Лабиринты, глава 2

ГЛАВА 2.

2014 год. Австрия, Вена.
 
          Микки Карлайкл с трудом разлепил тяжелые веки и непонимающе уставился на белый потолок. Остатки сна и воспоминания прошлой ночи отдельными картинками мелькали перед раскрытыми глазами. Справа от него раздался приглушенный стон. Микки слегка повернул голову, чтобы не вызвать приступа похмельной дурноты, и не смог сдержать улыбки: рядом на его большой двуспальной кровати (пожалуй, слишком большой для его скромной квартирки а жилом районе Вены) возлежало доказательство того, что ночь прошла на ура. Длинная красивая блондинка приподняла голову от подушки и плавно, нараспев, сказала:
 - Мик, мне плохо.
          Она подтянула к себе длинную худую ногу, простыня сползла, и взору Микки открылось восхитительное зрелище. Гостья обладала невероятными формами, а ее гладкая немного смуглая кожа так аппетитно обтягивала упругие бедра, что Микки невольно сглотнул слюну.
 - Давай я принесу аспирин, - заботливо предложил он, смутно надеясь, что блондинка откажется, и он сможет еще какое-то время не шевелиться. Но девушка застонала в знак одобрения, и Микки пришлось быть джентльменом. Он на секунду прикрыл веки, повращал глазами, после чего вздохнул и рывком сел на кровати.
          Дорога до кухни хоть и была недолгой, но обещала быть сложной, о чем тут же уведомил вестибулярный аппарат хозяина. Постанывая и, как ему почему-то казалось, поскрипывая, Микки проковылял через небольшую гостиную, совершил вынужденную остановку у дивана, и попал, наконец, в кухню. Стол, занимавший по меньшей мере половину кухоньки, пришелся как нельзя кстати – Микки мог опереться на его приятно прохладную поверхность и без потерь добраться до кухонного шкафчика.
          Аспирин зашипел в стаканах, и он невольно поморщился. Опрокинув свой стакан и предвкушая хоть малейшее облегчение, он понес второй стакан страдающей подруге.
          Блондинка приподнялась на локтях и смотрела на неспешно приближающегося Микки ничего не выражающими глазами. Ее высокая гладкая грудь едва помещалась за крошечной маечкой на бретельках. Несмотря на злостное похмелье, тело Микки отлично знало, что делать: отключить мозг и включить управление автопилотом.
          Девушка с жадностью проглотила снадобье и хотела уже опрокинуться на подушку, как заметила не совсем безобидные намерения Микки. Возмутиться ей не позволил долгий требовательный поцелуй, за которым последовало захватывающее продолжение минувшей ночи.
          Когда Микки снова открыл глаза, часы на прикроватной тумбочке показывали половину первого. Его обаятельная собеседница сладко посапывала на своей половине кровати. Он поправил простыню, не преминув погладить изящно изогнутую спину, и осторожно выбрался из кровати.
          Затем протопал в ванную, где фыркал и отдувался минут восемь, за которые окончательно проснулся и привел себя в человеческое состояние. Закончив с водными процедурами, он взглянул на свое отражение в зеркале, дурашливо показал появившейся там мордахе язык, за что тут же получил жгучим лосьоном по только что побритым щекам.
          Из шкафа в спальне он достал растянутую футболку с комиксом и натянул джинсы, из-за обилия дырок и прорезей больше напоминавшие лохмотья. Микки любил так одеваться: субкультурно, рок-н-ролльно, свободно. Обе его руки от запястья до ключицы были покрыты цветными татуировками с изображением каких-то диковинных зверей, надписей, символов и скелетов. Был даже вытатуирован кусок газетной статьи, срисованной с номера «Таймс», когда там лестно отозвались о группе «Бэнд ов лайверс», в которой Микки был барабанщиком. Возможно, этим он обязан обществу до неприличия сексапильной блондинки, оказавшейся такой падкой на достаточно известных музыкантов. На спине тоже были татуировки, но над ними работа еще была в разгаре. Пирсинг Микки не признавал, и единственное вкрапление металла, на которое он согласился, была маленькая серебряная серьга колечком в левом ухе. Взъерошив мелированные пшеничные волосы, Микки зевнул и прошел на кухню, следуя велению настойчиво заурчавшего живота.
          Готовить Микки не любил, но в условиях его холостяцкой жизни ему приходилось следовать велениям плоти и, пусть изредка, но заниматься пищей. Пищей он называл полуфабрикаты. В соседних с домом забегаловках и ресторанчиках он пополнял запас углеводов и других питательных веществ раз в пять чаще, чем в стенах родной кухни, но даже такая нечастая необходимость возиться с готовкой угнетала его избалованную ленью душу. Бывали минуты, когда он всерьез подумывал о том, чтобы переложить заботы о пропитании на плечи разумной и старательной хозяйки, но к своим тридцати двум годам так и не отважился жениться или завести более-менее постоянные отношения.
          Нет, Микки отнюдь не был затворником, и симпатичные подруги, способные изобрести нечто большее, чем банальный сэндвич, толпами проходили через его жизнь, но задерживались в основном в спальне, редко, в исключительных случаях, добираясь до кухни. Что же касается любви, которая могла бы обеспечить Микки сносное домашнее питание, то этого несчастья ему каким-то чудом удалось избежать, о чем еще ни разу он не пожалел. Его жизнь не омрачалась отупляющей бездеятельностью, вызванной разбитым сердцем, ему не приходилось решать проблемы и выяснять отношения, он мог разбрасывать свои носки, футболки и коробки от пиццы по всей квартире совершенно безнаказанно.
 - Бутерброд, - словно разыскивая его в готовом виде, тихо позвал Микки, но холодильник встретил его пугающей пустотой. В последнюю неделю он так увлекся празднованием удачного окончания крупного расследования, что ни разу не был в магазине.    
          Расследования составляли основной источник его дохода, в то время как в группе он играл скорее для удовольствия. Да, по странному стечению обстоятельств этот одетый как подросток молодой повеса-музыкант, любящий всевозможные тусовки и не забывающий затащить в свою постель любую пышногрудую красотку, обладал редкими способностями вести расследования. Он работал на себя, получая заказы от друзей друзей довольных клиентов или непосредственно от тайной государственной организации. Ему нельзя отказать в профессионализме: он овладел своим ремеслом в совершенстве.
          Много лет назад, еще будучи простым российским школьником Мишей Коноваловым, он выдумал себе детскую фантазию стать частным детективом. Долгие годы он лелеял свою мечту, набирался опыта из детективов, которые прочитывал тоннами ночами под одеялом, подсвечивая старой горячей лампой, потом из сериалов, откуда почерпнул сведения о тех областях, в которых ему предстоит, как частному сыщику непременно высокого ранга, разбираться досконально. Невинное детское увлечение переросло в хобби и стало больше походить на манию. Ничего не подозревающие родители отпускали сына-старшеклассника с гордым трепетом в библиотеку, будучи совершенно уверены, что сын штудирует материалы для поступления в престижный вуз. Они мечтали, что Миша – прирожденный историк – пойдет по намеченному родителями пути. Родители – оба уважаемые профессора истории, отмеченные стипендиями и благодарностями за исследования – желали и для сына ученую будущность. Но отпрыск обманывал ожидания родителей, и вместо того, чтобы копошить покрытые вековой пылью дряхлые толмуты, бессовестно зубрил наизусть юриспруденцию, доступные издания по криминологии, трактаты психотерапевтов, которые описывали свою нелегкую работу с преступниками, учился логике и всячески развивал в себе наблюдательность, украдкой докапываясь до невероятных подробностей личной жизни соседей, одноклассников и учителей.
          Судьба была более чем благосклонна к Мише, а его святая вера в правильность выбранного призвания не позволила сдаться под натиском родительских увещеваний. Родители, воспитанные советским режимом и хлебнувшие тягот во время перестройки, твердо уверились в мысли, что жизнь должна быть непременно наполнена трудностями, что если что-то дается без усилий, это преступно и неправильно. Они внушали единственному ребенку, что его будущность будет обречена на борьбу с суровой действительностью, что ему придется каждый кусок хлеба оплатить непрестанным трудом, и только тогда, когда он испытает на себе все тяготы жизни, он сможет стать порядочным человеком. Но вопреки всему этому Миша пошел за своей «бредовой» мечтой. Он поступил на юридический факультет не самого престижного вуза и отвоевал таким образом себе больше свободного времени. Поступать в школу милиции он не думал никогда – в его голове был выгравирован образ идеального детектива, многократно приукрашенный заботливыми авторами, но тем не менее сохранивший в себе человеческие черты.
          Помимо незаурядных мыслительных способностей чудо-сыщик должен уметь постоять за себя, поэтому Миша стал усердно заниматься борьбой. На руку было и то, что в детстве он посещал секцию карате, что сыграло большую роль в его дальнейшей подготовке к опасной будущей профессии. 
          В студенческие годы Судьба подбросила ему отличный шанс: он оказался случайно замешанным в один скандал, умело и красочно сумел изложить материал и продал его небольшой газете. Спустя несколько месяцев это же издание предложило ему провести свое расследование - за мизерные гроши, разумеется,  но Миша с радостью ухватился за этот шанс и не ударил в грязь лицом. Дело сдвинулось, Миша стал подрабатывать и проводить журналистские расследования более-менее регулярно. Конечно, в этих расследованиях не было остроты, ощущения риска, собственной крутости, но это было уже что-то.
          А потом случилась эта история. Микки ежился каждый раз, когда вспоминал о том, что ему пришлось пережить. Из-за того случая ему пришлось оставить родную страну и перебраться из Москвы в Вену, поменять документы и начать другую, странную, но очень даже сносную жизнь в шкуре Микки Карлайкла.

* * *      

           Микки тогда искал материал для, как он сам выразился, ударного репортажа. Как представитель газеты, в которой он публиковал свои статьи, Микки отправился с гуманитарной помощью в один из детских домов. Там он поддался врожденному любопытству и, пока руководители, заведующие и нянечки рассыпались в благодарностях, он как бы ненароком заинтересовался статистикой усыновлений и удочерений. Разговорчивая директриса призналась, что найти ребенку новый дом очень сложно, что лишь единицам везет обрести новую семью, но, к счастью для ребятишек, есть такие «благороднейшие и замечательнейшие люди», как Евтеева Надежда Дмитриевна.
 - Вот уж поистине доброе, золотое сердце! – с чувством воскликнула директор и прижала руки к груди.
 - А что, она часто помогает вашему приюту?  - заинтересовался Микки.
 - И нашему, и другим. А сколько она детишек взяла на воспитание! И все самых безнадежных – взрослых очень сложно пристроить, все малышей хотят. Из нашего она взяла одного ребеночка, девочку одиннадцати лет, с пороком сердца. – На глазах женщины появились слезы. – Таких никогда не берут, потому что такие детки могут до совершеннолетия не дотянуть. А кому же хочется обрести радость материнства и приучать себя к мысли, что это всего лишь на несколько лет? Извините, - Ольга Васильевна отвернулась и промокнула глаза кончиком салфетки.
 - И что же, Надежда Дмитриевна взяла эту бедную девочку к себе?
 - Взяла. Как узнала про ее болезнь, так даже думать не стала. «Пусть, говорит, хоть детство у меня ребенок нормальное увидит».
           Микки наморщил лоб.
 - Скажите, а много у нее взятых из приютов детей? А свои дети есть? – журналист внутри Микки активировался как по команде.
 - Нет, своих детишек у нее нет, но она деточек любит. Муж ее, я знаю, гостиничным бизнесом занимается – у него своя гостиница. Доход у семьи приличный, поэтому они могут позволить себе воспитать нескольких детей. Всего, если не ошибаюсь, они семерых взяли. Это вместе с нашей Дашей.
            Из груди женщины снова вырвался тяжелый вздох.
            Микки пожевал губами. Приемная мать-героиня – из этого может кое-что получиться. И ведь статья на эту тему поможет привлечь внимание к детям-сиротам. Глядишь, и брать приемышей чаще станут.
 - Ольга Васильевна, я бы хотел написать об этой женщине статью в нашу газету. Может, ее пример вдохновит другие обделенные детьми семьи, все-таки у нашей газеты большой тираж.
 - Ой, да, как Вы правы! – Ольга Васильевна не справилась с эмоциями и заломила руки. – Таких примеров должно быть больше!
           Она рассказала, каких детей и примерно в какое время Надежда Дмитриевна забирала к себе, дала адрес детского дома, из которого она забрала шестерых. Микки попрощался с директором и решил в этот же день ехать в другой подмосковный город в детский дом «Солнышко» и собирать информацию. Он позвонил в газету, сообщил о своей идее. Редактор пришел в восторг. Микки сел в свой, тогда еще не тюнингованный, заграничный кроссовер средней базовой комплектации и вдавил педаль газа.
           Детский дом с незамысловатым названием «Солнышко» находился по современным меркам в глуши. Несколько совсем небольших, но, надо отметить, вполне добротно построенных деревянных домиков, в каждом две комнатки на четверых или шестерых. Директор, или, как она сама себя отрекомендовала, воспитатель Надежда встретила Микки тепло и ответила на все его вопросы, попутно даже показала все их нехитрое хозяйство.
           На территории детского дома был огород, и дети имели каждый свои обязанности на этом небольшом кусочке земли. Удивило Микки то, что им эти обязанности не только были не в тягость, но и нравились: они чувствовали себя взрослыми и ответственными, им нравилось помогать «бабе Наде». Были у бабы Нади и еще помощники: ее собственная дочь, тихая миловидная женщина лет тридцати, старушка, перешедшая к ним из соседней деревни и девушка лет семнадцати, которую не пристроили в семью, но баба Надя сумела оформить над ней опеку и оставить у себя.
           О Надежде Дмитриевне ее тезка сказала на удивление немного и, вопреки ожидаемому, в ее голосе не слышалось никакого восторга.
 - У нас здесь детишек не то, чтобы много, человек в среднем двадцать. Усыновляют, к счастью, часто, в основном свои же, из соседних деревень. Быт у нас отлажен, мы  стараемся жить с детишками по-семейному. Я тут баба Надя, строгой дисциплины у нас нет, но и детки хорошие, с детства к труду и помощи по хозяйству привычные – всякому старику в деревне опора. Надежда Дмитриевна вроде тоже говорила, что у нее пусть и много деток, да живут они дружно.
           Когда Микки сообщил о своем желании привлечь к фигуре Надежды Дмитриевны внимание, баба Надя по-прежнему не проявила особого интереса.
 - Я в это вникать не хочу, потому что не мое это дело, - со вздохом сказала она.  – Как да что там – Бог знает, только я людям не доверяю.
 - А какое впечатление произвела на Вас лично Надежда Дмитриевна?
 - Какое может быть впечатление? Помогает сироткам, и ладно. Кормит, поит – и на том спасибо и поклон ей низкий.  – Она замолчала и уставилась взглядом в пол.
 - Но слишком она приторная всегда, аж тошно.
 - А с взятыми детьми Вы не связывались потом?
 - Звонили, как не звонить. Да все в один голос заладили свое бесцветное «хорошо, баба, хорошо», все как один, - баба Надя покачала головой.
           Микки насторожили ее слова – что-то не нравилось воспитательнице в этой добродетельной мамаше. К счастью, телефоны и адреса как дома, так и гостиницы, Надежда дала.
           Обитала мать-героиня в весьма престижном районе Подмосковья. Не Рублевка, но тоже вполне себе ничего. Дом большой, из кирпича и дерева. Микки с полминуты осматривал массивные кованые ворота  в поисках звонка, который обнаружился в итоге сбоку на современном селекторе. Грубоватый женский голос спросил «Кто там?». Пришлось сказать правду, потому что придумать что-то заранее Микки не сообразил, хоть и подозревал, что репортеру дама обрадуется вряд ли – естественная человеческая реакция.
            Калитка пискнула и отстала от косяка. Входная дверь больше подошла бы особняку или фамильному поместью, чем двухэтажному загородному дому. Чувствовалось незнание меры и неоправданное стремление к роскоши. Дверь отворилась, и на пороге появилась, скорее всего, сама хозяйка.
           Надежда Дмитриевна оказалась женщиной лет сорока с небольшим. Ухоженная крашеная блондинка, немного полноватая, с выцветшими светло-карими глазами, которые смотрели властно и придавали лицу хищное выражение. Нос с горбинкой и искривленные гримасой, должной, очевидно, изображать улыбку, губы еще больше усиливали сходство с хищной птицей.
 - Что Вы хотели? – спросила она с порога. Внутрь дома она гостя не пригласила. Микки в двух словах обрисовал ей цель своего визита.
 - Знаете, мне не кажется, что я делаю что-то сверхъестественное. Я просто имею  возможность помочь бедным малюткам, - на мгновение Микки показалось, что она готова всплакнуть.
 - Мой муж держит гостиницу, - продолжала женщина снова спокойным голосом, - и мы живем на эти деньги.
- А чем Вы занимаетесь? Наверное, у Вас совсем не остается времени на то, чтобы заниматься чем-то помимо дома, все-таки семь детей…
           Она помедлила, прежде чем ответить, и обожгла Микки ехидным взглядом, как будто уловила в его словах сарказм. Микки смотрел невозмутимо.
 -  У меня своя линия одежды, - холодно ответила женщина и скрестила руки на груди, как бы обороняясь от возможных вопросов.
 - Может быть, Вы все-таки подумаете об интервью? Мы считаем, многих бы вдохновил Ваш пример.
           Женщина принужденно засмеялась, отчего ее лицо приобрело еще более хищное выражение.
 - Позвольте, я подумаю.
 - Хорошо, давайте, Вы оставите мне свой номер, и я позвоню завтра, чтобы узнать Ваш ответ.
           Надежда Дмитриевна улыбнулась и протянула Микки визитку из вазочки на стойке у двери. Он взял карточку и поспешил оставить эту совершенно не приятную ему женщину в покое.
           В машине он внимательно посмотрел на визитку: размашистым почерком было выведено «Дизайнерская одежда Надин».
           Дома он первым делом вбил в строке поиска название организации и зашел на сайт одежды. Цены на платья и другие предметы преимущественно женского гардероба нельзя было назвать заоблачными – на такие доходы семерых детей точно не прокормишь, не говоря уже о содержании большого дома. Правда, Надежда не скрывала, что кормит их гостиница мужа. Микки нашел по адресу гостиницу. Обычный гостевой домик на десять номеров, четыре звезды, два люкса. Хоть отель и находился в столице, район не пользовался большой популярностью у туристов, потому что был не центральным. На всякий случай Микки отправил запрос своему приятелю из налоговой о заявленных доходах этого предприятия. Что-то вся эта ситуация с напускным благородством все больше и больше настораживала Микки. И как оказалось впоследствии, не случайно.
           На следующий день женщина ответила на звонок не сразу и, сославшись на нездоровье и сильную занятость одновременно, перенесла встречу для интервью на неделю. Этой недели Микки вполне хватило, чтобы вывести мать-героиню на чистую воду.
           Эта благополучная и солидная дама, как оказалось, строила свое благополучие на нелегальных и ужасающих обстоятельствах: она брала из детского дома относительно взрослых детей и заставляла их работать на себя в мастерской в сыром подвале своего дома. Естественно, дети трудились совершенно бесплатно. Она их запугивала, и именно поэтому бедные дети не могли во время телефонного разговора рассказать о своем положении. Больные дети, как одиннадцатилетняя Даша, были для нее находкой. Дети содержались в чудовищных условиях. Они шили одежду и обувь, чему их специально обучали. Им доверялось вырезать простые детали по шаблонам, а более сложные детали мастерили две наемные швеи, которые были в сговоре с главной предпринимательницей. Вещи продавались за границу под видом китайских, что-то (совсем немного) распространялось как вещи ее личной дизайнерской коллекции. Дамочка и ее сообщники имели с этого пухленький доходец. Поскольку усыновить значительное количество детей, достаточное для солидной мануфактуры, хозяйка не могла, она нашла способ договариваться с малоимущими семьями, которые брали ребенка и отдавали ей, после чего в срочном порядке меняли прописку и даже имена.
           Когда Микки удалось собрать достаточное количество доказательств вины всех участников этого прибыльного бизнеса, дело получило невероятный резонанс в прессе. Его мусолили в эфирах новостных радиостанций, трансляции из зала суда заняли время нескольких телесериалов, не обошлось даже без небольшого митинга в поддержку сирот, которых, надо сказать, тут же определили в хорошие любящие семьи.
           Но Надин не была готова смириться с таким потрясением. Она даже не ограничилась потоком отборной брани, выпущенной по его адресу в прямом эфире. Она нашла способ подговорить каких-то криминальных элементов (обзавелась связями за годы предпринимательской деятельности), и Микки чуть не отправили на тот свет. К тому времени Микки уже числился агентом Секретной организации, настоящее название которой, по понятным причинам, не приводится, и коллеги решили от греха подальше обеспечить репортера политическим прикрытием. Так он оказался за границей.

 * * *            

 - Мииик, - послышалось из спальни. – Мик, дорогой.
          Микки довольно прищурился и поспешил на голос. Блондинка проснулась и теперь сидела на кровати, обмотавшись простыней.
 - Уже обед, красотка. Родители не будут тебя искать? – Он сел рядом с девушкой и провел пальцем по ее обнаженному плечу.
 - Черт! – выругалась она, бросив взгляд на часы. – Меня ждут на собеседовании через час!
          Она попыталась встать, но снова плюхнулась на постель, не сумев удержать равновесия.
          Микки встал и потянул ее за руку.
 - Давай, детка, выметайся из кровати, а то мы рискуем проторчать тут неделю. – Он обнял девушку и притиснул к себе сильными накачанными руками. Захихикав, девушка, имени которой он так и не вспомнил, если вообще спрашивал, освободилась из его объятий и неуверенно двинулась в ванную.