Слово Солженицына

Душанбе (бывший Сталинабад) утопающий в зелени город. Платаны толщиной в 2-3 обхвата руками росли прямо на дорогах, но потом их срубили. Это теперь город разросся и давно заселил правую сторону реки Душанбинки. А в конце 50-х и начале 60-х годов он был еще не большой, X компактный, уютный, чистый. С 1 сентября город молодел на глазах, сюда съезжалась вся учащаяся молодежь, от студентов ВУЗов и техникумов до учащихся всех видов профессии в ПТУ. Занятия длились 20-21 день. Затем всех вывозили на уборку урожая хлопка во все районы Вахшской долины. Там хлопок созревает быстрее и он тонковолокнистый, а в Гиссарской долине - хлопок толстоволокнистый и созревает чуточку позднее. У каждого ВУЗа, техникума, ПТУ были свои колхозы и совхозы. У сельхозников был свой район и конкретное хозяйство. Кормили хорошо, а вечером еще и танцы устраивали. Работа по сбору хлопка, хотя и мало, но оплачивалась. А это стимул для студента.
Октябрьское солнце пекло по-летнему. Купались в каналах, вода была чистая, светлая, теплая, забор воды в каналы брался из реки Амударьи. Хлопок был почти в человеческий рост, коробочки трехстворчатые, а не пятистворчатые как у толстоволокнистого хлопка и расположены в самом низу. Собирать тонковолокнистый хлопок тяжело. Мы, трое друзей, студенты второго курса, привязались к студенту 5 курса, мужику в возрасте 36 лет. Он был выше среднего роста, красивый блондин, мускулистый, крепкий человек. До поступления в ВУЗ на механический факультет, работал на автобазе шофером. В начале поступил работать на автобазу слесарем, затем закончил курсы водителей автомашин при автобазе. Полюбил девушку; женился, а жена оказалась кандидат наук и преподавала в ВУЗе. Она заставила Виктора сесть за парту и получить аттестат зрелости. А потом загнала его в институт и заставила поступить учиться на инженера-механика, да еще на очное отделение. Это был фронтовик, попавший в окопы, в не полных восемнадцать лет. Судьба играла с ним злые шутки, попал в плен к немцам. Был в 2-Зх концлагерях, последний на территории Польши. Уж если не суждено умереть, то будешь идти дальше. Его освободили свои и он воевал еще три месяца. Успел получить и правительственные награды, ведь брал Берлин, расписался на Рейхстаге. А по возвращении домой он попал в поле зрения «командос», Лаврентия Павловича Берия. Им нужны были молодые, здоровые люди валять лес, работать за бесплатно на стройках века. И он, как власовец, загремел на север. Таких как Виктор, в лагере было много и взять верх над фронтовиками не решался никто. Холодное лето 1953 года встретили горячо. В лагере творилось что-то сверхъестественное. Все ждали перемен, начались побоища. Всех грузин и «шестерок» ловили и убивали. Один азербайджанец залез в трубу. Трое зеков еле-еле вытащили его оттуда. Как он влез в неё?! Он визжал как свинья. Ребята, не убивайте меня, я не помогал «виртухаям», мамой клянусь. Ему подарили жизнь. Виктора выпустили в числе первых и он уехал в Среднюю Азию к теплу, к солнцу, к фруктам.
Его позвал к себе в гости друг, таджик по национальности, тоже воин. Вот так он оказался в Сталинабаде. Виктор был для ребят как старший брат. Много рассказывал, опекал, кто дрался - разнимал, мирил. И все его слушались как отца родного. Он и с преподавательским составом разговаривал как с равными. Они тоже были фронтовики и один из них, преподаватель Шапцев тоже прошел через концлагеря. Но сумел ускользнуть из сетей Л.П. Берия.
А вот агроном, кандидат наук был орденоносец и очень гордился этим. Точно не могу сказать, или это была «Роман газета» или журнал «Новый мир», но был ноябрь месяц, было тепло, хлопок распускался как скаженный. Днем уберешь все, поле черное, как после налета саранчи, придешь утром, а оно опять белое. Наш кандидат наук редко подходил к Виктору, он был старше по возрасту, ему было 43 года. А вот к преподавателю Шапцеву постоянно. Этому было 40 лет.
В этот день, в полдень, кандидат наук бежал по полю как олень, по хлопковому междурядью. Он кричал, размахивая журналом. Мы все собрались возле него, сели на фартуки, набитые хлопком и стали его слушать. Отдышавшись, он начал говорить. Вы знаете, вчера привезли почту газеты, журналы и вот это. В журнале такой рассказ ребята, я не мог оторваться, читал всю ночь, пока не закончил. Только потом уснул. Рассказ называется «Один день Ивана Денисовича». Это что-то такое, что я за всю жизнь, в 43 года, прочитал первый раз жуткую, жестокую, страшную правду. Как деликатно автор поднял такой громадный пласт нашей параллельной жизни. То, что пряталось от нас за семью замками. И он начал рассказывать, а потом и читать отмеченные им куски текста в журнале. Беседовать начали в обед, а закончили только вечером. Уходили с поля последними. За время беседы доказывая что-то свое,  расплакался Шапцев. Виктор мотал головой, как-будто распутывая какой-то клубок мыслей, а потом заплакал навзрыд, вспоминая свое. Вот так подействовал рассказ Солженицына на людей, прошедших сквозь ужасы войны и концлагерей своих и чужих, немецких.
Кандидат наук попросил прощенье у ребят, сказав им. Вы знаете, где-то в глубине своего сердца, я не верил вам. Но то, что я прочитал и сравнил с вашими рассказами о советских концлагерях, многое понял. Ради Господа, простите меня. Мы, студенты второго курса, смотрели на Виктора, на преподавателя Шапцева и видели, с людьми что-то произошло.
В их грудных клетках, в сердце что-то лопнуло, попустило, расслабило. Они вроде начали дышать в полный объем своих легких, глаза заблестели. С них упала черная завеса.
В последующие дни разговоры возвращались к рассказу. Теперь все прочитали рассказ и узнали кое-какую терминологию зеков, но все было в пределах разумного и не было дикой вульгарщины. Где-то проводились параллели, работа была разная, а условия содержания, кормежка зеков кругом была одна, общая. И студенты и взрослые, все восхищались мужеством человека, который не побоялся описать ужасы Гулага, не опускаясь до «цугундера». Он тонко, интеллигентно, настолько точно и правдиво описал жизнь советского концлагеря, что мурашки шли по коже. Ведь что было, если хорошо подумать. Если ты в немецком плену выжил, а не убил себя, а ты должен был сделать это. Так говорили все бонзы, сидящие над народом, это была мораль коммунистов, их понятия. С тебя заживо снимали шкуру. Виктор рассказывал, как его по ночам, уже будучи в Сталинабаде, вызывали на разговор в кабинет к ГБшнику. И лейтенант вел допрос до утра. Склоняли слушать разговоры на автобазе и доносить на людей. Только у идиота может возникнуть любовь к коммунистической партии, продавшей и развалившей такую державу. А те, кто прошли через воспитание Л.П. Берия, никогда не забудут садизм, через который прошли в советских концлагерях.
P.S.: 52 года прошло с тех пор как мы узнали Солженицына.