Два друга

Посвящения:
1. Родителям моей жены Милы: Мэеру Шейману, прошедшему всю войну с самого начала и до ранения на Одере 23 января 1945, и Енте Шейман, потерявшей в лагере пятилетнюю дочь, мужа и брата.
2. Работникам фабрики «Буковина»: Яше Тростинецкому, кавалеру двух орденов «Славы», и сантехнику Николаю, украинцу, свободно говорящему на идиш*.
* - идиш – еврейский язык европейских (ашкеназийских) евреев.

В областном городе Черновцы в Советское время был небольшой мебельный комбинат, выпускавший добротную мебель, которая пользовалась большим спросом по всему Советскому Союзу.
На комбинате работало около двухсот человек различных национальностей: русские, украинцы, молдаване, армяне, евреи, грузины и даже один цыган – Костя. Все жили очень дружно и весело!
Вот на этом комбинате и работал компрессорщиком, или, как он сам говорил, «на компрессоре», вернувшийся с войны Яша Цикер.
 
Яша
Яша родился в 1920 году, в небольшом украинском городке, находившемся на расстоянии около 150 километров от Черновцов.
От природы он был сильным, здоровым и любознательным пареньком. После семилетки пошёл работать плотником. Выучился ремеслу быстро – руки у него были золотые, – и от заказов не было отбоя.
Женился, как это было принято в те годы, рано, в восемнадцать лет. Вскоре у них родился сын, и казалось, только живи да радуйся!
Но началась война, и Яша среди первых ушёл на фронт. Воевал смело, дерзко, был награждён различными медалями и орденами и получил даже два Ордена Славы: третьей и второй степени и, может быть, стал бы полным кавалером Ордена Слава, но его война закончилась во время форсирования Одера, где его ранило в локтевой сустав левой руки. Руку врачи спасли, но из-за перебитого сухожилия она всегда была в согнутом состоянии. Хорошо ещё, что как-то могла помогать правой руке в работе.
Из госпиталя его выписали уже после Победы, и он отправился в свой родной город.
По дороге, в десяти километрах от его городка, стоял другой город, и Яша зашел на автобусную станцию перекусить. В буфете он встретил своего земляка Иосифа. Они узнали друг друга и, взяв по бокалу пива, сели за один столик. Там Иосиф и рассказал ему, что Яшину жену и их трёхлетнего сына немцы расстреляли со многими другими евреями в тот же день, когда захватили их городок. Тех, кому «повезло», отправили в лагерь, где многие погибли.
После такой новости Яшу как подкосило, он с трудом  поднялся со стула, когда закрывали буфет. Домой он идти не хотел. Добрался кое-как до угла возле печки в зале ожидания да так и просидел там около десяти дней. Он совсем не ел, иногда вставал, чтобы пойти в туалет или попить воды. На десятый день, всё ещё не соображая, где он и что с ним происходит, Яша увидел склонённое над ним тревожное лицо Иосифа.
Иосиф помог Яше подняться, подвёл его к ближайшему свободному столику и усадил. Потом пошёл, купил им еды и горячего чаю.
Постепенно Яшино лицо прояснилось. Иосиф стал его уговаривать: «Возвращайся домой Яша. Сейчас каждый мужчина важен. Знаешь сколько наших вообще не вернулось с этой проклятой войны? А вот твоя соседка Циля выжила в лагере, хотя потеряла там мужа, дочь и брата! Возвращайся домой, зайди к ней. Она одна, ты один, может у вас что-то получится».
Вечером Яша поехал с Иосифом домой.
Дом показался Яше каким-то огромным, пустым и нежилым. Покрутившись немного по ставшему чужим дому, Яша зашёл к Циле, да так и остался. Через пару дней они решили продать дом и уехать в Черновцы. Дом они продали за новую шинель и две подушки и уехали.
В Черновцах ему как инвалиду войны нашли вскоре небольшую квартирку, и с  работой тоже повезло. Яша устроился компрессорщиком на мебельный комбинат. Работа нетрудная даже для инвалида: надо только вовремя заливать масло и следить за давлением.
Яша обожал свой компрессор! Он приходил задолго до начала смены, протирал его, заливал масло, если надо было, и был очень доволен, когда в работе компрессора не было перебоев. Работал Яша только в первую смену, так как его напарник Митя мог работать только во вторую. У Мити была пасека, и он с утра возился там с пчёлами. Мёд у него был отличный, липовый, и он снабжал мёдом весь комбинат. И по хорошей цене. А Яше как напарнику вообще «продавал» его чуть ли не бесплатно.
У Яши в это время были две тайны: когда он шёл обедать и вытаскивал свой бутерброд, из маленькой норки около основания компрессора выбегала маленькая мышка и, не боясь, подбегала прямо к Яшиным ногам. Яша скидывал ей крошки, и она ела не стесняясь. Наевшись, сразу же убегала.
Второй тайной была Яшина страсть к резьбе по дереву!
Роясь в отходах производства комбината, он находил затонированную дощечку, доставал свой ножичек и специально подточенным шилом вырезал на ней оригинальные сюжеты: пальмы, море, горы или другие рисунки, которые он находил в журналах.
Яшин ножичек тоже имел интересную историю.  Когда он ещё учился в школе, в их городке жило много цыган и Яша с первого по пятый класс учился и дружил с цыганскими ребятами. Он ел у них, они у него, благо были соседями, и со временем Яша стал понимать и даже немного говорить по-цыгански.
Как-то вечером к нему забежал его дружок-цыган, Лёня Ярченко, и взволнованно сообщил: «Прощай друг! Мы все сегодня уезжаем из города. Так надо! Но я хочу оставить тебе что-нибудь на память обо мне. Мой отец замуровал у нас на кухне под подоконником  красивый ножичек. Когда мы уедем, зайди к нам и возьми его себе».
С этими словами он выбежал из квартиры, и Яша больше его не видел никогда. В тот вечер уехали почти все цыгане города.
На следующий день, утром, Яша зашёл в квартиру, где жил Лёня. Дверь была не заперта, дом был пуст. Всё своё нехитрое добро: несколько подушек, пару одеял и матрасов – забрали с собой.
Зайдя на кухню, Яша сразу же подошёл к окну и начал ковырять под подоконником извёстку. Извёстка была мягкой, и скоро он наткнулся на ножичек, о котором ему рассказал Лёнька. Ножичек действительно был стоящий. Покрытый с двух сторон блестящим тёмно-красным  пластиком, с двумя острыми лезвиями – большим и малым, штопором и шилом, он очень понравился Яше, и Яша не расставался с ним всю свою жизнь.
Вот этим шилом он и вырезал в компрессорной свои рисунки на подкрашенных дощечках.
Однажды, услышав шум и ругань, он вышел в коридор и увидел, как Костя, цыган из сборочного цеха, выговаривает что-то нелестное одному пожилому рабочему. Яша подошёл к ним и, разобравшись в чём дело, стал стыдить Костю. Потом резко сказал ему по-цыгански: «А ну, зайди-ка ко мне!»
Костя был в шоке. Послушно зайдя за Яшей в компрессорную, удивлённо произнёс: «Дядя Яша, Вы говорите по-цыгански?», но Яша, продолжая по-цыгански, сказал ему: «И законы цыганские я тоже знаю. Обидел ты человека ни за что, выйди и извинись!»
Не промолвив и слова, Костя вышел, извинился и зашёл обратно в компрессорную. Взглянув на вошедшего Костю, Яша с улыбкой сказал: «Вот теперь ты достойный, хороший ромалэ!»
Костя смутился и стал разглядывать развешенные по всей компрессорной Яшины дощечки с вырезанными на них картинками.
«А чем Вы их вырезаете?» – спросил он Яшу. Тот показал ему свой ножичек. «Ну, это не дело, – сказал Костя и, вытащив из кармана настоящий проходной резец для дерева, добавил: – Возьмите в подарок».
Подарком Яша остался очень доволен. Таким резцом резать стало намного легче, чище и быстрее. Он вырезал много новых картинок и смог уже дарить их своим товарищам, которые хвалили его за красивую резьбу. Постепенно появились заказы, и это долгие годы было хорошим подспорьем к его небольшой зарплате.
Несмотря на свою общительность, на комбинате Яша по-настоящему дружил только с Николаем, своим одногодком.
 
Николай
 Николай родился и вырос в Черновцах, а на комбинате работал старшим сантехником. Своей работой гордился и всегда носил на плече скрученный стальной провод. Каждое утро он лично обходил весь комбинат, проверяя все краны, санузлы, проводку воды и всё прочее, что входило в санобслуживание.
Во время обеда он всегда заходил к Яше, и они обедали вдвоём. Яша угощал Николая фаршированной рыбой, а тот угощал его бутербродами с салом. 
Как-то Николай, кушая рыбу, упрекнул Яшу: «Ты еврей, а кушаешь сало!».
На что Яша ответил: «У всех народов Бог один, а мы его дети. Бывает, что дети меняются игрушками, а родители устали и им не до детей. Вот так и мы. У бога имеются дела поважнее, чем следить за тем, что мы едим».
– А ты философ, Спиноза! – заметил Николай.
– И откуда ты за Спинозу знаешь? – удивился Яша.
– А ты забыл, что на прошлой неделе каждый из нас сдал по двадцать килограмм макулатуры, иначе мы не смогли бы купить себе новые книги. Хорошо ещё, что на комбинате её полно! Повсюду валяются картонные коробки, рулоны старой обёрточной бумаги… Так вот, ты взял себе «И один в поле воин» на украинском языке, а я два тома Спинозы.
Яша и Николай свободно говорили на Украинском, Русском, Молдавском и на Идиш. Да, да, Николай тоже говорил на идиш, и не просто на идиш, а на идиш из Вильно, как тогда говорили.
А выучился он говорить на Идиш потому, что в семнадцать лет решил стать сантехником. А до войны основную массу сантехников в Черновцах составляли евреи, что спасло во время войны от ссылки в лагеря около двадцати тысяч человек*.
 * - Траян Попович (рум. Traian Popovici; 17 октября 1892 — 4 июня 1946) –  румынский адвокат и мэр города Черновцы во время Второй мировой войны –известен тем, что спас около 20000 евреев Буковины от депортации, убедив Антонеску в том, что, поскольку почти все сантехники Черновиц евреи, отправка их в лагеря приведёт к эпидемиям.
Николай попал в бригаду из трёх человек, евреев, выходцев из Вильнюса, говоривших между собой на идиш. Будучи очень смышленым от природы, Николай быстро уловил азы этого языка, а через три года изъяснялся на нём свободно, как самый настоящий еврей.
Знание идиш пригодилось ему и во время войны. На фронт он, так же, как и Яша,  ушёл с первых же дней.
Как-то во время боя солдатам удалось захватить в плен одного немецкого офицера, и они привели его в штаб дивизии, где служил Николай.
Через некоторое время в казарму, где отдыхали бойцы, забежал политрук и спросил: «Кто знает немецкий? Срочно нужно!». Все молчали, так как немецкий не знал никто. Вдруг Николай встал и заявил: «Я знаю».
Все очень удивились. Как так – простой украинский паренёк, сантехник и знает немецкий! А всё дело в том, что вильнюсский идиш, которым Николай владел свободно, – это почти на 90% немецкий язык, в отличие от украинского или молдавского диалектов идиша.
Николая привели в штаб и поручили допросить пленного.
Он начал задавал вопросы, и немецкий офицер отлично его понимал, а Николай понимал ответы фрица. Данные, полученные от него, оказались очень важными, и Николай был предоставлен к награде и получил медаль «За отвагу». Вскоре он получил свою вторую медаль. С войны Николай вернулся со многими наградами, но орден «Славы» был у него только один.
9 Мая, в День победы, фронтовики, при парадной форме и со всеми наградами на пиджаках, и их нарядно одетые жёны собирались во дворе комбината, откуда все вместе шли в парк Шевченко возлагать венки павшим в боях героям.
В обычные же дни Николай и Яша приходили на комбинат задолго до начала рабочего дня и стояли во дворе, у компрессорной, здороваясь со всеми проходившими работниками. Казалось, они встречали всю смену. Но они поджидали Стэфу!

 
Стэфа
Стэфа нравилась не только им обоим, она привлекала внимание многих мужчин на комбинате.
Да и как она могла не нравиться!
Молодая, яркая, красивая блондинка с большими, голубыми, как вода в Карпатских озёрах, глазами и причёской не такой, как у всех, коротко подстриженной или с зачёсом назад. Её золотистые волосы, зачесанные на бок, волнистым каскадом ниспадали на высокую грудь, выделяя её из общей массы работниц.
Она, как обычно, опаздывала минут на пять, но Яша и Николай терпеливо ожидали её прихода и, широко улыбаясь во весь рот, громко здоровались. И каждый думал: «Хороша Маша, да не наша!» А Стэфа, быстро здороваясь в ответ, убегала в свой цех со счастливой улыбкой на лице.
После смены они часто возвращались домой втроём. Все они жили на одной улице: Николай жил недалеко от комбината, Стэфа чуть ниже, а Яша в самом конце улицы. Так и получалось, что Яша часто провожал Стэфу до её дома, а дальше шёл один.
Как-то, подойдя к своему дому, Стэфа спросила: «Может, зайдёшь?». Яше очень хотелось пойти за этой красавицей, но, взглянув в её голубые глаза, он вдруг ясно увидел в них карие, еврейские глаза своей Цили. Они были не менее красивы, но в них была какая-то печаль и тревога.
Смутившись, Яша ответил: «Извини, как-нибудь в другой раз». «Ну, как знаешь!» – улыбнувшись, сказала Стэфа и быстро зашла в подъезд своего дома.
Но другого раза уже не было. Вскоре Стэфа вышла замуж за главного механика комбината. Свадьбу играли во дворе Стэфиного дома. Столы были накрыты в саду. Известный в городе оркестр играл в основном украинские, молдавские и еврейские мелодии, под которые танцевало полкомбината...
 
Перемены в жизни
В середине восьмидесятых и Яша, и Николай уже были на пенсии, но всё ещё продолжали работать.
У Яши с Цилей не было детей, у Николая выросло два сына: Марк и Богдан, которые начали заниматься молочным бизнесом.
Время шло, началась перестройка, гласность, со всех сторон повылазили криминальные и радикальные группировки, появился рэкет.
Начались столкновения на национальной и религиозной почве. Имела место крупная стычка между верующими Российской православной и Украинской автокефальной церквей.
Прилавки магазинов опустели.
Однажды, когда он снова вернулся из гастронома с пустой авоськой, Циля сказала: «Яша, ты часто вырезал на своих картинках пальмы, солнце, море и, мне кажется, нам пора уезжать в Израиль».
Попросив своих знакомых послать им вызов, они подали документы и вскоре получили разрешение на выезд.
Сборы были недолгими и, попрощавшись с друзьями, Циля и Яша уехали в Израиль…
А Николай часто ходил на городскую площадь, где перед отъездом собирались евреи. Они там решали много вопросов: как перевезти деньги, что купить, а главное, где достать. Особенно нужна была фанера для ящиков, в которые паковалось всё, что можно было взять с собой. А так как Николай свободно говорил на идиш, он легко узнавал, кому нужна была фанера, давал совет, к кому подойти на комбинате и  как можно выписать фанеру для своих нужд, за что получал свой процент от сделки. Принимая его за еврея, многие спрашивали: «А почему ты не едешь?», на что  Николай уклончиво отвечал им: «Ещё не пришло моё время».
 
В Израиле
По прибытию в Израиль Яшу и Цилю отправили в город Арад, где, как им сказали, более сухой и полезный воздух, чем в других городах Израиля. Там им назначили пенсию, а Яше, как участнику в войне с фашистами и как инвалиду, ещё и дополнительную надбавку. Они получили небольшую амидаровскую* квартиру, которую выкупили со временем, и прошли все трудности алии** и абсорбции.
* Амидар – государственная строительная компания, строящая недорогие квартиры для съёма. При желании купить эту квартиру, выплаченная ранее квартплата покрывает часть стоимости квартиры.
** Алия, дословно «восхождение». Подразумевается как  иммиграция в Израиль.
 Особенно донимала жара, но человек ко всему привыкает и жизнь стала постепенно налаживаться. А когда Яшу, несмотря на его возраст и инвалидность, даже взяли на работу, с которой он мог справляться одной рукой – выбивать на маленьком прессе дырочки в оконных жалюзи, – а Циля начала понемногу подрабатывать уборкой квартир, им казалось, что жизнь только начинается.
Но неожиданно Циля умерла, и через месяц Яша, уволившись с работы и продав квартиру, переехал жить в Беэр-Шеву, в хороший дом для престарелых, или, как говорят в Израиле, в дом для «золотого возраста».
У него была своя отдельная комнатка-студия с небольшой кухонькой и всеми удобствами внутри. При доме был супермаркет, столовая, медпункт, зал для лекций и отдыха. Каждому резиденту обеспечивалось трёхразовое кошерное питание, развлекательные программы и даже раз в пару месяцев экскурсии по Израилю.
Что ещё надо в старости! Но Яша страшно скучал по Черновцам, по комбинату и даже по компрессору!
И вот, когда в 1997 году ему исполнилось 87 лет, он решил сделать себе подарок.
«Здоровье у меня всю жизнь хорошее, – сказал он сам себе, – я выдержу». И, позвонив в турагентство, выяснил, что есть группа, которая вылетает через четыре дня в Черновцы на весенний недельный тур по Буковине. Оплатив тур и срочную визу, Яша в группе из двадцати человек вылетел на родину.

В Черновцы они прибыли восьмого мая, а утром, девятого мая, после завтрака в гостинице «Интурист», он надел свой праздничный костюм со всеми медалями и орденами и спустился в холл. Подойдя к дежурной, удивлённой таким «иконостасом», Яша попросил заказать ему такси. В такси Яша назвал адрес комбината, так как решил сначала посмотреть на свой компрессор, потом зайти к Николаю и с ним к Стэфе. Недалеко от входа на комбинат он отпустил такси, договорившись с таксистом, что тот приедет за ним через два часа.
Каково же было его удивление, когда, подойдя к бывшей проходной, он увидел поломанный забор, за которым виднелись пустые запущенные здания с выбитыми окнами. Яша вошёл во двор и направился к компрессорной. Дверь была сорвана. Пройдя внутрь и привыкнув к полумраку, Яша увидел, что компрессора нет, остался только бетонный остов. Подойдя к нему, Яша сел на сырой бетон и задумался: «Какие времена, какие нравы!». Там, сидя на бетонном остове, он стал вспоминать людей, с которыми работал, свой компрессор, который «бубнил» по двенадцать часов в сутки. «Компрессор – это же сердце комбината! Компрессор стоит – комбинат стоит! Компрессор – это подача воздуха в вентиляционную систему, в сушку, в полировку… Наверное, компрессор отвезли на металлолом, – с тоской подумал Яша, – там только чистого железа около шести тонн!».
Вдруг он обратил внимание на маленькую мышку, которая вылезла из норки и смело подошла прямо к Яшиным ногам. Конечно же, это была другая мышка, не та, что постоянно приходила к нему «обедать» много лет тому назад, но Яша страшно обрадовался ей и, вытащив оставшийся от завтрака пряник, стал крошить его, а мышка, умело подбирая все крошки, стала есть. Так, сидя и думая о проведённых в этой компрессорной годах, Яша вдруг услышал: «А кто это тут сидит?».
Николай, тоже одетый в праздничный костюм и при орденах и медалях, по старой привычке заскочил на комбинат перед тем, как отправиться в парк возложить цветы на могилы героев войны и на кладбище к своей Гале, умершей вскоре после отъезда Яши и Цили в Израиль.
«Яша! – Николай! – не веря своим глазам, одновременно воскликнули они. – Ты почему не сообщил? – Хотел сделать сюрприз!» И Яша, и Николай не смогли сдержать слёз.
«Ты знаешь, Коля, – сказал Яша, – сегодня самый счастливый день в моей жизни!».
Они обнялись. Вдруг Яша схватился обеими руками за пиджак Николая, закрыл глаза и стал медленно опускаться на пол. Николай подхватил его, уложил на бетонный пол и закричал: «Яша, Яша, что с тобой!». Но Яша не отвечал. Он лежал мёртвый с блаженной улыбкой на побледневшем лице.
Николай вызвал милицию, скорую. Приехавшие милиционеры огородили всё лентами и стали разбираться, что произошло.
К тому времени вернулся и таксист, подошёл, спросил, что случилось. Ему ответили, и он сообщил милиции, что знает этого человека, так как привёз его из «Интуриста» сюда, и что старик из израильской группы. Связались с гостиницей и сообщили начальнику группы о том, что произошло с Яшей.
Начальник сказал, что ему надо звонить в Киев в Израильское посольство, чтобы выяснить, что делать, как везти в Израиль, где хоронить и т.д.
Тут Николай сказал: «Не надо никуда звонить, никуда не надо его увозить. У Яши, кроме меня, нет никого на белом свете! Жена умерла, а детей им Бог не дал.  Я его сам похороню, здесь, у нас, тем более, что он так хотел вернуться на Родину!»
«Не знаю, – ответил начальник группы. – Мне всё-таки надо посоветоваться с консулом».
Ответ пришёл на удивление быстро. Консул дал согласие, чтобы Яшу похоронили в Черновцах.
Видимо, сработал старый принцип: «Баба с возу – кобыле легче». Ведь это и специальная перевозка, и гроб, и похороны. В Израиле родственников нет, а тут всё берёт на себя какой-то человек.
Яшу похоронили рядом с могилой жены Николая, а с другой стороны Николай оставил место и для себя.
Николай пережил Яшу на три года, и его сыновья похоронили его, как он и завещал, рядом с Галей и Яшей. Сделали им очень красивые памятники с фотографиями: и Николай, и Яша в костюмах со всеми медалями и орденами…
 
Часто по воскресным дням у этих памятников можно увидеть немолодую, но всё ещё очень красивую женщину, с маленькой девочкой, наверное, с её внучкой. Она вытирает с памятников пыль, моет водой портреты, меняет цветы.
И случайный прохожий, проходя мимо, мог бы услышать: «Бабцю Стефо, хто цi люди для тебе? – Це мої друзi, які багато рокiв, кожного ранку, дарували менi такi щирі посмiшки, що в моiй нелегкiй працi цього вистачало менi на цiлий день доброго настрою. Хай спочивають з Богом!»**
** «Бабушка, кто эти люди для тебя? – Это мои друзья, которые много лет, каждое утро, дарили мне такие щедрые улыбки, что в моей нелёгкой работе этого мне хватало на целый день хорошего настроения. Пусть почивают с Богом!»