Глава 22.
Весовщик на тропе.
Маршалл шел по следу. Похитительница или похитители все спланировали и воплотили безупречно. Кроме одного – Милая Мойра порезала палец о дверь, когда спешила выйти из Дворца. Кровь ее и стала следом, который теперь отчетливо выделялся среди многих других для глаз весовщика. Де Балиа не страшили летающие ящеры – наступившая тьма и отличное знание городских закоулков сделали его почти невидимкой. Маршалл буквально полз по следам похитителей – сначала Мойра шла одна, потом к ней присоединились еще трое. Две женщины и двое мужчин направлялись в квартал тимантей. Следы Мойры пахли ее кровью, вторая похитительница была немолода, среднего роста, ее следы пахли пылью и немытым телом – вспомнилась дворничиха, которая отвечала за порядок на придворцовой площади. Звали ее вроде Нина Сторожко, из свободнорожденных. Тетка склочная и мелочная. На рассвете всегда мела площадь и ворчала на каждого: «Ходют тут, шляются, по чистому-то каждый пойдет, а мести никто не хочет…». И долго потом еще вслед что-то бормотала. Мужчины, судя по следам и запаху от следов – тоже свободнокровые, тоже пыльные какие-то. Весовщик подумал, что дворники – странная профессия, они словно кровники, держатся друг за друга, хотя никто с печатью в крови не шел мести улицы. Атрибуты их работы – метла, коробка на колесах и совок – те, кто наводил порядок на улицах, всегда могли рассчитывать на помощь своих сестер и братьев по профессии. Еще в бытность работы в Ведске де Балиа несколько раз заставал дворников за нарушениями законов – когда серьезных, когда не очень. В основном, дворники выполняли мелкие поручения всяких криминальных личностей, за которые те не хотели браться сами – чтобы не марать руки. Дворники же за соответствующую плату брались за любую грязную работу. Когда попадались весовщикам, те обычно карали сами – если вина была незначительна, то и вовсе отпускали, иногда отдавали палачам – если попадались на чем-то серьезном. Сейчас интуиция вела де Балиа, крича во весь голос, что впереди те, кто виновен в неслыханном преступлении – никогда с момента сотворения Мира никто не покушался на наследника Прима. Дети небесных кастырей не могли и помыслить о таком, а для свободнокровых царята были кем-то вроде божественных созданий, чье происхождение являлось неким гарантом закона и неприкосновенности.
Мойра, дворничиха Нина — предположение весовщика оказалось верным — и двое их спутников, нырнули в один из неприметных домишек, постучав и поцарапавшись в двери, как уговаривались. Мужчины, сопровождавшие похитительниц, происходили из тех серых личностей, которые выползают с закатом на улицы, среди записей числятся как «помощники дворников» - ага, помощники и посредники, во всех темных делах, о которых помалкивают в приличном обществе при ярком свете. В дверях мелькнула женская фигурка с притененным фонарем, которая повела их за собой. Стоящие тиманти – каждая возле своей рабочей комнаты, ярко размалеванные, облитые духами, вызывающими желание – притворно застонали в истоме, начали извиваться, зазывая. Полумрак скрывал их недостатки – у многих были изрытые пороками морщинистые серые лица, не хватало зубов, глаз, конечностей – награды «благодарных» клиентов, последствия их собственных ошибок или дурных болезней. Глаза поблескивали в сумраке, языки прищелкивали – младший из мужчин остановился, зачарованный запахами, вздохами и яркими красками, пока Нина-дворничиха не дернула его за рукав, пробормотав, что нечего здесь прохлаждаться, дела ждут. Вслед ей зашипели тиманти, обманутые в своих ожиданиях. В этом домишке прозябали те, кто уже давно перешагнул порог своей молодости и вступил в ожидание дряхлости, но, в силу привычки никак не мог распрощаться со своим ремеслом. Ремесло это приносило легкие и немалые деньги, которые тратились быстро, так же, как и зарабатывались. У постаревших тимантей не оставалось ничего, ради чего они хотели бы убраться отсюда – ни детей, ни родителей, ни верных друзей. Денег, жилья – тоже не было. Отдавались за еду и выпивку.
Добравшись до открытой двери, к которой их вела женщина, вошли, чинно расселись. Нина и Мойра сели рядом на кровати. Мойра достала то, из-за чего ей было так неловко открывать двери и идти – ребенка, завернутого в кучу тряпья, положила себе на колени и принялась тихонько укачивать.
- Можешь мне тут театра не устраивать, меня на материнскую любовь не купишь. Чем докажешь, что это – царёнок? – женщина сняла пыльный грязно-серый плащ, повесила фонарь. Повернулась – яркий свет фонаря, да что там – восходящие солнца померкли бы перед ее красотой – порочной, яркой. Алое обтягивающее платье – сшитое как у тимантей, не скрывающее ни малейшего изгиба фигуры. Повернулась, протянула руки к мужчинам:
- Если будете вести себя хорошо, я, может быть, разрешу потом поиграть с теми прелестями, на которые вы так алчно взираете сейчас. А вы, дамочки, предоставьте мне доказательства, иначе горько пожалеете, что посмели явиться ко мне в дом.
- Кто ты, госпожа? – робко, что было так ей не свойственно, спросила Нина.
- Ты, свободнокровка, конечно же, откуда тебе знать, кто я. Вот же несчастье, иметь дело с вами. Люди без печати в крови не должны даже глаз поднимать в моем присутствии! Кто я?! Я – великая Тайамант, дочь Хрона темнобородого. Я – владычица темных страстей – того вожделения, с которым вы, черви, взираете на меня, той похоти, ради которой идут на преступления, той алчности, из-за которой вы принесли мне младенца, зная, что его ждет. Ты, с младенцем, ты – Милая Мойра? Удивляюсь я весовщикам, что они до сих пор тебя не вздернули, да и уши на месте, а астрономы – как они-то тебя не учуяли – какая из тебя повитуха. Хотя астрономов сейчас мало, на каждом шагу не встречаются, поэтому ты и жива до сих пор, не так ли? Снимай с ребенка эти тряпки, покажи мне товар!
Мойра подчинилась. Царенок, а это и на самом деле был он, все еще спал. Снадобье, которое втерли в распухшие десны его под видом обезболивающего, отправило мальчика в крепкий сон. Доказательство царственности ребенка – кольцо из того же вечного металла, из которого изготовлялись башенные часы – было продернуто сквозь пупок. Мало кто знал в Мире, что после произнесения пророчества, чтобы не возникло путаницы, повитуха, после обрезания пуповины, должна была установить такое вот кольцо в пуп младенца. Что и служило потом приметой примовой крови. Повитухам кольца выдались по одному, следующее получали только после предъявления младенца-царенка с подтверждением его избранности. Потеря либо применение для не-царенка карались смертью – хотя не было известно ни одного такого происшествия. Тайамант прищурила глаза, разглядывая ребенка:
- Так вот как выглядят царята. Всегда мечтала посмотреть. Фи, обычный ребенок. Можешь его завернуть, клади на кровать.
Бросила на обшарпанный грязный стол, покачивающийся на кривых ножках, четыре кошеля с монетами, отворила двери и встала возле них:
- Забирайте свои монеты и убирайтесь.
- А с ребенком что будет? - заикнулась было Мойра.
- О! У тебя, что, совесть решила прорезаться? Ты бы молча уходила, а то ведь я и могу осерчать за такие идиотские вопросы.
- Госпожа, а как же ваше обещание? А мы тоже уходим? – подал голос младший из мужчин.
- А, ребятки не передумали поиграть? Оставайтесь, конечно. Только вы же не будете против, если к нам присоединится еще один участник?
С этими словами она выпроводила опешивших женщин из комнаты, предоставив им самим добираться до выхода сквозь строй неудовлетворенных тимантей, и закрыла двери.
Мужчины, оставшиеся в комнате, были совершенно не против того, что участников игрищ будет больше, они торопливо раздевались, предвкушая и вожделея – такой красоткой обладать им не приходилось никогда. Тайамант, сорвавшая с себя алый наряд, возлежала на грязных простынях кровати, с которой таинственным образом исчез сонно сопящий младенец. Госпожа похоти поманила их к себе, потом повернула слегка голову, разговаривая с кем-то незримым для остальных присутствующих:
- Да, господин мой, они не против. Можешь появляться.
Из ниоткуда выткался темный силуэт – всклоченная черная бородища спускалась острым клином почти до самого пениса, торчащего вверх. Крепкие мышцы играли при каждом движении, на всем теле не было ни клочка кожи, прикрывающей мясо, которое местами было обугленным, местами просто обожженным, кровь не капала – откуда у владыки хронилищ кровь, да и не за чем она мертвецу. Волосы в паху, на голове, такие же темные, как и борода, вздыбились грязными клоками, огненный взгляд прожигал насквозь, и хотелось заползти куда-нибудь, и сидеть тихонько, прикрывая уши. Хрон протянул руки с хищно загнутыми длинными ногтями, больше похожими на когти какого-нибудь дикого зверя:
- Подойдите ко мне, дети мои. Я же могу вас так называть? Ну да, хотя, если вы против, я, все равно, буду вас так называть.
Пришедшие с похитительницами детей шагнули вперед к темнобородому – и это были их последние шаги в этом Мире…
Нина и Мойра, с трудом пробравшись к двери, еще некоторое время свирепо торговались с охранником, который оказался на входе и не хотел их выпускать без мзды. Потом дверь открылась, и женщины оказались снаружи, в туманном воздухе ночи. Туман был так густ, что даже ночные порывы ветров не могли разогнать его, лишь рвали в неровные клочья, которые стелились над холодными площадями и улицами затихшей Блангорры. Из тумана вынырнул де Балиа и схватил каждую из похитительниц за горло, так, что ни одна из них не могла и пикнуть:
- Куда вы, мерзкие курвы, дели царенка? Сейчас мы уйдем отсюда туда, где я смогу отпустить ваши шеи, но это не значит, что я вас помилую, а если пикнете – голов вам не сносить. Пошевеливайтесь.
В темном небе прошумели сквозь ветры драконы, совершающие облет, один фыркнул огнем, разметя на время клочья тумана. Весовщик и его пленницы переждали, пока глаза вновь привыкли к мраку и побежали, держась рядом со стенами, где тьма была более густой. Бежали недолго потому как, нестись сломя голову и держать в руках шеи весовщику как-то несподручно. Свернув в проулок, темный и безлюдный, ни одно окно не выходило туда, Маршалл остановился. Отдышался, потом, предупредив, что если раздастся хоть малейший шорох, жизнь кого-то из них оборвется, убрал пальцы с шей. Похитительницы рухнули, как подкошенные, рывками втягивая ночной воздух. Маршалл достал два ножа, которыми он казнил захваченных на месте преступления, воткнул их возле каждой из пленниц:
- Итак, дамочки. Я знаю, что вы сделали, я знаю, как вы это сделали. Меня это сейчас не интересует, так же, как и плата за свершенное. Если вы говорите, куда и кому отдали ребенка, я казню вас сам – быстро и безболезненно. Если же вы будете запираться или врать – видит Вес и не осудит, я отдам вас в руки палача. Если соврет одна из вас – вы обе отправитесь к палачу.
- А какой нам резон вообще говорить? – подала голос Мойра, уже немного пришедшая в себя.
Нина еще хрипела, пытаясь очухаться.
- Вы сохраните уши, и хронилища темнобородого не будут ждать вас после смерти, которая будет легка и незаметна. И, может быть, Семерка простит вам то, что вы натворили и помилует.
Нина прошипела:
- Что ваша Семерка сделает для свободных людей, они же только для вас стараются. Мы-то недостойны! А где гарантия, что ты не врешь?
- Ты смеешь говорить мне, Маршаллу, что я могу соврать вам при вынесении приговора? Женщина, в уме ли ты? Ты никогда не видела тех, кто держит слово и выполняет обещания, чего бы то ни стоило?
Женщины переглянулись и потупились. Чудовищность содеянного до сих пор не проникла в их сознания. Подумаешь, ребенка украли за вознаграждение – эка невидаль. Детей красть – прибыльное занятие, особенно, когда знаешь, с кем работать, чтобы потом товар было куда пристроить.
Мойра поэтому и носила серые одежды повитух – бездетные пары частенько заказывали новорожденных. С кастами-то реже связывались, ну там и деньги были другие. Детей с печатью крови потом и девать некуда – наследники Семерки не нуждались в услугах похитителей детей, заказы, в основном, от свободнокровых, изредка – дикие заказывали ребеночка. А роды принимать она научилась в юности еще, когда в храме повитух полы мыла, подглядывала, запоминала, что да как. А потом и применять начала, сбежав от поломойства. Встретила Нину, которая все обо всех знала, и дамы поставили это дело на поток, помогая обогащаться друг другу. Вот же случилась незадача сейчас – не того, получается, младенца украли, за этого – наказанием грозят. Раскаяние не мучило, было лишь обидно, что попались. Нина решила попробовать:
- Слышь, мужик, Маршалл то есть. Ты это, у нас денег много, давай, мы с тобой поделимся, а ты нас отпустишь? За что ты нам карами такими грозишь?
Де Балиа ошарашено вытаращил на дворничиху глаза:
- Женщина, ты точно не своем уме. Ты о весовщиках хоть что-то знаешь?
- А как же, как же. Я все про вас знаю. Был раньше Маршалл, мы ему долю несли и к нам никто не приставал, - осклабилась Нина, получила ощутимый толчок в бок от товарки и замолчала.
Весовщик замер, как от удара. Теперь вся каста замарана из-за проклятого Скаррена, который преступил печать крови и предал Кодекс из-за своей необузданной жадности. И свободнокровки теперь могут так говорить про весовщиков – неподкупнейших из живущих.
- Тот весовщик продал касту, кодекс и предал Мир. Я не беру мзду за преступления. Отвечайте на вопрос, который я задал, и не пытайтесь больше подкупить меня.
Некоторое время было тихо, лишь завывали ветры и вдалеке хлопали крылья драконов, несших ночную вахту.
-Че, правда не возьмешь? – еще раз поинтересовалась Нина.
Весовщик вытянул нож, который торчал возле ее ног, молниеносно приставил лезвие к горлу:
- Еще раз не по существу – и пойдем к палачу.
Заговорила Мойра, выталкивая слова сквозь зубы:
- Тише, тише, уж и спросить нельзя! Ребенка оставили в том доме, из которого мы вышли. Отдан был женщине, которая назвалась Тайамант, тоже грозилась и хвасталась, что она хозяйка похоти в Мире. Кто нам помогал – не скажу, даже обещай ты нас отпустить, они с ней остались, поймаешь — сам спросишь — кто такие. Денег получили четыре кошеля монет. Два из которых мы забрали у наших подельников – их Тайамант вознаградить пообещала плотскими утехами. Поэтому мы забрали все деньги. И ушли.
Де Балиа неожиданно развеселился:
- Вас задело, что не пригласили, да? Вас-то для утех они не позвали, поэтому вы все деньги и стянули? На старух да на уродин иногда тоже охотники находятся, а вы слишком никакие, что ли. Серые вы, нежеланные. Да и твари редкостные, странно, что Тайамант вас отпустила, она любит таких к папаше отправлять. Про него-то вы хоть слышали — про Хрона темнобородого?
Тетки одновременно кивнули.
- За преступления против мирянвы приговариваетесь к смерти. Но, за сотрудничество с властями в моем лице я приговариваю вас к смерти быстрой и безболезненной. Только после того, как вы мне поможете ребенка спасти.
Дворничиха едва слышно охнула, запричитала Мойра:
- Мы не пойдем туда ни за что, ни за что не пойдем, убей нас здесь и сейчас. В этот вертеп не вернемся, хоть палача веди.
- Палача говоришь, что ж, это дело недолгое. Тут неподалеку как раз живет заплечных дел мастер – на пенсии правда, руки подрагивать начали от старости, но с двумя такими тварями и он справится.
- Что ты нас подлючишь всяко, мы же не виноваты, что родились вне касты, некрасивыми и бедными. И не пугай нас, мы же женщины, - приглушенно взвизгнула Нина.
Де Балиа задумался ненадолго:
- Знаешь, тетка, вот что я тебе отвечу. По долгу службы я навидался и на прекрасных убийц и на уродливых, но милосердных людей, которые спасали незнакомцев с риском для своей жизни. На тех, кто отдавал последнее, но оставался человеком, хотя тоже не имел печати в крови. На тех, кто был богат, но считал, что это недостаточно и греб себе еще и еще. Так что не надо мне тут о природе человеческой вещать, я сам тебе наговорю. Шевелись давай, без предисловий. Вас охранник запомнил и, если скажете, что позабыли там чего – пустит, хоть и поворчит. Мне же туда вход только во главе армии, а пока мы за войсками бегать будем, ребенка и след простынет. Сейчас-то уже может быть поздно. У вас еще и шанс появляется – если я войду внутрь, вы же со мной не пойдете, хоть вас режь, а мне некогда будет с вами правосудие вершить, удрать можете. Решайтесь.
Женщины переглянулись, дворничиха едва заметно кивнула.
- Только без глупостей, подадите знак какой охраннику – мне тогда терять будет нечего, я и по трупам войду, только вы тогда без ушей и в компании с таким же безухим охранников в хронилища отправитесь.
- Ты нас за дур-то не принимай, какая нам выгода знаки ему подавать. Он с нас за выход по монете содрал, - поморщилась Мойра.
Троица покинула переулок и отправилась обратно к дому тимантей. Дошли без приключений, на город упала глухая ночь, а в такое время даже очень страждущие утех спят дома. Де Балиа укрылся рядом за выступом, женщины начали тарабанить в двери. Стучать пришлось долго, охранник за отсутствием клиентуры отправился спать. К двери подошел, жутко недовольный разбудившим его грохотом, пробасил хрипловато:
- Кто там по ночам шарится, кому не спится? Девки уже спать легли, отвалите до завтра.
- Да мы это, нам это, надо госпоже передать кое-что, она просила занести сразу, да мы забыли, сейчас несем.
- Кто это мы?
- Да как ты, гад, не помнишь? Как деньгу драть, так с нас, и нас же не узнаешь? Пусти, говорю, а то госпоже пожалуюсь, тебе же не поздоровится.
До охранника, видимо, дошло, о какой госпоже речь идет и, опасаясь последствий, открыл двери. Весовщик, бесшумно проскользнувший в слабо освещенный проем, отработанным ударом отправил привратника в страну грез, пощадив лишь потому, что ничего серьезного за ним не числилось. Де Балиа хотел закрыть дверь, но рванувшиеся бежать тетки заклинили ее своими телами и, надавив посильнее, рухнули внутрь, едва не выломав косяк. Над кварталом тимантей пролетала парочка драконов, разгоняя ночной мрак изрыгаемым пламенем и перекрывая шумом крыльев завывания ночных ветров. Подельницы знали криминальные кварталы гораздо хуже весовщика и не рискнули бежать под брюхом пролетающих ящеров, передумав выходить наружу. Маршалл ощерился:
- Добро пожаловать на борт, дамы. Вы решили исправить причиненное вами зло?
- Сам не видел, что ли? Мы там и квартала не пробежим – какая нам разница от твоего ножа или от этих тварей летающих сдохнуть. Так что мы тут схоронимся, а ты иди, куда ты там собирался, - ехидно прошипела Мойра.
- Нет уж, раз не сбежали, показывайте дорогу – грехи свои замаливайте, а то и вправду, прямо тут и решим проблемку с вашими преступлениями и наказаниями. Сами подумайте, какой резон мне вас за спиной оставлять, вы же добренькие, можете и пырнуть втихаря, идите вперед, не разглагольствуйте.
- Вот же ты, что за человек такой, а еще весовщик.
- Бери выше – я Маршалл, если вы не знали – я как бы начальник над всеми весовщиками, так что я еще хуже, чем вы думаете.
Препираясь и пятясь, Мойра и Нина все-таки продвигались вперед по грязному коридору, теперь еще более темному, чем в их первое посещение. Тиманти улеглись спать – кто в обнимку с бутылкой дешевого пойла, кто пожаловав друг к другу в постель – по привычке, лишь бы не быть в одиночестве. В коридоре было пустынно и тихо. Добравшись до знакомой двери, Мойра поскреблась потихоньку. Из-за двери послышалось шарканье босых ног по дощатому полу и хриплый голос произнес:
- Кто там? Кого Хрон носит тут по ночам?
- Госпожа, откройте, мы забыли вам кое-что оставить, - Нина говорила, а сама косилась на острейшее лезвие, вновь приставленное к ее горлу весовщиком.
Из-за двери донеслись хриплые смешки:
- Хе-хе-хе-хех, давненько меня «госпожой» не называли, убирайтесь, а то охранника крикну, - тут возникла пауза, видимо, до существа за дверью дошло, что если бы был охранник, незнакомцев по ту сторону двери не было. Приоткрылась узенькая щелка:
- Ну, чего надо? Ходите по ночам, будите честных людей?
Весовщик молниеносно вставил ногу в щель, не давая захлопнуть:
- Ну да, ты еще скажи «будите честных трудящихся»! Говори, куда подевались те, кто был в этой комнате где-то часа два назад?
- Господин хороший, да никого не было. Я клиентов зазывала, возле дверей и стояла. Да сами поглядите, девочки все спят – ночь нынче бестолковая, никто к нам не пришел. А раньше вот…
Де Балиа перебил престарелую тиманти, которая собиралась удариться в воспоминания о «ранишних» временах:
- А если позолочу ручку, скажешь?
- А ты монетку покажи?
В этот момент Нина и Мойра попытались вырваться, пользуясь тем, что их грозный спутник занят переговорами. Да не тут-то было, Маршалами так просто не становятся – рефлексы на высоте, обе дамочки влетели в комнату, следом вошел весовщик и, закрыв дверь, подпер ее собой.
- Вот теперь поговорим по душам, «девочки»…
Через некоторое время весовщик вышел вместе с Мойрой и Ниной, оставив в комнате икающую от испуга тиманти. Незаконная дама, узнав, кто был в ее отсутствие в ее покоях, была перепугана донельзя. Она рассказала, что в сумерках пришла благородная по виду дама в маске, из клана какого-то – она и позабыла какого, когда увидела монеты – спросила снять на время ее комнату для дела. Суть дела никто не объяснял, да тиманти и не спрашивала, деньги же платят, зачем лишние вопросы? Ну и ушла, гуляла тут неподалеку – характерный запах перегара, пропитавший комнату, довольно прозрачно намекал, где и как гуляла тиманти. А когда вернулась – в условленное время, комната была уже пуста, ключ, как и договаривались, оставили у охранника. Из странностей, которые остались после гостей, удивила только одна – на полу лежали два черепа, свежих, но без мяса, кожи и всего того, что еще бывает в черепах – обглоданные начисто, валялись возле кровати, жутко скалясь. Все остальное было в порядке – в том, в котором оставила хозяйка. Не слишком чистое постельное белье выглядывало из под основательно засаленного покрывала на широкой кровати, стол, на изрезанной крышке которого явственно отражались следы увеселений, дощатые полы, забывшие о чистоте, там и сям свисавшая с низкого потолка жирные клоки пыльной паутины – ничего нового, никаких особых отличий от подобных комнат, в которых проводят свои жизни незаконные девицы, незаконные дамы и незаконные пожилые дамы.
Весовщик шел по темному коридору, молчаливо хмурясь. Мойра и Нина тоже молчали, боясь того, что может произойти, они явственно чувствовали – жизнь их висела на волоске. Похищенный ребенок, в отличие от множества других, стал для них настоящей проблемой. Нина нащупала в поясе узкое короткое лезвие ножа, которое всегда хранилось там – использовала на работе, чтобы ветку подрезать, или камень какой выковырять из мостовой, если вдруг чем не угодил. Подумала, что самое время веточку подрезать – ту самую, на которой голова этого Маршалла произрастает. Пихнула Мойру в бок, намекая, чтобы она отвлекла весовщика. Та споткнулась, навалившись всем весом на де Балиа, заблокировав ему руки. Дворничиха выхватила нож, попыталась воткнуть острое лезвие в шею, поближе к артерии. Но весовщик был-таки не промах, вывернулся от псевдоповитухи, пригнулся, пропуская над собой руку с ножом, и незаметным ударом скрутил обеих, прижав к стене:
- Это что еще за борьба вольная и невольная? Что-то осмелели вы, дамочки. Придется вам все-таки познакомиться с блангоррским палачом, и не тем старцем благообразным, который тут неподалеку живет, а с настоящим, действующим. Для которого ваше мучение – истинное призвание и каждодневная работенка, - скрутил руки веревкой, и вывел на улицу.
Все было проделано в почти полной тишине и очень быстро – никто из обитательниц «веселого» дома не всполошился, никого не оказалось в темных коридорах – словно пустые глазницы выделялись оконные проемы. Весовщик тычком направил своих невольных попутчиц в сторону Светлого Дворца:
- Побежали, девочки. Вспомним молодые годы, да?
И побежали, тетки сначала ныли, пытались притормаживать, но жесткая рука того, кто ныне ведал правосудием в Блангорре, тащила их дальше. Вскоре показались огни дворца. И надо было видеть глаза охранников при воротах: ну да, было чему удивляться – предыдущий Маршалл никогда сам не занимался задержанием виновных – приводили другие либо сами шли – те, у кого вина позволяла отделаться легким испугом. А тут бежит! И ведет двоих задержанных! Караульные вытянулись в струнку, когда Маршалл быстрым шагом проследовал внутрь, таща за собой Нину и Мойру. Войдя во дворец, просил доложить о своем прибытии Приму, если тот не спит. Офицер вернулся очень скоро – Пресветлый бодрствовал, ожидая известий, и велел немедленно прибыть с докладом в зал Совета. Пришлось идти всем троим – тетки прекратили нытье, даже как-то подобрались внутренне – а как же, самого Прима вблизи увидят – немыслимая честь для свободнокровых, про него-то они слышали.
Дворец был полон снующего народа – никто не спал. Похищение наследника взбудоражило всех. Де Балиа дернул за руку Мойру:
- Смотрите и запоминайте, что вы натворили, все на ушах тут бегают, но гордиться этим не советую. Вы лишили Примов наследника. А когда крали детей у тех, кто не у власти – тем еще горше приходилось, здесь весь дворец бегает, а там сидели, схватившись за уши, закрывая глаза от горя, и не знали – куда пойти и где искать. Помните же об этом обе, когда за ваши уши нежно возьмется палач, и вы ощутите это прикосновение в последний раз.
Нина, нервничая, громко втянула воздух носом. Мойра ничего не ответила, покорно переставляя ноги, ставшие ватными.
Прим сидел в зале Совета за столом в одиночестве, на стуле, который был ближе всего к двери. Сидел, горестно сгорбившись. Глядя издалека, никто бы не смог сказать, что это верховный правитель, молодой еще человек. Лишь роскошные белоснежные одеяния выдавали в нем Прима. За последние сутки украден наследник, тот, которого правитель считал сыном – хотя бы про крови; ушла жена – спасать Мир, Зорию и его никчемную жизнь; в ночном небе над вверенной Семеркой столицей реют проклятые ящеры. Было от чего задуматься и сгорбиться. Де Балиа постучал и вошел, ведя за собой смирившихся со своей участью похитительниц. Прим рывком встал со своего места, преображаясь в того, кто по праву и по крови правит Миром.
- Ты нашел его?
- Нет, Ваша Пресветлость. Я нашел пока лишь их, - показал на похитительниц, которые спрятались за его спину, стремясь занять как можно меньше места, и не зная еще, во что выльется справедливый гнев.
Прим обратился к женщинам, которые от страха и смущения потупили глаза и прикрыли уши руками:
- Дамы, не обидела ли вас наша семья? Не обидел ли вас какой-либо клан, что вы так жестоки? Похитив наследника – вы наказали всех матерей Мира, если он погибнет – кому-то из них вновь придется отдавать свое дитя. То дитя, которое будет выбрано кровью Прима.
В ответ раздалось смущенное покашливание. За них ответил весовщик:
- Ваше высочество, дамы признались в совершенном преступлении. Мотивом они выдвинули то, что обделены природой и богами в красоте и богатстве. Промыслом своим занимались давно, приговор вынесен мною в переулке среди ночи, под пролетающими драконами, но изменять его я не вижу причин. Дамы виновны и, если применить мягкую меру наказания, они не остановятся, ибо им неведомо покаяние. Казни от моей руки они избежали, пообещав содействие, но слово нарушили и за свои преступления должны быть отданы палачу.
Тут до теток дошло, что их ожидает, они повалились в ноги, причитая:
- Пресветлый, пощади! Виновны мы, на то нас бедность и скудоумие подтолкнули, отмолим, отработаем любое наказание, только не лишайте жизни. Прости нас, Пресветлый…
Прим велел подняться просительницам с пола:
- Приговор, вынесенный Маршаллом, обжалованию подлежит лишь в том случае, если за вас будет просить Прима, а ее сейчас нет во дворце – по вашей, в частности, вине. Поэтому, повелеваю запереть этих свободнорожденных гражданок до появления Пресветлой. Если Прима не появится в течение трех дней – вы будете переданы в руки блангоррского палача, и записи о вас будут навсегда удалены из всех регистрационных книг, уши будут подвергнуты усекновению, а вы обезглавлены.
Надежда была эфемерной, но она появилась, поэтому Нина и Мойра беспрекословно поднялись на ноги и, пятясь, проследовали к двери, где их уже ждал начальник караула, проводивший к месту заключения.
Де Балиа повернулся к Приму:
- Пресветлый, можешь меня казнить вместе с ними. Наследник был у меня почти в руках, но я опоздал. Похищенный царенок был там, куда меня привели эти двое, но исчез. Похищение заказное: за ним стоят Тайамант и Хрон. И я думаю, что ребенок станет разменной монетой в руках темнобородого, когда будет решаться судьба Мира и Зории.
- И ты утверждаешь, что дальнейшие поиски бесполезны?
- Да. Я клянусь кодексом и кровью Веса, клянусь своим незапятнанным именем, что ребенок не будет найден, пока так не станет угодно Хрону. Я опечален этим и горюю вместе с вами, но предлагаю свернуть поиски. Выражаю готовность проследовать в место заключения и могу передать маршалльский ключ назначенному Вами преемнику.
- Не городи ерунды. Никто не сможет сделать больше, чем ты, за одну ночь. Ты раскрыл похищение и не твоя вина, что ребенок теперь в руках нашего вечного врага. Возвращение Примы все расставит по своим местам. Когда они вернутся – если вернутся – она и Ди Астрани, все тогда будет решаться. Зачем сейчас лишние жертвы, если само существование нашего привычного Мира под угрозой – это я про похитительниц? Скоро мы все или выживем или отправимся в хронилища и ни к чему сейчас нам обрекать хоть кого-то на гибель. Подождем и посмотрим – ничего другого нам и не остается. Ступай, отдохни – на тебе лица нет. Понадобишься, вызову.
Занималась заря нового дня, первого из трех отпущенных Миру, по истечении которых могло быть случиться, что угодно.
Глава 23
Изменить Мир.
Металлические пути, ведущие вниз, мягко мерцали в приглушенном свете многочисленных гнилушек, прикрепленных к стенам через равные промежутки. Света было достаточно, чтобы идти вперед, не спотыкаясь. Ди Астрани пытался помочь Приме – все-таки женщина и все-таки всю жизнь провела во дворце, окруженная заботой и роскошью. Пока не был послан достаточно далеко такими словами, что астроном в изумлении воззрился на госпожу:
- Я и не думал, что женщина, да еще и правительница, может знать такие слова.
- Ди Астрани, вот скажи мне: тебя как по имени зовут?
- Нейри, а вас?
- Вот я и хотела тебе сказать, чтобы мы друг другу не «выкали». Меня Богаданой звали с рождения – Прим так и нарек. Нам, может быть, жить осталось всего ничего, в компании с другом как-то не так страшно идти, чем с официальным лицом, которое «выкает» на каждом шагу. Договорились?
- Договорились. Может, перекусим? А то у меня всегда по ночам жор нападает, после таких треволнений.
Богадана усмехнулась:
- Я не против. О том, что успею сильно поправиться, и дворцовые одежды не налезут, сейчас беспокоиться не надо, поэтому давай перекусим.
Сели под ближайшей связкой гнилушек, потрапезничали, поболтали о том, о сем, вроде и о важном, а вроде и ни о чем.
- Сиди, не сиди – пошли?
И только встали, собравшись уже шагнуть на тропинку, которая проходила рядом с металлическими дорожками, как навстречу хлынул поток крыс – крупные холеные грызуны бежали друг за другом. На мохнатых мордах отражалось выражение полнейшего безумства и паники. Прокатились мимо шелестящей серо-коричневой рекой, не обращая ни малейшего внимания на прижавшихся к почвяной стене людей. Те, что бежали последними, выглядели совсем обезумевшими – нервно покусывали на бегу свои же лапы, злобно ощериваясь на собратьев, неосторожно приблизившихся на опасное расстояние. Прима и астроном переглянулись и осторожно ступили на тропу, когда мохнатая река грызунов схлынула. Шли молча – теперь стало как-то не до разговоров. Вскоре мимо путников – едва успели присесть – таким же бешеным потоком пронеслась туча летучих мышей, обезумевших до полной потери ориентации – летели какими-то зигзагами, натыкаясь на стены, врезаясь друг в друга. Пришлось передвигаться еще более осторожно, чуть позже оказалось, что совершенно не зря. Шипящей шелестящей массой мимо прошуршали пауки – самых разнообразных форм, расцветок и размеров – пришлось чуть ли не на стену взбираться, чтобы освободить проход. На ногу Богаданы заполз ошалевший паук – с детскую головку величиной, лапки мохнатые, противный до невозможности. Чудом сдержалась, чтобы не закричать, стряхивая его с себя. Упал и влился в поток своих собратьев, ползя в сторону столицы.
- Представляешь, все вот это ползет в наш город, - с горечью заметил астроном.
- Да, и вот только интересно мне, что или кто выгнало их из убежищ? Что нас встретит в конце пути?
- Мне кажется, что лучше об этом и не думать.
- Вот это точно ты заметил.
И снова потянулись однообразные коридоры, все те же металлические дорожки убегали вперед и вниз, тот же тусклый свет со стен – хорошо еще древние каменщики, понимая, что тоннель-то главный, не поскупились на освещение. Стало теплее, где-то неподалеку послышалась капель, в темных ответвлениях тоннеля, куда решили не заходить и не заглядывать даже, зашумел невидимый поток воды. Кое-где стены и потолок тоннеля осыпались – не выдержала крепь – и приходилось протискиваться бочком или проползать на животе. Однообразие и темнота давили, заставляя впадать в уныние, нашептывая, что прошло уже так много времени, что уже поздно, опоздали совсем, спасать некого, надо смириться, лечь вот тут возле этой ровненькой стеночки и лежать, пока не придет и их час.
Астроном ушел немного вперед, разведывая дорогу. Недалеко от поворота он заметил слабый желтоватый свет – не со стен, где висели гнилушки, нет – откуда-то из центра тоннеля. Услыхал слабый вскрик позади, но не смог оглянуться – шейные позвонки заклинило, не поворачиваются и все тут, хоть криком кричи. Богадана в очередной раз споткнулась, упала, разодрав плотную ткань на колене, и содрала кожу до крови. Застонала от острой боли, стиснула зубы, пытаясь подняться. Встать не удалось, откуда-то сверху упал небольшой камень, острой гранью попал чуть пониже брови, рассек кожу и бровь, кровь начала сочиться и заливать глаз – ограничивая и без того плохую видимость. Перед падением Прима начала видеть призрачно-золотистый свет из-за поворота, но боль в колене разбила гипнотическую монотонность пути, и теперь хотелось крикнуть, чтобы Нейри был осторожнее, но теплый воздух тоннеля ощутимо сгустился, кляпом закрывая рот, не позволяя даже вздохнуть глубоко, давя и душа. Звездочет скрылся за поворотом, пропадая во мраке. Ему привиделась башня, Часовая башня Блангорры, отлитая из драгоценных металлов и вся изукрашенная самоцветами. Стрелки часов на башне шли в обратную сторону, с громким чаканьем отсчитывая промежутки времени. Башня звала к себе, притягивая и обещая, что вот доберешься, и все будет хорошо, и все плохое закончится и станет как раньше. Снова послышался сдавленный крик сзади, в уголке сознания всплыло имя: Богадана. Всплыло и засело иголкой в мозгу, заставляя обернуться. Сознание раздваивалось – одна часть тянула к благополучию и спокойствию рядом с башней, другая часть звала к Приме. Невероятным усилием удалось обернуться, шея захрустела протестующе, и каким-то чудом смог увидеть то, что происходило с Примой далеко-далеко за поворотом. Девушка лежала в темной луже, сверху медленно падали небольшие камни – прямо на височную кость, падали не очень прицельно, поэтому она была еще жива и пыталась подать знак. Один глаз – тот, что прижат к кровавой луже – смотрит через пелену крови, второй – безумный от страха и боли, широко раскрыт. Словно сквозь толщу воды, преодолевая сопротивление своего собственного тела, развернулся, стараясь не смотреть на манящую спокойствием башню. Медленно, очень медленно, наклонившись вперед, как под сильным ветром, побрел назад. По мере продвижения сопротивление воздуха ослабевало и уже смог бежать, зов башни ослабел, и видение пропало. Добравшись до Примы, упал на колени, начал раскидывать камни, которые успели нападать сверху, лужа крови набралась впечатляющая, но пока не пугала, да и от девушки не веяло смертью. Стер ручейки крови с лица, приподнял немного, позвал по имени. Глаза медленно моргнули, безумие ушло из них:
- Друг мой, что так долго шел?
- Прости. У меня мираж тут случился, чуть не ушел за ним. Часовую башню видел, так и манила к себе, так и звала. Идти сможешь?
- Не знаю, помоги подняться.
Встали потихоньку. Прима пошатнулась, Нейри успел придержать ее:
- Я могу тебя обнять?
- Ну, ты же меня не собираешься лапать?
- Что ты, ты же мне друг, и муж твой мне друг. Да и ты же знаешь нас, астрономов – нам, кроме женщин нашей крови, никакие более не подходят. Так что я тебе могу быть только «подруг». Пойдем помаленьку, пока снова что-нибудь в этой пещере чудес не случилось.
- Ну да, я про вас много слышала, только общаться мне с астрономами, а тем более кастырями близко не приходилось. Я же – красивенька картинка, воочию показывающая богатство, славу и силу Прима мирского, которая всегда безмолвно торчит рядом с ним и улыбается, произнося слова только по протоколу.
Звездочет почесал затылок:
- А ведь так и есть, кгхм, - поперхнулся, - Ну то есть, так и было. Ты уж прости всех нас за это. Мы про тебя ничего не знали – ни про твоих предшественниц, а Пресветлый – ну ты же знаешь, спрашивать у него бесполезно – про тебя особенно. Так что – закроем тему? Вот интересно, что там сейчас наверху творится, в Блангорре. Туда вся эта живность понеслась, там ящеры эти, Хрон является то там то здесь – веселуха, да и только.
Ди Астрани болтая, промыл, удалил мелкие камешки и перевязал многострадальную голову Примы – ран было множество, одна, самая опасная и глубокая на виске – еще немного и ушла Прима к Семи. Поднял ее сумку, повесил себе на грудь крест накрест со своей. Девушка с трудом поднялась на ноги, облокотилась на астронома и они побрели, шаг за шагом приближаясь к концу пути.
А в это время в столице и в самом деле царила неразбериха. Драконы несли свою бессменную вахту, постоянно летая над городом, но особых разрушений не чинили, рыкали лишь изредка, да пламенем плевались, и то – в воздух для острастки. Хрон более не объявлялся, решил, что не за чем ему, занялся подготовкой мест в хронилищах – а как же, ожидалось большое нашествие гостей, которые станут постоянными жильцами. Ждал с нетерпеньем своего часа. Прим и кастыри изо всех сил делали вид, что все под контролем. Ждали с нетерпеньем возвращения ключников. Город готовился к проведению новолетних праздников, несмотря ни на что – даже ящеры в воздухе не смогли сломить духа оставшихся горожан. Блангоррцы перестали каждый раз тыкаться носом в землю, едва заслышав шорох крыльев над собой. Ветры немного поутихли и люди смогли покидать стены своих жилищ. Потом среди горожан поползли слухи о том, что пропала Прима. Слухи подвигли спокойных обычно блангоррцев собраться на придворцовой площади и пошуметь, пока не вышел Прим. Правителю пришлось сообщить народу, что Прима с наследником временно отсутствуют, а более сообщить он не может ничего, чтобы не навредить им. Потом начали шептаться, что правительница с наследником отправлена в безопасное место – над городом-то вон какая пакость летает. Хоть и попривыкли к драконам, но все равно – чего они тут разлетались, мало приятного – вместо неба и светил видеть этих ящериц с крыльями. Напрягали ветры – снова вернувшиеся так некстати. Потом из тоннелей полезла всякая живность, судя по всему, спятившая окончательно и бесповоротно.
Однажды Блангорра проснулась – утро было ветреное, но ясное – а все улицы запружены потоком серо-коричневых крыс, которые кидались на все, что двигалось. Пришлось отсиживаться дома или передвигаться по крышам. А над крышами – драконы, тьфу ты, нечисть. Крысы прошли и куда-то пропали – то ли по подвалам попрятались, то ли городские кошки с ними расправились, то ли просто прошли сквозь город. Через день, когда взбудораженные крысиным нашествием горожане начали успокаиваться, из-под города хлынула новая напасть – в воздухе потемнело и к драконам присоединились летучие мыши – среди бела дня, где ж это видано. Еще день весь город заперся в домах – выйдя на улицу, любой немедля был атакован летучими мышами, которые вцеплялись мертвой хваткой в волосы, от них и на крышах не спасешься. От этих случайно спасли драконы – летая и выдыхая иногда пламя – не выдохнут, так изжогой маются – как рассказывал какой-то свободнорожденный, случайно подслушавший драконий разговор. Мыши кидались и на драконов, ну а те, не глядя да играючи, испепели мелкую летучую напасть. Город уже не пытался вздыхать спокойно, а затаился и ожидал – что еще может случиться. И оно случилось, ночью едва слышный шорох наполнил улицы, а потом начал проникать в дома – во все щелочки. Пауков было больше, чем крыс и летучих мышей, размерами и цветами они были разными, и степенью ядовитости тоже. И они никуда не спешили, с тупой первобытной настырностью просачиваясь везде, куда только можно, раскидывая сети в комнатах, посреди улиц, на крышах. Некоторые паутины были столь крепки, что попавшие мелкие птицы не могли разорвать с виду тонкую нить. В жилищах ходили в обуви, каждый, от мала до велика, вооружался твердыми предметами, которыми можно было размазать попавшегося на глаза паука. Посреди площадей разгуливали особо крупные особи, размером с небольшую собаку, они не боялись ничего и негодующе поднимали хелицеры, вставая в оборонительную стойку. Самки обстоятельно устраивали гнезда, всем своим видом показывая, что они тут обосновываются надолго. Народ уже ничему не удивлялся, стиснув в руках всяческие колотушки, ожидал других напастей. Поползли новые шепотки о том, что Прима и царенок не уехали в безопасное место, а похищены и погибли, и теперь их призраки мстят живым за свою гибель, насылая на город всякую нечисть. Что еще не то будет, и сбежать не получится – крысы могут ждать за городскими воротами, чтобы вдоволь поживиться свежатинкой и только перейдешь мост, так на тебя дракон сразу нападает. Жить стало страшно. Дни тянулись, словно годы – от рассвета до заката проходило больше времени, чем показывала Часовая башня. От бунта город удерживало лишь то, что на улицах особо-то не покажешься – драконы не тронут, так можешь на ядовитого паука напороться, а пока до повитух добежишь, еще скольких таких тварей повстречаешь – прибежишь, а сестрам только и останется приготовить тебя к смерти, лечить уже будет поздно. Одно радовало Прима: горожане в суете напрочь забыли о предсказании, хотя каждую ночь с ясного неба яростно светили семь звезд, все еще выстроившихся в линию, и каждый день над городом парили драконы. Прим единственный из всего Совета твердо знал, что Ди Астрани и Прима живы – он почувствовал, если бы их не стало.
После появления паучьей рати, в этот же день, когда пробило четырнадцать – полдень, небо затянуло тучами, а утро ли, сумерки ли – непонятно – бурные волны взволновали обычно гладкую поверхность Великого Брона. Водная гладь вскоре успокоилась, но начались волны почвенные – огромная каменная плита, на которой стояла столица, с оглушительным треском сломалась, по мощеным улицам поползли трещины, разламывая дома и дороги, создавая новый облик города. Там где были низины – стали горы, выпуклости опали. Улицы перестали подметать и прибирать. За те несколько дней, что прошли после отправки Примы и Ди Астрани в тоннель – дни, когда казалось, что время замерло и не двигается вовсе – буйно разрослись травы на газонах, кусты, до этого ухоженные и подстриженные городскими садовниками, теперь тянули свои крюкообразные ветки во все стороны, норовя зацепить неосторожного прохожего. Город затрясло мелкой дрожью, падали камни, рушились стены. Ближе к вечеру мелкая тряска стихала, лишь изредка почва словно вздрагивала.
Городские ворота еще были открыты – Прим велел с рассветом открывать их, закрывать после заката. Столица становилась все пустыннее и безлюднее, многие покидали насиженные места, решив переждать напасти за стенами города – остались лишь оптимисты, которые говорили, что скоро все будет хорошо и пессимисты, которые вещали, что дальше будет хуже, а если выйти за ворота – то сразу придет конец. Крысы, летучие мыши, пауки и драконы перестали быть самым страшным, что видели горожане за последнее время.
Охрана несла свою вахту – заступая на утро или на ночь. Они соблюдали максимальные меры предосторожности, чтобы не попасть на зуб драконам или не быть атакованными той живностью, которая заполонила город. Привратники сидели в караулке, щели которой старались законопатить как можно плотнее. Дежурство оставалось лишь для поддержания порядка – уходящие горожане отправлялись за ворота молчаливыми серыми тенями, опустив глаза. Обыскивать, останавливать приказа не было – лишь приглядывать за порядком и докладывать о случаях, которые были бы совсем из ряда вон выходящими. Приходящих не было вовсе. Поэтому, когда с небольшими промежутками в город пожаловали изрядно потрепанные в дороге путники, охрана насторожилась.
Время было предсумеречное, весь день неистовствовали ветры, ящеры надоедали, как и в предыдущие дни, по углам шуршали пауки, заплетая все большие пространства. Караульные насторожились – не пожаловали ли это приспешники Хрона в город? Охрана, в отличие от горожан, помнила о предсказании, и была в курсе событий. Попытались преградить дорогу, покинув свое убежище, но, встретившись взглядом с глазами путников, отступили. Прибывшие выглядели так, словно они только что покинули хронилища, вернув в битве свои уши. Кто-то вошел сам, кто-то въехал – на таких скакунах, что и не придумать; кого-то внесли. Все были измождены до крайности, у некоторых перемотаны руки грязными тряпицами, и все стремились к Часовой башне. Путники встретились на площади возле башни, с опаской приглядываясь друг к другу. Первыми не выдержали дети, которые с воплями радости побежали навстречу, бросив своих сопровождающих. Эйб, Марк, Кир, Мирра и Вальд, едва не столкнувшись лбами, кинулись друг к другу в объятия. Взрослые поглядывали на астронома, который приехал вместе с Миррой, но вопросов не задавали, оставив их на потом. Селена и Лентина обнялись. Лентина спросила про Аастра, прикрыла на несколько секунд глаза руками, узнав, что кровника больше нет. Повозка, на которой лежали ее сопровождающие – все еще слабые, но уже выздоравливающие де Балиа и Риччи, стояла неподалеку. Раненые смогли помахать руками в знак приветствия. Девушки подошли к другому своему кровнику – сопроводившему Мирру – решив узнать судьбу тех, кто отправился вместе с девочкой из Блангорры. Ди Ойге, представившись, вкратце рассказал о случившемся. Дети в нетерпении прыгали вокруг взрослых, торопя отправиться во дворец. Из домов, что рядом, начали выглядывать любопытствующие: такого галдежа не слышно было с самого начала нашествия драконов. А тут – дети! Смеющиеся, не смотря на свой жалкий вид, не смотря на парящих над городом ящеров, не смотря на разруху и запустение в прежде такой благополучной и процветающей Блангорре! Офицер дневного караула отправил гонца в Пресветлый дворец, чтобы передать дворцовой страже о прибытии шумной компании, требующей аудиенции у Прима. Причем не смиренно просящей, а требующей – на хроновых сподвижников не похожи, хотя кто их знает, кто может спрятаться за этой личиной.
Путь во дворец превратился чуть ли не в праздничное шествие – оставшиеся горожане, стряхнув уныние и страх, присоединялись – кто мог и хотел– к путникам и шли вместе. Горожане не знали, кто это, не знали причин их радости, но она была такой заразительной и так плескалась в их глазах, что, не задавая вопросов, хотелось идти рядом, ну или следом, чтобы частичка счастья, такого редкого ныне, передавалась и им. Идущие не обращали никакого внимания на парящих над городом ящеров. Дети больше не боялись извечного ужаса Мира. Если слишком часто заглядывать в глаза страху, он становится маленьким и безобидным. Что и произошло с маленьким ключниками. Сейчас они шли, взявшись за руки, радуясь встрече, гордые и довольные – что им какие-то драконы. После пережитого бояться было глупо – теперь от них уже ничего не зависело, они сделали свое дело и сделали его так хорошо, насколько хватило сил. И сейчас даже вновь возобновившееся почвотрясение, внезапно уходящая из-под ног улица – подумаешь, было бы чего бояться – не пугали, а лишь вызывали смех, когда кому-то приходилось балансировать на краю внезапно появившейся ямы. До дворца добрались довольно быстро – там их уже ждали и препроводили в зал Совета, где Прим в одиноком ожидании провел весь день. Толпа блангоррцев осталась возле дворцовых ворот, желая узнать, какие новости принесли эти необычные гонцы.
Ключники – потрепанные дорогами и пережитыми приключения, но живые – стояли возле роскошных дверей, боясь наступить изодранной в пути, грязной обувью на паркет, изготовленный из драгоценнейших пород дерева. Кастыри уже собрались за столом и сидели, с волнением ожидая, что предпримет Прим. Угрюмое ожидание сменилось лихорадочной надеждой. Правитель изрядно удивил и напугал всех без исключения присутствующих. Тот, кому по праву крови надлежало править и покорять, мудрейший из мудрых, подошел к Мирре, которая была самой маленькой – и по росту и по возрасту – склонился к ней, потом встал на колени:
- Дети мои, совершенное вами никогда не будет иметь ни цены, ни вознаграждения. Все, что вы могли сделать для спасения Мира – вы сделали. Все, что вы бы хотели, любое ваше желание – я постараюсь выполнить. Ну, кроме, конечно, воскрешения погибших – это я не в силах, – на глаза правителя навернулись слезы.
Мирра проглотила комок, внезапно появившийся в горле:
- А можно покушать? – детской непосредственностью вызвав настоящую бурю эмоций, сменившую хрупкую тишину ожидания. Все загомонили разом, перебивая друг друга, пока Прим не выразил общее мнение:
- Все, чем богат дворец – к вашим ногам, все – что хотите.
Матушка Фармакопея заметила, что надо бы всех осмотреть и подлечить. Всех пришедших отправили сначала мыться, потом осматривать раны к повитухам, а потом – обед. Прим пожелал услышать о том, как все свершилось, после трапезы. Горожан успокоили глашатаи, объявив, что новости, полученные с окраин Мира, обнадеживающие и поэтому нужно сохранять спокойствие и разойтись по домам.
Вечерело, синие сумерки подбирались к окнам, которые спешно закрывались тяжелыми шторами. Ветры вновь взъярились, словно предчувствуя скорое межсезонье. Горожане, днем приободрившиеся было при виде шумной процессии, ночью вновь затаились каждый по своим убежищам, периодически осматривая свое жилье в поисках пауков, которые продолжали представлять серьезную угрозу для города. Блангорра затаила дыхание – скоро, совсем скоро именно здесь развернется сражение за судьбу Мира. В Пресветлом дворце за плотно закрытыми окнами кипела жизнь. Вокруг возвратившихся ключников и их сопровождения суетились повитухи, няньки, мамки, горничные – мыли, лечили, подкармливали – пока готовился обед. Вскоре во дворце обезлюдело – только караульные стояли на своих постах, остальные же, даже самый последний поваренок, сидели за праздничным столом на равных правах. Пир был обильным, хотя тихим и недолгим. Рядом с Примом пустовало два места по обе руки – Примы и кастыря астрономов. Для детей поставили отдельный небольшой столик рядом с Примом. Отзвучали здравицы, все блюда поданы и перепробованы, насытившиеся хозяева и гости уже в блаженном состоянии неторопливо ведут беседу. Осталось совсем немного времени до истечения срока. Если завтра в полдень, в четырнадцать часов секретное оружие, на которое поставлено так много, не сработает – останется лишь попросить прощения за ошибки и обиды, найти самых дорогих, сесть рядом, обняться и молить, чтобы смерть была быстрой и легкой. По окончании трапезы пирующие разошлись. Ключники и кастыри прошли в зал Совета, который ныне был самым посещаемым помещением во дворце. Совет начался с минуты тишины – почтили тех, кто погиб с момента появления драконов – было предложено всех считать погибшими в борьбе за существование Мира. Первой хотели выслушать Селену, но она отрицательно качнула головой, указав на детей, сонно таращивших глазенки. Решили выслушать сначала их. Первым слово дали Эйбу, который, заикаясь и коверкая слова, поведал о своих злоключениях, о встрече с Тайамант, в которой он узнал свою мать. Показал шрамы на руках, горестно покачал головой, вспоминая о той боли, которую принесла ему встреча с найденной матерью, растерянно оглянулся на Мэнсона и Сен-Крочезо, которые своим словом подтвердили, что все рассказанное – верно, и сел. Потом вскочил, достал из кармана цепочку от ключа, и отдал Приму. Следующей слушали Мирру, которая звонким голосом рассказала о гибели своих сопровождающих, для тех, кто не знаком был – представила кастыря ящеринских астрономов Яна Ди Ойге, рассказала о неоценимой помощи кастыря купцов Гендлера, без которых она не смогла бы справиться с возложенной на ее плечики задачей. Извинялась, что голубей не было, и поэтому запоздали с известиями и заставили волноваться. Она показала перебинтованные свежими бинтами ручки, и отдала свою цепочку правителю. Потом села не на свое место, а рядом с Эйбом. Ди Ойге подтвердил правдивость всего, что говорила девочка, своим словом.
Вальд и Марк начали говорить одновременно. Потом остановились, замолчали, переглядываясь. Марку выпало говорить. Он поведал о разрухе, которую они видели на своем пути, о сожженном дотла Ведске, о горьких моментах на могиле бабушки и дедушки, о том, как заботились в пути о нем де Балиа-большой и Борг-каменщик. Извинился за задержку с новостями по той же причине, что и у Мирры – голубей не было и в помине. Потом тоже показал перебинтованные руки, отдал цепочку, поклонился и сел рядом с Миррой. Джон де Балиа и Борг подтвердили правдивость сказанного своим словом. Вальд, с трудом дождавшийся своей очереди, заторопился:
- Голубей отправили, встретили драконов-оборотней, которые под видом имперских гонцов разрушали Елянск, кастыри с трудом смогли помочь нам проникнуть в башню. В Елянске был потом бунт, но мы все сделали, - протараторил, не вникая в подробности, поднял забинтованные руки, отдал цепочку, поклонился и сел возле Марка. Сен-Прайор и Рид подтвердили его слова. Вальд поманил к себе Кира, который вопросительно взглянув на мать, пересел к маленьким героям, у которых слипались глаза. Детей поблагодарили и отправили отдыхать. Селена и Лентина остались, им было, что поведать Совету.
Селена встала, за ней каменными глыбами воздвиглись Прокл и Перикл, которым было велено охранять девушку, а приказа никто не догадался отменить – вот и стояли на страже, пока не понадобится ей их служба. Предложила внести в список погибших в этой битве Аастра де Астра, кастыря и единственного жителя заброшенного и опустевшего города Турска. Голосом, прерывающимся от горя, до сих пор не утихшего, рассказала о том, как он спас ее, как сам провернул ключ, избавив от смерти и от ожогов. Положила цепочку на стол и уступила место кровнице. Прокл и Перикл де Балиа подтвердили ее слова. Лентине пришлось говорить дольше всех – рассказывая и о видениях, о разрушенном и затопленном крае, который теперь вместо Зордани, о городе, так неприветливо встретившем ее с израненными попутчиками. В доказательство показала свои руки: одна – обожженная и перебинтованная, вторая – покрытая всяческими мозолями, порезами и ссадинами. В доказательство своих слов предоставила цепочку и свое слово женщины из клана астрономов, которая никогда в жизни не лгала, потому что ее охранники лежат в лазарете.
- А вот скажи, дорогая Лентина, что за невиданный скакун помог тебе везти повозку, на которой прибыла твоя группа? – подал голос Януар Голдман, решив немного разрядить напряженную обстановку.
- Это олень или лось – я точно не знаю, он сам вышел к нам из леса и добровольно разрешил себя использовать в качестве тягловой силы. Надо бы его отпустить, если все уляжется, - поддержала шутливый настрой Лентина.
Голдман коротко хохотнул:
- Я готов вложить изрядную сумму и заниматься разведением и продажей нового вида тягловых животных.
Прим предложил Совету закончить обсуждение:
- Завтра знаменательный день, который и покажет: будет ли Мир и Зория существовать или наше время истекло. Сейчас всем предлагаю отдохнуть. Благодарю всех за верность и смелость.
В этот миг блангоррские часы пробили четырнадцать часов ночи. Ветры стихли. Наступило межсезонье.
Селена и Лентина отправились к детям, в те самые покои, которые занимали до путешествия. В комнатах было все также уютно, удобно и с любовью устроено. Но чувствовалось, что чего-то не хватает. Девушки вспомнили, что не видели Приму, да и Ди Астрани-кастырь куда-то запропастился. Селена подозвала идущую мимо их дверей няньку, решив устроить ей допрос.
- Нянечка, а скажите, где Пресветлая?
Нянька всхлипнула:
- Ой, и не спрашивайте, деточки! Ушла наша госпожа с астрономом, а куда – не сказывают. В народе всякое брешут, да и верить и не верить страшно, а нам же не докладают. А еще у нас царенок пропал – то, говорят темнобородого дела и дочери его окаянной. Вот такие у нас страсти творятся, пока вы по городам да весям ездили, - захлюпала носом.
Теперь стало понятно, чего не хватает: дружеской поддержки их кровника и того, что могла устроить только Прима. Одним своим присутствием она обеспечивала ту атмосферу любви и заботы для всего Пресветлого дворца, которая чувствовалось в каждой мелочи – в букетах свежих цветов, в идеальной чистоте, пусть наводимой не ее руками, но под ее руководством и во многом, многом другом. Девушки переглянулись, но не нашли что ответить. Нянька ушла, пошмыгивая носом.
Дети уже спали. Лентина пробормотала что-то о забытом деле и ушла. Забытое дело привело ее туда, где временно устроили больничную палату. Там воздух густо напоен запахами всяческих снадобий. Раненые и больные, которых разместили здесь, были беспокойны – кто-то спал, всхрапывая и вскрикивая; кто-то бредил в сумерках сознания. Лентина с трудом нашла «своих» раненых. Как она уже говорила: «что мое, то мое», поэтому перекладывать заботу на повитух она не собиралась, решив посматривать, как ухаживают за Риччи и «ее» де Балиа. Купец спал, бормоча что-то во сне, между веками проглядывает полоска белка – страшно спит купец. Лентина положила руку ему на лоб – так и есть – горячий, огляделась в поисках сиделки – и почудилось ей, что возле выхода, там, где ночник горит и стол стоит – сидит нечто – в серых одеждах повитухи, но одежды эти перемазаны кровью. Нечто это поворачивается к девушке, вперив в нее свой взгляд – а глаз нет, есть только пустые глазницы и глумливо облизывающий окровавленные десны язык, и вздыхает пугающе, с хрипами. Моргнула, собираясь закричать, и пропал морок. Стоит стол, и сидит рядом мирно дремлющая повитуха, мимо которой удалось проскользнуть потихоньку. Лентина подошла к сиделке, тронула ту за руку, она и вздрогнула, просыпаясь. Девушка сказала, что у купца Мартеля поднялась температура, и он бредит. Сиделка, бесшумно проскользнув между кроватями, осмотрела купца, прошептала ему что-то на ухо, выпоила микстуру, и больной затих, успокоенный.
Люк оказался лежащим на кровати рядом с купцом. Весовщик лежал молча. Лентина разглядев «своего» второго раненного, почувствовала, что вот ради этого-то она сюда пожаловала – зачем обманывать саму себя.
- Люк, - тихонько позвала она, решив удостовериться, что он не спит и в сознании.
- Да? Я уже давно смотрю, как ты тут шороху наводишь.
- Ты знаешь, какой завтра день, а нет, уже сегодня день?
- Знаю, вроде. Межсезонье наступило, Новолетье начинается – так?
- Так-то оно так, но еще завтра, тьфу, сегодня до полудня истекает срок, когда против драконов еще можно что-то сделать.
- А вы же все сделали. Я так понял, что все ключники вернулись, выполнив поручения, или я чего-то не знаю?
- Люк, ключей было 7, и последний надо применять здесь, в Блангорре, после всех нас. Во Дворце нет Примы и Ди Астрани – кастыря астрономов. И мы подумали, что применять последний ключ пошли они. Но, если они не успеют до полудня – тогда всему Миру крышка. И я пришла, в общем, я пришла, - Лентина замялась, не зная, как сказать, все, что наболело, что лежит тяжелым камнем на сердце.
- Не мучай себя, я знаю. Я знаю, что с тобой творится. Ты говоришь себе, что не должна чувствовать ничего к мужчине не своего клана, но – я видел Кира, и уже так было? Ты же была замужем, и не астроном был твоим мужчиной, не так ли? Так зачем ты себя казнишь? – Люк приподнялся на локтях, чтобы лучше разглядеть лицо девушки.
- Я не мучаю себя, думаю, что я мучаю тебя.
- Весовщики вольны в своем выборе. А то, что астрономы тебя прохлопали – не нашли, когда всех ваших похитили, не защитили, когда тебе нужна была защита – не твоя вина. Я тоже виноват перед тобой. Вместо опоры, я стал тебе ношей. И я не могу сейчас встать на колени перед тобой за то, что ты тащила нас за собой, что ты спасла нас. За то, что ты не сдалась, и вытащила нас. И даже если завтра Мир перестанет быть, мы встретились – и хорошо, что мы встретились. А если завтра я окажусь безухим в хронилище или, если так рассудит Вес, на полях Семерки – я буду молиться о тебе вечно, - на одном дыхании выговорился и замолчал.
Недолго посидели в тишине.
- Посиди со мной немного.
- А утром, когда мы будем ждать полудня, можно мы придем к тебе – я и Кир? Ты не против? Вместе не так страшно.
- Я хотел тебя попросить об этом, но побоялся. Женщин твоего клана могли отправить в какое-нибудь безопасное место.
- Вот ты выдумал – какое место может быть безопасным при конце Мира? Да и женщин в нашем клане осталось всего две, – Лентина нерешительно присела на край его кровати.
- Не знаю, мне казалось, что вас – тем более, если вас всего двое – надо беречь. Вы способны возродить Мир, если не получится его защитить.
- Как мы его возродим, если не будет вас?
Сиделка, издалека молча наблюдавшая за беседой, вздохнула, но уже не могла выносить такого попрания режима лечения:
- Наговорились, голуби? Поди, девочка, отдохни, нечего тут сидеть. Он не при смерти. Утром придешь, - и вытолкала из палаты Лентину.
Селена, оставшаяся в комнате, после ухода Лентины еще раз обошла спящих детей. Сердце рвалось на кусочки при мысли, что утром все их странствия, все их потери могут оказаться никчемными. Вспоминала последнее появление Хрона и последние слова Аастра. Села возле постели, где тихим безмятежным сном спала Мирра – единственная девочка, которая попала в ключники. Осунувшееся личико, поцарапанное, в ссадинах, реснички едва заметно подрагивают – снится что-то, из-под одеяла свесилась перебинтованная ручка. Селена осторожно убрала руку на место. Оглядело свое сонное царство, решив, что завтра она будет с ними, когда пойдут к Часовой башне – ждать исхода. В памяти всплыли Прокл и Перикл – их тоже надо будет взять с собой, мало ли что. А потом все поплыло перед глазами, засыпая, девушка примостила голову на свободную часть подушки, на которой спал Вальд, да так и уснула, неуклюже скрючившись, сидя рядом с кроватью сына на стуле. И не проснулась даже тогда, когда скрипнула тихо дверь и едва слышно вошла Лентина. Она притушила свет и улеглась рядом с Киром. Дворец затих, все, кто не был занят на ночных работах, отошли ко сну.
Небо над Блангоррой перестало быть монолитно-темным, на горизонте чернота стала светлеть. Наступало последнее утро Мира. Вскоре над горизонтом неторопливо всплыли все семь дневных светил. В утреннем небе проплывали белые пухлые облака. Кристально чистый воздух, обычный после сезона ветров, подчеркивал прохладную прелесть тихого утра, обещавшего превратиться в ясный и теплый денек. Столица еще спала, те, кто просыпался с первыми лучами, сидели тихо в своих жилищах, выглядывая украдкой из-за занавесей, пытаясь узнать обстановку. На улицах Блангорры царила тишина. Один из блангоррцев, поднявшихся чуть свет в это утро, выглянув за двери и осмотрев небо над городом, заметил, что нет никаких летунов, готовых в любой момент выпустить огненную, кипящую, разъедающую все и вся, или ледяную струю. Он – история не сохранила его имени, будем называть его просто «горожанином» - высунулся за дверь всем туловищем, потом прошелся перед своим домом – никого не было. Горожанин пробежался вверх и вниз по улице – никого, нервы не выдержали, закричал:
- Эге-гей!
Занавеси на окнах дрогнули, отползли еще чуть-чуть, показав спрятавшихся блангоррцев, у которых хватило храбрости остаться или не хватило храбрости сбежать. Заметив горожанина, как ни в чем не бывало разгуливающего по улицам, разглядев чистое небо – без всяких летающих ящеров в нем – все проснувшиеся поспешили на улицу.
Блангоррцы всегда отличались любопытством – независимо от печатей крови. И вот уже все, кто остался, вышли на улицы, взирая на свой город. Столица изрядно пострадала от совместного воздействия двойного сезона ветров, почвотрясений, нашествия крыс, летучих мышей, пауков, буйства драконов. Обгоревшие каменные глыбы, вывороченные из городской стены, выкорчеванные деревья, валяющиеся кверху корнями, разрушенные бассейны, сожженные дома – жалкий вид предстал перед глазами горожан в то памятное утро. Они любили свой город – и стали наводить порядок, насколько хватало сил и умения. Как-никак это было утро перед Новолетьем, по традиции и раньше всегда в этот день старались навести чистоту и порядок и в домах и на улицах. А ныне и вовсе работы хватало.
В Пресветлом дворце беготня и суета начались задолго до рассвета. Прим так и не ложился, для него день начался очень рано. Велись последние приготовления. Дворцовые историки спешно дописывали историю Мира, правитель приказал в 11 часов принести все записи, чтобы поместить их туда, где, возможно, они сохранятся и после конца Мира – если уж готовиться к худшему – для тех, кто когда-нибудь и если будет после них. На кухне царила неразбериха – журчало, скворчало и шипело, белые облака пара внезапно вырывались из высоких чанов то тут, то там – главный повар творил свои шедевры. Последний обед этого года, а возможно, всей эпохи, должен стать самым запоминающимся, поэтому вся кухня сбилась с ног. Если же, вопреки проклятью, он не станет последним – ну что же, Новолетье – праздник великий. Во всех покоях проводилась генеральная уборка – вроде бы тоже к Новолетью. Ключники, юные и не очень, уже проснулись и готовились к завтраку у Прима, на который были приглашены. Правителю доложили, что драконы сняли осаду и покинули небо над столицей, отправившись неведомо куда.
На улицах раздавался мерный шум — горожане, оставшиеся вопреки всему, наводили порядок на улицах. Прим издал указ о том, что каждому блангоррцу положен щедрый паек из имперских складов, который они могут забрать, когда пожелают. По улицам заспешили курьеры, наклеивали листовки с текстом указа на стены, вздрагивая иногда от неожиданно подступавшего страха перед драконами, которые хоть исчезли неведомо куда, но могут и вернуться. Герольды, тоже немного трусившие, на всех углах и возвышенностях во все горло возглашали указ. Ближе к полудню рекомендовалось привести дела в порядок, и собраться на придворцовой площади в праздничных одеяниях. На удивленные взгляды гостей Прим заметил:
- А что вы на меня воззрились? Если придется умирать – так при параде, а не в грязи и тряпье. Вы видели блангоррцев – остались то ли самые глупые, то ли самые храбрые – они не ели нормальной пищи с момента появления драконов, даже наверное, раньше, с тех пор, как обозы из деревень перестали привозить провизию. Но они – горожане, я имею в виду – ползают по улицам и убирают все, что не вписывается в их понятие чистоты. И я горжусь ими, горжусь и люблю их. Мы – миряне, мы - блангоррцы. И я отдам последний кусок того, что хранится в кладовых замка. Потом тоже буду ждать того, что должно сбыться. И это будет честью для меня, если вы позволите ждать неизбежного в вашей компании.
Оглядев по очереди всех присутствующих – ни один не отвел взгляд, ни один не дрогнул. Встряла Селена:
- А может быть тогда на дворцовой площади установить столы, а не раздавать пайки. Если вы хотите поделиться – пусть и это будет красиво. И тех, кто лежит в палатах у повитух, тех, кто может и хочет – пусть и они присоединятся к всемирному празднику — тоже доставить на площадь.
- Ты права, дорогая! Придется лишь немного подправить указ…
И вновь закипела работа, и вновь заголосили герольды и забегали курьеры – новый указ приглашал всех мирян на праздник. После наведения порядка в городе заспешили к оставшимся парикмахерам, к которым быстро выстроились очереди. Самые парадные наряды извлекались из сундуков и срочно чистились, гладились. Дворцовую площадь начали украшать и расставлять столы. Напитки, чтобы не озадачивать и без того взвинченного донельзя дворцового повара, решили подавать через уцелевшие фонтаны. Времени оставалось меньше и меньше.
Около двенадцати часов в городские ворота, вместе с немногими въезжавшими в город путниками, въехала ветхая повозка, на которой сидела женщина-повитуха с маленьким ребенком на руках, на козлах сидел пухлый монах-пастырь и не совсем трезвый мужчина из касты строителей. Следом шел весовщик, еще двое пастырей-рыцарей и купец – все в грязном ветхом тряпье, со следами невзгод на лицах. Чем-то они не понравились начальнику караула, и он предложил пройти в караулку. В полумраке служебного помещения женщина откинула капюшон, и караульные остолбенели. Под грязным капюшоном дырявого плаща таилась сама красота, вызывающая такой прилив желания, что у всех караульных разом отказали ноги, и воины, закаленные долговременной службой, принялись ползать возле ног повитухи, которые как-то невзначай оказались открытыми на их полную дивную длину. Прикажи она умереть – кинулись бы наперебой, мешая друг другу. Женщина протянула ребенка и чарующим низким голосом с легкой хрипотцой произнесла, добивая и без того покорных вояк:
- Это маленький царенок, украденный недавно. Если вы немедля принесете его в Пресветлый дворец, будете щедро вознаграждены.
У начальника караула возникло какое-то просветление в замутненном страстью и вожделением мозгу:
- Госпожа, а как же вы? Разве мы можем оставить вас без вознаграждения? – с завистью оглядел ее спутников, - И ваших сопровождающих. Вы же, наверное, рисковали, спасая ребенка?
- Не тревожься об нас, мы скромные частички Мира и будем счастливы послужить Приму, - склонилась, опустила глаза, передавая царенка в руки.
Пришлось взять, хотя был момент, когда казалось, что ребенок упадет на замусоренный пол. Пришлось развернуться и пойти, офицер на ногах держался только потому, что вовремя переставлял ноги — так они дрожали от вожделения.
- А вы, господа, поспешите с господином начальником караула. Приму пригодятся свидетели, которые присутствовали при счастливом избавлении. Вы можете сообщить, что ребенка подкинули нынче на заре к городским воротам, и вы его нашли. Вознаграждение будет щедрым, не сомневайтесь. Спешите же! – обратилась к остальным, которые вожделенно и бездумно смотрели на ее все еще оголенные ноги. Потом развернулись и также бездумно пошли за своим начальником, механически переставляя ноги. Когда охрана ушла, прекрасная повитуха прислушалась к голосящим на всех углах глашатаям, зазывающим на праздник Новолетья. На Часовой башне пробили часы – двенадцать.
- Пора.
Пришедшие с повитухой сняли свои ветхие плащи, истрепанные дорогой, и оказались в парадных кастовых нарядах, в которых не стыдно показаться и на дворцовом празднике. Вышли из пыльной караулки и смешались с негустой толпой горожан, шедших к Пресветлому дворцу.
Охрана ворот, пройдя половину пути, все еще находилась под непререкаемой властью красоты и послушно несла ребенка во дворец. Царенок вел себя спокойно, мирно спал. Так, быстрым шагом дошли до дворцовых ворот, где тамошний начальник стражи впал в одурение, увидев в полном составе привратную охрану, шагающую с ребенком на руках во дворец. И рожи их ему не понравились – остолбеневшие какие-то, а глаза – пуговицы ясные с мундира и то разумнее выглядят. Но недовольство начальника дворцовой стражи, быстро улетело прочь, когда он узнал, что за ребенок принесен. Он немедленно пропустил пришедших, отправил курьера – чтобы не было никаких проволочек по пути к правителю, к городским воротам отправил свободных охранников.
Прим, одетый в парадные одежды, торопливо мерил шагами зал Совета, в котором он почти поселился с того момента, как ушла Прима. Курьер, прибежавший чуть раньше привратной охраны с драгоценной ношей, запыхавшись, сообщил радостную весть. Прим облегченно вздохнул – хоть одно хорошее известие. Вошедший начальник охраны, принесший царенка, склонился, передавая ребенка правителю и кровному отцу, бессознательно копируя позу той, что принесла дитя.
- От всего сердца благодарю вас, господа, за службу Миру. Какого вида благодарность вы сможете принять от меня?
Воины склонились еще ниже, не поднимая глаз, пробасили смущенно, что-де служба Миру и есть великая награда, попросились лишь присутствовать на сегодняшнем празднике в качестве гостей, а не охраны.
Такая ничтожная просьба была решена в мгновение ока. Пришедших проводили к раскрытым дворцовым кладовым, где они были вольны выбрать себе любое платье, любые украшения.
Итак, наступали последние часы до полудня – Прима и Ди Астрани не появлялись, и никаких новостей и них не было. Когда часы пробили тринадцать, решили начинать праздник Новолетья, который должен был продлиться до полуночи. Горожане усаживались за длинные столы, накрытые на придворцовой площади. Ни толкотни, ни спешки, которые в таких случаях всегда имели место, сегодня не было – все казались спокойными и доброжелательными. Когда присутствующие заняли облюбованные места, Прим вспомнил события не такого далекого прошлого – когда Миру представляли новорожденного царенка, столы были также богато накрыты, только вот было их гораздо больше, и людей за ними было больше, и никто тогда еще и не подозревал, что случится совсем скоро, и… Да, что там вспоминать. Прим поднял бокал и встал, желая произнести тост. Было уже тринадцать часов и двадцать одна минута:
- Дорогие блангоррцы и гости города! Спешу поздравить всех, кто остался здесь, несмотря на те бедствия, которые обрушились на нашу родину в этот тяжелый год! Год заканчивается и, надеюсь, наступающий год принесет нам только спокойствие. Желаю для всех присутствующих особого расположения богов-покровителей! Хочу поделиться нашей радостью – упорные слухи о том, что царенок украден, к сожалению, были верны. Но, слава Семерке, нам вернули наследника, нашего кровного сына именно сегодня, в чем мы видим добрый знак! И еще один знак – драконы, столько дней осаждавшие небо над Блангоррой, исчезли. Желаю всем мирянам, да и зорийцам всем, дальнейшего благополучия и процветания, здоровья и радости в наступающем новом году!
Пирующие, как один, поднялись с бокалами напитков в руках, чтобы присоединиться к сказанному. Раздался громкий хлопок – и в ясном небе над городом расцвели огненные узоры – дворцовые пиротехники и устроители празднеств постарались на славу, как и повара – создав воистину великолепное зрелище. Когда до дна осушили бокалы, горожане снова уселись за столы, чтобы подкрепиться, вознаграждая себя за то время, когда не могли и носа высунуть на улицу. Из-за стола, стоявшего неподалеку от примовского, поднялась женщина, признанная потом привратниками, как та, что принесла царенка. Только теперь, после того, как она скинула с себя рванье и надела праздничный наряд, ее внешность стала совершенно неотразимой. Прелесть лица и тела подчеркивались клановым одеянием повитух так что глазам было больно. Она поднялась – те офицеры, которым довелось пообщаться с ней недавно, застыли от неожиданности, не в силах промолвить и слова – оглядела пирующих, которые усердно работали челюстями, но увидев ее, застыли:
- Горожане! А скажите мне, царенок нашелся, а Прима где? Я ехала из глуши, чтобы прикоснуться к первейшей из жен, а мне не говорят даже, куда она делась? И почему над городом летали драконы? Ваше Высочество, ответьте на мои вопросы? И где ваш верный приспешник, где кастырь астрономов?
Прим, не меняя выражения лица, поднялся со своего места, лихорадочно перебирая варианты ответов – солгать нельзя, но и правду говорить опасно. Оглянулся на кастырей, посмотрел на наследника. Царенок мирно спал в кроватке рядом с троном правителя. После похищения Прим не решался оставлять ребенка под чьим бы то ни было присмотром, и даже на праздник взял с собой. Внезапно царенок открыл глаза и грубым хриплым голосом, громко, с выражением – всем на площади было слышно – произнес :
- Когда сойдутся в парадном шествии семь звезд, появятся семь бездушных зверей. Будут нести звери голод, холод, мрак и безнадежность. Появление тварей означит собой конец времен. Узревшие Драконов не выживут, ибо вид их есть само страшное искушение и проклятие. Когда семеро павших будут обращены, начнется парад семи звезд. Во время которого наступит царство темного властелина. Изменить предначертанное невозможно. Слышали такие вести? Вы все узрели моих драконов и всем вам не выжить, осталось совсем немного.
Прим гневно:
- Да что ж такое, ты моего сына в покое никак оставить не можешь?
Стало тихо. Мать Оливия рванулась было к правителю, помочь, но тот властным жестом остановил повитуху. Ребенок потяжелел, увеличился в размерах так, что дерево, из которого была изготовлена кроватка, проломилось. Детские одежды затрещали, разрываясь и падая белыми клочьями на камни. Гладкая нежная кожа растянулась, потом лопнула, слезая лохмотьями и опадая. Выпятились бугрящиеся мышцы, на которых не было кожи, покрытые кровью, которая не сворачивалась, но и не капала. Вздыбились никогда нечесаные черные волосы, темное пламя окружило голову, подбородок моментально оброс бородой – и вот он, властелин хронилищ, темнобородое исчадие, Хрон, повелитель времени, собственной персоной сидит на обломках кроватки. Одно движение руки – и у горла Прима острейшее лезвие ножа – только не из металла оно, а из камня. Хрон продолжил:
- Узнаешь ножичек, папаша? Ха, где тебе. Это тот самый, которым предок твой хотел своего сынишку порезать. Итак, горожане, вы подзабыли то, чему раньше вас учили в школе? Вас уже не пугает Великое Предсказание? Ну да, ну да… Пусть кастыри о нем думают – зачем мы-то свои головушки будем забивать, да? И драконов увидели – напугались только… Ууух – жутко было, да? И старину Хрона подзабыли? Только вот мои друзья меня не забыли, идите ко мне, мои верные слуги: Вальтер, Айс, Киар, Тайамант – ты, дорогуша, рядышком со мной встань; Архобал, Фрам и Морган. Вас никто не тронет – ведь правда же, Ваша Пресветлость?
Прим был вынужден кивнуть, стараясь не слишком наклонять голову – лезвие казалось очень острым.
Хрон позвал, из-за столов поднялись и двинулись к нему его верные слуги, после прозвучавших и упавших в тишине имен переставая быть людьми. Превращение свершилось с немыслимой быстротой и с такой же невыносимой болью. До стола Прима и кастырей добрались, клацая когтями по камням уже семь драконов, из-за которых на площади сразу стало тесно. Облачный, ледовый, черный, хромовый, зеленый, красный и серый – проклятая Семерка, блистая первобытной красотой, проклятой и грозной. Драконы были прекрасны и ужасны или наоборот – ужасны и прекрасны.
- Что же вы, Пресветлый Прим? Всю историю вашу вы готовились-готовились и так глупо проиграли. На последних секундах парада звезд, которых вы сейчас не видите – а я вижу, а я все вижу, свершится то, чего вы всегда боялись. Супруга ваша с астрономишкой не успеют, и наступает мое время. Да и знаешь ли, а ты уверен в ней? – глядь, а нож у горла держит Прима – блистательная, в праздничных одеждах:
- Мы тут нашли с Нейри уютную пещерку, где можно всласть пошалить, присоединишься? Пойдем, сладкий, у нас есть и поприятнее дела, чем тут стоять, Или нам без тебя обойтись? - и голос, гад, изменил, совсем, как у правительницы.
Прим прохрипел — нож-то все еще у горла — что не верит он ничему, что сейчас Хрон говорит.
- Ну что же, не верит, так пусть не верит, - снова стал темнобородым. - Вот сейчас подождем чуток еще…
Возвел пламенеющие безумием глаза к часам, огненный обруч вокруг волос взметнулся и стал ярче, поднял палец, призывая к тишине, хотя в этом не было никакой необходимости. С момента его появления горожане остолбенели и сидели, едва дыша.
Прим смог немного отодвинуться от лезвия, откашлялся:
- Ладно, если даже твоя взяла, вот скажи мне только, где царёнок?
- О! Господин беспокоится о наследнике, дурашливо пропел Хрон. – Он у нас, да, да, у нас. Воспитанием его займется дочь моя – Тайамант, ну ты ее знаешь. Поразительной красоты женщина, а умна-то, умна. Вот сейчас, ребятушки мои, взлетайте, и, как только я подам сигнал – выжжем здесь все дотла, особенно по людишкам попадайте, они прямиком к нам в хоромы и попадут, соседями будете, - кривлялся, поглядывая на часы.
Драконы взмыли в безоблачное небо, зашумев крыльями, отчетливо выделяясь в его чистой голубизне.
Стрелки башенных часов переместились на цифру 14, все на площади затаили дыхание – некоторые даже зажмурились. И, как выяснилось, не зря. Ровно в полдень раздалось гудение, а потом откуда-то из-под почвы вырвалось семь лучей кипящего белого света и, порыскав немного, прицелились ровнехонько на драконов, подпалив им крылья. Грозные ящеры грянулись вниз с той немыслимой высоты, которую успели набрать. Упав, оказались тут же на площади, только чуть подальше – лежали теперь на подъемном мосту, что перед входом на площадь, и предстали перед блангоррцами в человеческом облике, – от драконов остались лишь обломанные и обгоревшие крылья, которые волочились за ними, оставляя кровавый след, как шлейф, прикрывая руками зияющие дыры там, где раньше были уши. Битва закончилась, не успев начаться. Маленький поваренок из дворцовой кухни, восторженно ахнул:
- И всё?!
А Хрон пропал бесследно в тот самый момент, когда сработало древнее оружие, запущенное ключниками. Взмыл багрово-черным драконом ввысь и исчез, словно и не было его.
Кто-то в толпе узнал бывшего Магистра и бывшего Маршалла Блангорры. Остальные же – купец, монах-пастырь, рыцарь-пастырь, каменщик и повитуха – поднялись и стояли, склонив головы, глухо постанывая от боли. Выглядели они более, чем жалко – переломанные крылья, обожженная плоть, многочисленные раны, у монаха вырван глаз и зияющая глазница пугает своей пустотой, сочится кровью. В этот момент выжившие матери погибших детей во всем Мире взвыли, откуда-то пришло знание, что никогда более не увидят своих отпрысков. Они встали – все, как одна, незряче глядя вперед, видя внутренним оком, как погибают их дети. Они замолчали и враз возжелали возмездия, пророча убийцам скорую гибель. И она, эта мысль, передалась блангоррцам, которые покинули свои места за праздничными столами, угрожающе придвинулись к виновникам всех бед. Каждый вооружился тем, что попалось под руку – ножи, вилки, в ход пошли даже камни, что лежали неподалеку – не успели убрать все последствия почвотрясений. И толпа двинулась вперед, невнятно бормоча угрозы и проклятия. В блангоррцев словно вселилось зло, оставленное в воздухе Хроном, они окружили падших слуг темнобородого, готовые и голыми руками сквитаться с ними. Вот уже какой-то дюжий каменщик взял тяжелую скамью за ножку, готовясь опустить ее на голову бывшего монаха-пастыря, который оказался ближе всех к нему. Другой, по виду купец, сгреб со стола нож и вилку, желая разделать бывшую повитуху, у которой по странному стечению обстоятельств сгорели все волосы на голове и она стояла, прикрывая окровавленную лысину обеими руками, растеряв свою пагубную прелесть. Прим и кастыри стояли в замешательстве – даже если выставить против толпы всю дворцовую гвардию – перевес будет явно на стороне горожан. Да и многие ли из гвардии будут защищать тех, кто нес смерть, огонь и слезы? Бойня должна была начаться вот уже сейчас – как только хоть кто-то пошевельнется.
- Стойте! Стойте! Приказываю вам, именем святой Семерки! – раздался ясный громкий голос.
Толпа расступилась, послышались шепотки: «Прима, это же Прима, это ее голос». У многих опустились руки, разгладились гневные гримасы. Но тот каменщик, который решил использовать в качестве оружия скамью, возопил:
- Блангоррцы, и вы верите, что это – она, наша правительница? Кому верить? Наследника украли – молчат, правительница исчезла – молчат, кастырь астрономов – где он? Молчат! Это может быть и не Прима вовсе, а снова Хрон – он так быстро исчез, а вот и вернулся! Нужно избавиться от всех этих тварей, которые убивали и мучили наших детей, чтобы они не смели даже ходить по Миру! Кто со мной?
Многоголовый рев согласия был ему ответом. И Прим, который было едва заметно вздохнул с облегчением: жива, жива та, что дороже всего, теперь вновь напрягся. Вновь раздался ясный голос, уже ближе и громче.
- Я могу доказать.
Возле последнего стола, того, что ближе всего к воротам, появились две фигуры, едва ползущие вперед. Подошли поближе, и стало понятно, что астроном ведет Приму, голова которой обмотана грязной повязкой. Что оба едва плетутся от ран и страшной усталости. Добрели до ближнего стола, астроном усадил Приму, потом рухнул сам на стул, стоящий рядом. Ди Астрани, похудевший и потемневший от копоти, дрожащими руками вынул кинжал из-за голенища сапог, прежде таких щегольских, а теперь стоптанных и пыльных, словно они побывали на всех дорогах Зории:
- Предупреждаю, если кто-то посмеет приблизиться с дурными намерениями, сильно пожалеет об этом.
Прима сидела, сгорбившись, уронив руки между колен – что совсем было на нее не похоже. Все жены правителей отличались гордой осанкой, впрочем, ни одной из них не выпадало переживать таких необыкновенных приключений, даже наверное, злоключений. Руки мелко тряслись от слабости и усталости, но голос, голос остался прежним – звучным, спокойным и мелодичным:
- Нейри, будь другом, налей вина – страшно пить хочется. Лучше, конечно бы, воды ледяной, но здесь ее не сыщешь.
И вправду, оглянулись – с появлением Хрона и его приспешников высохла вся вода, которая была на площади. В кувшинах с цветами было сухо, сами цветы съежились, словно от испепеляющей жары; в высоких бокалах для детей и несовершеннолетних наливали чистейшую ключевую воду – ее не стало и в помине, многие из бокалов треснули или рассыпались в стеклянную пыль. Те из фонтанов, которые не выплескивали вино, пересохли и покрылись пыльной паутиной.
Прима отпила глоток того самого, ущельского, получилось не сразу – руки тряслись и зубы клацали о стекло. И вновь каменщик, до сих пор вооруженный скамьей, пробасил недовольно:
- И чем ты будешь доказывать?
Прима выпрямилась, подняла голову, прожигая взглядом толпу, найдя того, кто осмелился ей перечить. Потом подняла руки, сняла бинты, кровь из раны на рассеченном виске заструилась тонким ручейком. Мать Оливия снова дернулась – помочь, чужая боль не дает покоя, свербит и зовет. Но была остановлена взглядом Примы. Сильный голос зазвенел над площадью:
- Я, Прима Мирская, повелительница ТВОЕГО МИРА, - ох, как она это подчеркнула, - никто никогда не слышал от меня ни слова лжи. Кровь моя – кровь Примов, клянусь ей, что я – это я. Хотя тебе ничего доказывать я не могу, пока ты держишь эту скамью наперевес – один удар и меня не станет. Тем, что ты сейчас будешь глумиться над уже поверженным врагом, мертвых не воскресишь. Я могу лишь обещать матерям тех детей, которые погибли во имя Мира, что они не будут забыты. Что о них будут помнить вечно те, кто спасен. Может быть тогда ТЫ вспомнишь, что тебе завещал твой небесный отец. Что говорила Великая Семерка – они оставили нам секрет выживания. Вспомните слова Великого Предсказания, которые все вы учили в детстве. Что ТЫ делал в детстве, почему не помнишь того, что следовало учить после слов Предсказания? Почему ВЫ ВСЕ это забыли? А я помню – память всех матерей живет во мне, услышьте меня: «Узревшие Драконов не выживут, ибо вид их есть само страшное искушение и проклятие. Когда семеро павших будут обращены, начнется парад семи звезд. Во время которого наступит царство темного властелина. Изменить предначертанное невозможно». Теперь главное – не поддаться искушению, слушайте, слушайте! Павшие обращены, про окончание парада звезд ничего не сказано, и, если мы решим отомстить за тех, мертвых, кому уже все равно, они будут смотреть с полей небесных на нас и думать, что мы – глупцы. Мы надеялись на оружие древних – оно сработало, спешило наших врагов, сделав их доступными. И, если мы сейчас добьем падших – вот тогда воистину наступит царство темного властелина! И он возрадуется и вернется! – голос Примы сорвался.
Правитель смотрел на свою половину, осознавая, что главное оружие – это вот она, и вон те, ключники. Даже маленькая Мирра опаснее любого из драконов. А Прима продолжила:
- Нам завещали, что самое сильное наше оружие это ВЕРА, НАДЕЖДА и ЛЮБОВЬ! Мы можем порвать тех, кто преступил все законы и заповеди небесные и человеческие, чтобы отомстить. Но чем мы будем лучше их? Скажете, что мы сделаем все по закону – нет такого закона лишать дитя человеческое жизни. Любой из нас – дитя для наших небесных предков. Нам позволено изменить Мир и избавиться от страха, в котором жили наши предки!
И тут случилось нечто. Селена, которая стояла, крепко прижав к себе Вальда, отпустила мальчика, налила в бокал вина и громким шепотом попросила отнести тому, кто раньше был Торнвальдом фон Реймером, рыцарем серебряные шпоры, прошептав что-то мальчику на ухо. Вальд подошел к бывшему Магистру, протянул бокал со словами:
- Папа, попей, у тебя губы пересохли.
И тот, кто раньше был Торнвальдом фон Реймером, осторожно взял хрупкий бокал из рук мальчика, повернулся к Селене и не сводя с нее тоскующего взора, молча выпил. Кир подошел к матери, протянул руки:
- Мама, налей воды.
Лентина остолбенела, глаза налились слезами, заторопилась, спеша выполнить первую в жизни просьбу сына, высказанную словами — внятными, чисто произнесенными. После этого Кир, Мирра, Эйб, Марк гуськом со стаканами подошли к поверженным врагам и напоили их. Раздался громкий стук – каменщик уронил скамью, которая раскололась от удара на две половины, молча развернулся и затерялся среди толпы. Прощение свершилось. Эйб подошел к той, что была недавно Тайамант, погладил по руке, измазанной гарью, обожженной, но все равно прекрасной:
- Мама, а ты помнишь меня? – спросил косноязычно, торопливо, боясь, что его прогонят.
Тайамант, спешенная, но не смирившаяся, отдернула руку, зашипев на мальчика, приподняв верхнюю губу так, что стали видны зубы, до сих пор белоснежные. Истинная дочь Хрона, и, пожалуй, единственная, которая не собиралась сдаваться на милость победителей, считая, что, если темнобородый исчез, значит, задумал что-то, надеялась ускользнуть. Эйб уронил принесенный бокал, попятился, испугавшись, споткнулся и начал падать. Время застыло, позволив Приме в один прыжок, отбросив стул, добраться до мальчика и не позволить ему упасть.
- Да, сынок, я помню тебя! – губы Примы произнесли это отчетливо и ясно, - ты мой сынок, как и все вы – дети мои.
Настроение толпы столь переменчиво и все гости, даже те, что недавно собирались прикончить поверженных, восторженно взревели, признавая правительницу. Дети все еще стояли возле своих недавних врагов, подошли друг к другу поближе, по привычке взявшись за руки. Прима встала перед детьми, взяв Эйба за руку:
- Вот ваши истинные спасители!
Толпа вновь заревела от восторга.
- Дети, которые пережили то, что вам и не снилось, преподали сейчас всем нам урок. Победить драконов мы можем и оружием. Но победить проклятье можно только прощением. Нам понадобится вся наша вера, надежда и любовь, чтобы восстановить Мир. Злом никогда вы не сможете победить зло, лишь только приумножите его на Зории. Прежде всего, нужно победить тех драконов, которые спят у каждого в душе: зависть, гордыню, уныние, похоть, гнев, алчность и обжорство, - с улыбкой оглядев столы, - Прощение для тех, кто недавно был нашим врагом, будет их самым страшным наказанием. Что такое казнь для них – это окончание всего, милость, побег к своему властелину, который исчез, но не побежден. Лишь оставшись в живых, они будут помнить о том, что совершили. Те из них, кто не раскаялся в содеянном – будут до самой физической смерти помнить о могуществе, которое у них было и которое они потеряли, это будет им самой мучительной мукой. Стать прежними они тоже не смогут. Предлагаю подлечить их и потом уже решать судьбу. Все ли согласны?
Дружное «Да» прогремело над площадью. Уже было свита матери Оливии приготовилась увести своих новых подопечных для оказания помощи, как вдруг те, кто был недавно грозой всего Мира, рассыпались в прах, усеяв пушистой серо-белой массой клочок площади, на которой стояли. Дети и Прима оказались среди этого пепла, отряхивались и отплевывались, выбираясь на чистое место. Потом прах и пепел поднял невесть откуда взявшийся вихрь, вздымая их все выше и выше. Высоко в безоблачном небе показались безумные глаза – озирающиеся, пламенеющие – раздался раскат грома и слова, произнесенные с яростным шипением:
- Я вернусь еще…
Раздался снова далекий удар грома, и все затихло. В квартале, где ютились тиманти, раздался громкий свист и улюлюканье – спрятавшиеся до поры незаконные девки таким образом прощались со своей госпожой и покровительницей.
Прим кивнул матери Оливии, она быстрым шагом подошла к правительнице, окруженной детьми. Их лица, странным образом повзрослевшие, были как две капли похожи на лицо Ди Астрани – с таким же выражением он сидел до сих пор, не в силах подняться — они все были готовы к новой битве, моментально собравшись. Но теперь можно было расслабиться. И кастырь повитух кивнула своим подручным, которые сидели за разными столами – они взяли под руки Ди Астрани – теперь он не мог даже сопротивляться. Его увели, за ними ушли дети, кастыри, Примы и все, кто сидел за столом с правителем. Прим перед уходом остановился, поднял руку, прося внимания:
- Все, что на столах и в фонтанах – ваше по праву. Все, что надето на вас – ваше. Завтра будем решать, как нам жить дальше, а нынче – можете пировать на славу. От драконов и их властелина мы, так или иначе, избавились. Веселитесь!
Сначала горожане несмело расселись вновь за столы, потом, после принятия некоторой дозы знаменитого ущельского вина, разгорячились, и праздник покатился дальше, закончившись лишь после заката. Горожане расслаблялись, кто во что горазд. Только не очень веселым был этот праздник, больше похож на поминки – ни песен, ни танцев, никто не боролся, даже в шутку – сидели за столами, негромко переговариваясь. Песни пелись тоскливые. С наступлением темноты разбрелись по своим домам, захватив со столов все, что приглянулось…
Глава 24
Эпилог.
С тех пор миряне успели отпраздновать десять Новолетий. Многое изменилось в Мире. Прежде всего – время успокоилось, везде став равномерным, прекратились его скачки, когда день был короток, а ночь казалась вечной или наоборот. После сезона дождей появился новый сезон – сезон холода, во время которого вместо воды с неба падали хлопья холодного белого вещества, названного «снегом». Исчезли крылатые единороги – словно их и не бывало. Вечером только было огромное стадо, а на утро – ни единого. Пошептались, поискали –следов не нашли, куда могло запропаститься целое стадо. Ни одно поколение весовщиков потом билось над этой загадкой, но так и не смогли разрешить. В память о чудесных животных пелись песни и рассказывались сказки. Царенка тоже не нашли. Ходили слухи, что взбешенный неудачей Хрон забрал ребенка в свои хронилища, и воспитывает его, как своего наследника – но то были всего лишь слухи. После пережитого что-то случилось с властителями, и, через положенные для всех женщин Мира семь месяцев, Прима разродилась чудесным мальчиком – своим собственным. Облегченно вздохнули матери всего Мира – теперь не надо было вслушиваться в первый плач младенцев, со страхом ожидая того, что будут им произнесены слова Великого Проклятия, которое стало лишь напоминанием о былом. Правители были так счастливы, что отменили усекновение ушей даже за самые страшные преступления. Мир возрождался. В покинутые города возвращалась жизнь.
Бывших ключников, маленьких и больших, жизнь раскидала. После победы, став героями всего Мира, они получили какие-то памятные ордена и медали, всем им без исключения были пожалованы серебряные рыцарские шпоры – даже женщинам. Отбыли положенные часы на многочисленных праздничных застольях, выслушали здравицы в свою честь – порой краснея и смущаясь. Позировали многочисленным ваятелям, художникам, вновь и вновь пересказывая истории своих путешествий писателям. Архивариусы мучили их дольше всех – уточняя каждую мельчайшую деталь путешествий для потомков. Но все проходит. И вскоре, свободные от «геройских» обязанностей ключники, наконец, стали вольны распоряжаться своим временем. Селена и Вальд отправились в Турск, вместе с ними последовали Прокл и Перикл, как и ранее, неразлучные друг с другом. Весовщики всюду сопровождали Селену, став ее тенью – и никак не могли определиться, кто из них более достоин ее. Вальд, рано повзрослевший, как и остальные маленькие ключники, вымахал ростом почти как Прокл. Селена стала в Турске той, кем был Аастр, спасший ее от неминуемой гибели, унаследовав его телескоп. Теперь она следила за светилами – ночными и дневными, оберегая Часовую башню, и кто знает, не являлся ли Аастр к ней в тихие ночные часы наблюдений. Ее спутники восстанавливали город, а купеческие караваны, ежегодно следовавшие на пути к Торговищу, которое все-таки осталось на старом месте, стали охотно заворачивать в гостеприимный город. Многие оседали здесь и, довольно скоро Турск снова стал прежним, каким он был, когда Селена и Лентина еще были маленькими девочками. Лентина, мечтавшая сопровождать кровницу в Турск, была вынуждена остаться в Блангорре, чтобы дождаться окончания лечения Люка де Балиа, ставшего ее мужем. Кир, наконец-то заговоривший — тогда, в тот самый памятный день — начал учебу и обучал его никто иной, как сам Ди Астрани. Кастырь астрономов столицы предложил на правах крови разделить его жилище новоиспеченным молодоженам и мальчику. Предложение было принято, и вскоре оказалось, что Лентина в положенный срок подарит счастливому супругу дитя, а Кир по достижению положенного возраста, скорее всего, станет кастырем астрономов – так основательно готовил его Ди Астрани и так восторженно отзывался о его проснувшихся талантах. Клан де Балиа подарил супругам небольшой домик неподалеку от Часовой башни, куда они и переехали, чтобы не стеснять Ди Астрани. Так и не пришлось добраться до Турска.
Блангорру, кстати, восстановили, она стала еще краше, чем была до нападения драконов и случившихся катаклизмов. Мирра отправилась в Ящерино, в сопровождении Ди Ойге. Ведск и Квартиты уехали восстанавливать Марк и Эйб – сначала в один город, потом в другой. Эйб, осиротевший и оставшийся без дома, жил в семье Марка, как сын, кровь другой касты вовсе и не мешала ни ему, ни его новым родичам. Из всех пострадавших городов не восстановили лишь Зордань – слишком весомые права предъявляли на нее рыбы и другие морские твари, уютно обосновавшиеся в затопленных домах и башнях. Мир оживал, отстраиваясь заново, становясь краше и краше. Всем нашлось дело, у весовщиков убавилось работы – все были так заняты на стройках, расчистках, добыче всяких нужных материалов, что убивать и воровать было просто некогда. Тиманти лишь не остались без работы – их все равно тайком посещали те, кому срочно нужно было облегчение. Незаконные девки блюли культ своей повелительницы Тайамант, не афишируя особо этого, но и не скрывая. События, которые недавно произошли, уже начали стираться из памяти. Даже самые горестные. Матери, потерявшие своих детей – тех, кто был похищен драконами – по ночам еще скрипели зубами, обливаясь горькими слезами, но днем же, за обыденными своими обязанностями, забывались, и их жизнь мало-помалу входила в колею. Время залечивало и самые страшные раны.
…В Блангорре готовились к невиданному празднику – Новолетью и десятилетию победы над хроновым воинством. В столицу везли нескончаемыми обозами вина, деликатесы, украшения, ткани – все, что может пригодиться в городе для празднования с размахом. Всем ключникам отправлены депеши с приглашением в качестве почетных гостей. Селена наконец-то решилась покинуть свой драгоценный Турск – желание увидеть кровницу и ее десятилетнюю дочку оказалось достаточно сильным. Вальд – молодой и красивый, и по-прежнему несокрушимые Прокл и Перикл сопровождали ее в пути. Селена и Лентина нисколько не изменились внешне, совершенно не постарев. Кровницы встретились рядом с городскими воротами, на той самой памятной площади возле Часовой башни. Лентина привела с собой маленькую Оливию, названную в честь матушки Фармакопеи, которая уже покинула этот Мир, отправившись на встречу со своей небесной покровительницей. Кир торчал с Ди Астрани в Часовой башне – проводили полуденные наблюдения. Селена и Лентина крепко обнялись, радуясь встрече, на глаза навернулись слезы. Часы пробили полдень. В ворота въезжал обоз, сопровождаемый Дикими из Дальних земель, которые привезли свои товары на ярмарку, посвященную двойному празднику. Лошадей подгоняли гиканьем и щелканьем кнутов, еще более увеличивая гвалт и толчею. С последними тяжело гружеными телегами в город верхом на лошади въехала девушка. Привратная стража сначала остолбенела. Из всех чистокровных женщин-астрономов в Мире оставалось лишь двое – Селена и Лентина – их знали все. А сейчас в город пожаловала их младшая сестра – худощавая, высокая – было заметно даже в седле, примерно одного возраста с Вальдом и Киром, рыжая, с гривой пламенеющих при свете дневных солнц кудрей, в беспорядке разбросанных по плечам. И эти глаза. Те самые глаза астрономов, которые в полдень могут смотреть на любое из дневных светил без вреда, жемчужно-серые глаза с янтарно-желтым, словно бы пылающим зрачком. Селена и Лентина, привлеченные свалкой возле ворот, повернулись и одновременно увидели их несомненную кровницу, въезжающую в город. В каких пустынях она скрывалась, кто вскормил ее и вырастил. В этот же момент на площадь вышли Ди Астрани и Кир. Кастырь астрономов, до сих пор занимающий свою должность, поседел и высох, но не сгорбился. Он сначала увидел встретившихся кровниц, а потом проследил за их взглядом и для него остановилось время. Нежданная радость едва не убила старого звездочета, он упал к ногам своего молодого друга, едва успевшего подхватить старика. Кир, держащий Ди Астрани, оглянулся в поисках помощи и увидел мать и Селену, а потом ту, которая привлекла внимание его кровников. Она уже спешилась и, оказавшись ближе всех, спешила к Киру на помощь. Торопливо подошла, коснулась маленькой шершавой рукой, привлекая внимание, и спросила:
- Нужна помощь? – голос был низким, немного гортанным, на мирском языке она говорила мягко пришепетывая, как люди из Диких племен.
Теперь время остановилось для Кира. До этого момента у него была одна лишь цель – стать таким же хорошим звездочетом, как Ди Астрани. Теперь он знал, что ему нужна вот эта рыжая, что он должен быть всегда с ней рядом. Лентина, Селена и Оливия подбежали чуть позже, чем девушка. Ди Астрани перенесли в его дом, где он к вечеру совершенно пришел в себя. В суете и сборах прошел весь вечер. Девушку звали Стелой, и она осталась в городе со своими новыми кровниками. Без долгих разговоров решился вопрос с Дикими о девушке, которая теперь становилась частью клана астрономов, покидая пустыню. Дикие побаивались ее, и отпустили, даже отказавшись от щедрого выкупа, часто кланяясь и бормоча, что для них честь, оказать услугу тем, кто говорит со звездами. Селена вспомнила годы, прожитые с пустынным народом, горько улыбнулась про себя, прошептав: «Кагира, кагира».
К ночи приглашенные отправились в Пресветлый дворец на пиршество. По лестнице бесконечным потоком поднимались разряженные гости. Ключников встретили и проводили по отдельной лестнице в те самые покои, которые они занимали десять лет назад. Примы лично проследили за тем, чтобы они ни в чем не нуждались. Их девятилетний наследник следовал повсюду за родителями – любознательный, шустрый, в меру шкодный, честный и дружелюбный – примерно такой же, какими были ключники, когда отправились спасать Мир. Теперь же всемирные герои шли на свой праздник. Шли все рядом: Марк, Мирра, Эйб, Вальд и Кир. За ними чуть позади, шла Стела, за ней – Лентина и Люк, Селена с Проклом и Периклом. Ди Астрани, Клинт Мэнсон, Хит Сен-Крочезо, Тони Сен-Прайор, Габриэль Рид, Дан Гендлер, Ян Ди Ойге, Мартель Риччи – все старые знакомые были здесь. Шли дружной толпой, переговариваясь и перешучиваясь. Стела, человек новый среди всех этих старых знакомых, все больше помалкивала, вслушиваясь и поражаясь этим людям, которые вроде были такими же, как и остальные – только какой-то особенный стерженек чувствовался, да глаза блестели иначе. Вошли в большую пиршественную залу, богато украшенную драгоценными тканями и цветами, заставленную столами. Зала была полна людей, которые при появлении ключников и их сопровождающих, встали и устроили бурную овацию. Селена едва заметно толкнула Лентину: «А помнишь, мы думали, какова она большая пиршественная?» Та молча кивнула, припоминая. Между столами метались официанты. К Селене подскочил один из них:
- Что вам угодно, госпожа?
Селена недоуменно подняла брови, вопрос странный, да и не к месту, интуиция молчала – кто он по крови определить не получилось, почему такой вопрос — непонятно:
- Мне угодно сесть за стол.
Официант зашаркал, раскланиваясь, вился вьюном, завладев вниманием:
- Прошу, прошу, самый лучший, сам накрывал, все самое лучшее – для вас, госпожа. Я ваш давний поклонник, наслышан, наслышан о ваших подвигах.
Вклинился между Селеной и ее молчаливыми сопровождающими, приблизился к ней близко-близко:
- Вот и я, звезда моя! Я всегда следил за вами – за тобой и Лентиной, но вернулся за тобой. Твоя подруга стала теперь скучна – она так добропорядочна, замужняя и с детьми – фи. Вот ты, звезда моя! Двое сопровождающих с такими мускулами, я могу тебе даже позавидовать… У меня таких нет – ни мускулов, ни телохранителей…
- Что вы себе позволяете? – гневно нахмурила брови.
- О! Я вижу, меня забыли! Как обидно, а я так старался, я так хотел произвести на тебя впечатление! И ТЫ! ТЫ меня не узнала, - голос менялся, становясь ниже, хриплее, белоснежное одеяние официанта взметнулось, разорванное в клочья, худощавая невысокая фигура укрупнилась и выросла, волосы взметнулись нечесаной копной вверх и почернели, над ними запламенела огненная корона, в глазах зажегся пламень безумия – перед пирующими воздвигся Хрон темнобородый, властелин хронилищ и отрезанных ушей.
Прим взмахнул рукой, показывая охране на нежелательного гостя. Остальные не могли пошевельнуть и пальцем. Прокл и Перикл гневно вращали глазами от бессилия.
- Успокойтесь, успокойтесь. Я, можно сказать, пришел с пустыми руками, - темнобородый отбросил загремевший поднос, и продолжил, - мне нужна только она, и я уйду. Оставлю ваше дрянную планетку в покое – не навсегда, конечно, этого не обещаю, нет, нет и не просите. Сегодня я вот ее заберу, у меня там есть мальчик, лет 10,- пристально смотрел Примам в глаза, то ей, то ему, - и мне нужна та, что заменит мою незабвенную Тайамант, она что-то приболела. Я бы мог забрать тебя, - обратился к Приме, но ваши боги за это могут и ко мне припожаловать. А у меня там не прибрано, эти мои ходят, как тени – туда, сюда – драконы мои, которых вы спешили. Если кому интересно, они крылья отрастить снова так и не смогли. Я из пепла их воскресил, но вот приходится наказывать, за то, что они так бездарно проиграли. Так что заберу я Селену, сынишка у нее уже подрос – по-хорошему, его бы надо с собой, ну да ладно, я сегодня добрый, он парень больно упрямый, сладу с ним не будет. Прощайте!
Время и пространство вокруг Хрона и Селены сгустились. Потемнело, лишь огни свечей мерцали во мраке. Вальд бежал к матери, стараясь из всех сил, но ноги вязли в сгустившемся воздухе, крича и не узнавая свой голос. Лентина рвалась из рук мужа к кровнице и не могла сдвинуться с месте. Раздался громкий хлопок, и все пропало – и Хрон, и Селена. По зале пронесся порыв ветра, гася свечи. Засуетились, забегали, постепенно вновь стало светло. Лентина склонилась над потерявшим сознание Вальдом, Ди Астрани горестно поник, пряча взгляд. Бывшие ключники столпились рядом с астрономами, не решаясь прервать тягостное молчание. Тишину нарушил правитель:
- Темнобородому не удастся испортить наш праздник. Селена бы тоже не одобрила этого. Клан весовщиков приложит все силы, чтобы отыскать хотя бы малейшую зацепку, по которой мы сможем помочь Селене. А сегодня мы будем праздновать так, что Хрону в его логове будет тошно от нашего веселья, вспоминая всех, кто пожертвовал жизнями для того, чтобы сегодняшний день наступил. Вальд, ты сильный мужчина, сможешь пережить и это, пронеся через всю жизнь тот свет, который окружал твою мать. Которая не сломалась ни тогда, когда ее предали и продали, когда она думала, что потеряла тебя, ни потом, когда весь наш Мир был почти потерян для всех нас. Мы выпьем это вино в память о ней и о тех безымянных жертвах, которые пали. Мы все будет помнить то, что они нам завещали – Веру, Надежду и Любовь. И мы не будем отступать даже тогда, когда будем на краю.
Вальд, пришедший в сознание, опустил горящие опасным огнем глаза, взяв протянутый Стелой бокал с искрящимся в свете канделябров вином, кивнул Приму в знак согласия и почтения, и пригубил. Лентина, помнившая о взрывном нраве кровника, немного расслабилась, но она помнила, что Примы так и не смогли найти своего наследника, к похищению которого тоже был причастен темнобородый. Ключники и их сопровождающие просидели до окончания пира, как на иголках. Им не в радость были ни почести, ни богатство и слава, которыми их в очередной раз награждали. Перед глазами каждого проносились видения прошлого – какой они помнили Селену, как она смеялась, как грустила, как злилась.
Пир затянулся до поздней ночи, и ключники должны находиться здесь все время, дождаться фейерверка, который завершал праздник победы и Новолетья – приехавшие со всех уголков Зории многочисленные посольства и гости из других земель хотели увидеть именно их, героев Мира. И уйти, не оскорбив их, было нельзя. Лентина, под руку с Люком, наблюдавшие красочные огни, вспыхивающие в ночном небе, складываясь в разные фигуры, вдруг вздрогнула:
- Я сейчас приду.
- Что случилось? – поинтересовался Люк.
- Пока ничего, я сейчас, - торопливо вышла.
Чутье вело ее к конюшням. Там в полумраке, две фигуры выводили из стойл лошадей.
- Вальд! Куда ты отправился?
- Мама Лентина (они с Киром давно уже называли их так). Мы поедем, наведаемся в Пещеру Ветров – помнишь, я уже однажды смог оттуда выбраться, может быть, там найду мамины следы. А Стела рассказала, что есть племена, которые поклоняются Тайамант – я найду возможность попасть в хронилища и помочь маме – может быть, сначала к ним. Не говорите мне ничего, вы же вернулись за нами, хотя не знали – живы ли мы. Стела решила ехать со мной.
Девушка склонила рыжую голову:
- Госпожа Лентина, я хотела бы прожить все свое мирское время с вашим сыном, простите мне мою смелость, да время не терпит. Возможно, я нарушу все обычаи, правила и приличия, но я не могу иначе. Передайте Киру, что я всей душой с ним, но я не могу оставить без надежды кровника. Я не помню матери и отца, я жила столько лет среди чужих – поймите меня, теперь у меня есть вы – мое племя. Если мы вернемся, сможете ли вы принять меня в своем доме?
На глаза Лентины навернулись слезы:
- Дети мои, вы так храбры и безрассудны. Езжайте. Езжайте, пока я не собралась вас отговаривать. Или пока я не собралась с вами. Да пребудет с вами благословение Великой Семерки, наших небесных предков. Девочка и ты, Вальд, помните лишь, что у вас есть куда вернуться и есть люди, которые будут ждать вас столько, сколько угодно. Помните о том, что у вас есть во что верить, на что надеяться и кого любить! Прощайте!
- Нет, не прощайте, а до свидания!
Лентина вздрогнула, вспоминая другую девочку, другое время и другое место, а слова эти же.
Вальд и Стела запрыгнули в седла, поправили кладь, взмахнули рукой на прощание и растворились в ночи. Лентина долго еще стояла, глядя им вслед, и очнулась лишь тогда, когда нашедший ее Люк окликнул ее:
- Что ты тут делаешь?
- Они уехали. Они все-таки поехали за ней. Вальд и Стела поехали за Селеной. Мы изменили Мир, но и он изменил нас — наши дети стали другими. Они свободны от всего: от наших страхов, от наших предрассудков – они свободны любить и ненавидеть. Хотя, наверное, ненавидеть они не будут. Ты бы слышал, как наш мальчик рассказывал мне о драконах, которых должен ненавидеть! Теперь он просто мечтает вновь с ними встретиться и хочет приручить этих тварей, - голос Лентины затих, глаза горели.
- На тебя посмотреть, так и ты бы вскочила на коня и вслед за ними?
- Да, я бы так и хотела, но сейчас еще слишком много пепла и разрухи, столько горя, что мы нужнее здесь. А Вальд — он справится, как и раньше справлялся. Я горжусь им, словно он мой родной сын.
- А как же твой Кир?
- Ха, да Кир разумнее нас с тобой вместе взятых. Вот увидишь — и он сможет изменить Мир, когда придет его очередь. Любой из нас может изменить что-то — главное не пропустить свою очередь и не отвернуться, когда этот миг наступит. Пойдем, пока Ди Астрани не забеспокоился. И мне нужно кое-что передать Киру от рыжей.
Мир меняющие. Книга 1. Главы 22-24
© Copyright: Елена Булучевская, 2014
Свидетельство о публикации №214103100584
Свидетельство о публикации №214103100584
Рецензии