеяться.