Любовь и смута. Глава10. ч. 3

Теоделинда весьма возрадовалась, услыхав новости о свержении императора. По воле царственного брата она много лет провела в монастыре, вдали от  всего мира, разлученная с близкими и дорогими людьми, вынужденно сменив праздный и приятный образ жизни на тяготы монастырского существования. Любимая дочь великого императора, блиставшая при дворе отца и получавшая всегда всё, что ни пожелала бы её душа, с воцарением брата стала простой монахиней без каких-либо надежд на будущее. Она жестоко страдала от непосильной работы и длительных постов, и на протяжении всех этих долгих лет каждое утро для неё начиналось с просьбы к Господу покарать её мучителя.

Отправив радушное письмо своему племяннику, не забыв в нём поведать о скорбных делах монастыря и преступлениях аббатисы, она ожидала, что Лотарь поможет ей одолеть врагов, но ошиблась — новому императору не было никакого дела до родственниц-монахинь, он даже не счел нужным прочесть её послание. Гонец возвратился к ней с вежливым ответным приветом, нижайшим поклоном и пожеланиями всяческого благополучия.

Как ни горько было её разочарование, оно не слишком сильно обескуражило Теоделинду. Она так давно готовилась к противостоянию с настоятельницей, так искусно плела интриги, раздувала сплетни, находила нужных людей, вербовала подруг и верных союзниц среди монахинь, что теперь просто немыслимо было, чтобы все эти труды вот так пошли прахом. Она — дочь, сестра и тетка императоров! Кто как ни она должна быть настоятельницей этого монастыря, и какая несправедливость, что она столько лет служит здесь простой инокиней и вынуждена подчиняться неизвестно кому.

Всё было готово к мятежу, Теоделинде осталось лишь дождаться подходящего момента. И вот аббатиса неожиданно слегла. Замещать её была назначена Юстина, которая при свидетелях обязалась достойно вести дела монастыря и добросовестно проводить службу и все обряды. Лучшего случая невозможно было и представить.
 
В одно пасмурное утро на ранней заре Дидимия с корзиной в руках направилась к воротам.

- Далёко ли в такую рань собралась, достопочтенная сестра? - поинтересовался привратник, открывая для монахини калитку.

- Да так... велено насобирать кое-каких трав для лечебницы, - небрежно отвечала Дидимия с неизменно приветливой улыбкой на устах.

- Как же это мать-настоятельница тебя одну в лес отправляет. Нынче времена опасные, немало лихих людей по лесам шастает...

- Матушка Цезария нынче в злой лихорадке, а Юстине и дела нет, что мне страшно одной в лес идти.

- Так стало быть, провожатый тебе нужен?

Дидимия рассмеялась своим звонким и чистым словно звук тончайшего колокольчика смехом.

- Навязался всё-таки... Ладно уж, не откажусь, времена и впрямь пошли разбойные, не спокойно как-то одной по лесу ходить, - она вышла из калитки и остановилась поодаль от ворот.

Растолкав ото сна остальных охранников аббатства, мужчина вышел из калитки следом за монахиней, и они вместе скрылись среди деревьев.

Аббатиса была ещё слаба, но кризис миновал, болезнь отступала под натиском лекарств и заботливого ухода — Альберга выполняла в точности все указания Юстины, которой в эти дни редко удавалось заглядывать в лечебницу - она была слишком занята возложенными на неё новыми обязанностями. Почувствовав себя лучше, матушка была не прочь поговорить с Софией, расспрашивая молодую женщину об её жизни до монастыря. Альберга так боялась правды о самой себе, что не открылась матушке даже во время исповеди, а теперь и тем паче отделывалась общими фразами. На исповеди она поведала историю своей подруги Ингитруды как свою собственную, выдавая себя за сироту, всем  обязанную доброте императора и всемилостивейшей императрицы. Про мужа своего она сообщила, что он знатный сеньор, который всецело предан императору Людовику и потому теперь стал одним из врагов императора Лотаря, вот почему она попала в беду, и вот почему её разыскивают убийцы - это месть короля её мужу.

- Дитя моё, ты день ото дня всё печальнее, - сказала аббатиса Альберге, взяв её руку в свои и внимательно глядя на молодую женщину с искренней тревогой. - Уверена ли ты что должна остаться навсегда в обители?

- Отчего вы так говорите, матушка? - удивилась графиня.

- Оттого, София, что ты всегда очень грустна - за время, что ты живешь у нас я ни разу не видела как ты улыбаешься. Часто, сама того не замечая, ты горестно вздыхаешь, словно тебя изводит тяжелая кручина. Наверное, будет лучше для тебя вернуться домой, к мужу. Здесь, в монастыре, тебе не место, ты не сможешь здесь жить, твоя неизбывная тоска погубит тебя, милое дитя.

Альберга не ожидала столь злого приговора от доброй матушки Цезарии. Сначала она даже не могла ничего ответить — горло сжалось, а на глаза навернулись слезы.

- Не гоните меня, матушка, - наконец произнесла она, справившись с чувствами, - мне некуда идти. Я не знаю где теперь мой муж и вообще жив ли он. Там, за воротами обители меня ждет только лютая смерть.

В это время монахини собрались в храме на утреннюю службу. Алтарницы подготовили все необходимое, и Юстина собралась уже приступить к своим обязанностям, но Теоделинда опередила её, заняв место настоятельницы на амвоне.

- Сестра Юстина, займи свое место среди остальных сестёр, ты мешаешь мне начать утреннюю службу! - приказала Теоделинда лекарше.

Юстина оторопела от такой наглости и, не двигаясь с места, оглянулась на остальных монахинь — те смотрели на Теоделинду также недоуменно и растерянно, в храме воцарилось гробовое молчание. Надо было что-то отвечать.

- Но, сестра Теоделинда, здесь какая-то явная ошибка, - заговорила лекарша, обретя наконец дар речи. - Я не могу уйти от алтаря! Мать-настоятельница подрядила и благословила именно меня на проведение службы во время её болезни. Думаю, это вам надлежит занять свое место среди монахинь!

Она уверенно взошла на амвон и заняла место по другую сторону алтаря. Однако Теоделинда решила больше не удостаивать лекаршу своим вниманием и громко обратилась к остальным инокиням:

- Послушайте меня, дорогие сёстры, пришло время перемен! Уже долгое время обитель святой Агнесс находится в управлении недостойной, погрязшей в грехах настоятельницы. Но как вы знаете, ни один из грешников не уйдет от суда за свои преступления. Сегодня такой день, благословенный - день отделения сорняков от пшеницы и сожжения их, и очищения нашей обители от всей этой непотребной грязи!

Монахини с ужасом взирали на говорившую. Некоторые, что были посообразительнее, ринулись было прочь из храма, чтобы предупредить аббатису о мятеже, но двери оказались запертыми.

- Никто не покинет храм пока я этого не позволю! - крикнула им Теоделинда и продолжила свою речь. - С сегодняшнего дня начинается новая жизнь в нашей обители, жизнь по-настоящему праведная и честная. И поскольку я самая знатная и достойная среди всех вас, то отныне именно ко мне надлежит всем обращаться как к своей настоятельнице и аббатисе монастыря!

 Поднялся невообразимый шум, все женщины разом заговорили, заголосили и запричитали. Лишь Юстина оказалась единственной, кто сохранял спокойствие.

- Сёстры! - воскликнула она, стараясь перекричать остальных. - Теоделинда одержима бесами! Наш долг помочь нашей несчастной обезумевшей сестре! Её должно схватить и связать до приезда епископа!

Часть монахинь, вняв Юстине, кинулись к мятежнице, но другие, связанные дружбой и посулами с Теоделиндой, встали на её защиту, бойко отталкивая от неё разгневанных сестёр. Несколько монахинь из числа приспешниц Теоделинды стащили Юстину с амвона.

Тем временем Альберга вышла из лечебницы, направляясь в храм на утреннюю службу, однако её остановил страшный грохот и громкие голоса, доносившиеся от монастырских ворот. Приблизившись, она с ужасом увидела, что на монастырский двор ворвалась банда разбойников.

- Ломайте ворота! - командовала находившаяся там же на дворе Дидимия.

Взгляд Альберги упал на бездвижных, окровавленных привратников — они были мертвы.

Графиня поспешно вернулась в лечебницу.

- Беда, матушка! - воскликнула она, вбежав в комнату.

- Что там без меня стряслось?! - испуганно всполошилась аббатиса, поднимаясь из постели.

- Матушка, помогите! - сказала вместо ответа Альберга, пытаясь сдвинуть с места тяжелую мраморную подставку, что удавалось ей с большим трудом. - Надо придвинуть это к двери!

- Зачем? - удивилась аббатиса, но все же постаралась помочь Софии.

 Хотя от настоятельницы, еле стоявшей на ногах после болезни, было не очень много проку, но подставка всё же поддалась и женщины, хоть и с трудом подтащили её к двери.

- В монастыре разбойники, - сообщила-таки Альберга аббатисе, после того как дело было сделано.

Цезария в ужасе схватилась за голову и тот час устремилась было вон из лечебницы, но Альберга помешала ей:

- Туда нельзя, они уже убили привратников, убьют и вас! Прошу, матушка, останьтесь здесь! Как только я уйду, задвиньте дверь этой подставкой, а после постарайтесь придвинуть к дверям кровать и все что только сможете!

- Ну что ты, София! Как же я буду сидеть здесь и прятаться, когда обитель в такой опасности!

- Матушка, опасность грозит прежде всего вам! - твердо возразила Альберга. -  Прошу останьтесь и позвольте любящим вас хотя бы попытаться спасти вас и не потерять свою мать-настоятельницу! - Альберга поцеловала руку матери и выбежала за дверь — надо было спешить. К счастью, аббатиса решила послушаться её, и с другой стороны на дверь со скрежетом лег тяжёлый камень.

Стащив с головы громоздкое и неудобное верхнее покрывало (после выздоровления Альберги Юстина снабдила её монашеским облачением, поскольку кроме изодранной камизы на молодой женщине ничего из одежды не было) и оставив его возле порога комнаты, графиня вновь вышла из лечебницы, и осторожно и скрытно, приблизилась к главному двору.
 
Она увидела, как большая часть разбойников во главе с Дидимией направились к храму. У разрушенных ворот остались несколько человек. Разграбление монастыря началось с конюшни, располагавшейся неподалёку от привратницкой. Разбойники вывели из конюшни всех лошадей, довольные своим приобретением. Немного понаблюдав за ними, графиня решила, что пора действовать, поскольку более подходящего момента могло больше не случиться.

«Господи, прости!» - кратко помолилась она, быстро перекрестившись, и решительно направилась к воротам. По её уверенной походке и по тому как смело она держалась, мужчины все как один решили, что эта молодая монахиня пришла с приказом от хозяйки. Альберга же вознамерилась забрать у разбойников одну из лошадей, чтобы отправиться на ней за подмогой - без помощи местного графа и думать нечего было справиться с мятежом. Она подошла к кобылке, что находилась ближе остальных животных к воротам и к тому же по виду казалась весьма резвой и, не говоря ни слова, ласково похлопала её по шее. Разбойник, уже прибравший эту кобылу к рукам, угрожающе глянул исподлобья на нахальную монахиню:

- С чем пришла?! - с нетерпеливой досадой бросил он и тут же, согнулся в узел, получив пренеприятнейший и очень болезненный удар - только сейчас Альберга оценила все достоинства деревянных монашеских башмаков. Не успели остальные толком понять в чем дело, как монахиня оказалась верхом на лошади, предупредив нападение другого разбойника,  попытавшегося было стащить её вниз, но поймавшего удар башмаком в челюсть — разбойник отскочил прочь со страшными ругательствами, выплевывая на земь выбитые зубы. Всё это произошло так быстро, что догонять умчавшуюся беглянку никому даже не пришло на ум.

Примерно через две четверти часа Альберга достигла города и спешилась около графского дома.

- Где граф? - спросила она у проходившего поблизости слуги, привязав лошадь.

Тот кивнул в сторону крыльца, дивясь странной монахине.

Графиня-монахиня в одно мгновение взлетела вверх по высоким деревянным ступеням крыльца и ворвалась в дом, где хозяин завтракал в компании своих приближенных и гостей.

- Сеньор граф! - без предисловий и приветствий обратилась к хозяину дома Альберга, перебивая его беседу с друзьями. - В монастыре святой Агнесс беда! На нас напали разбойники! Если вы и ваши друзья не поторопитесь оказать нам помощь, монастырь будет разграблен, а матушка и монахини перебиты! - торопливо проговорила она, отчаянно переживая за оставленных в монастыре на расправу разбойникам подруг.

Лишь при последних словах её пылкой речи граф заметил, что к нему пожаловала незваная гостья, что это молодая монахиня и что она явилась, чтобы что-то от него требовать.

- Ты что-то сказала, милая? - холодно произнес он, разглядывая неучтивую монахиню и не прогоняя дерзкую только потому, что её внешность показалась ему весьма привлекательной.

- На монастырь напали разбойники, - вместо Альберги ответил графу один из его гостей — эти слова прозвучали значительно и серьезно, вопреки всеобщему оживлению и смешкам, вызванным появлением чуднОй взволнованной монашки. По всему, гость был весьма уважаем в этой компании - Альберга заметила, что его замечание разом прекратило все насмешки. В то же время при звуках этого голоса у неё похолодело внутри. Она очень надеялась, что слух подвел её и она ослышалась, но, посмотрев на пришедшего ей на помощь человека, тут же обескураженно отвела взгляд — да, это Леон.

«Чёрт! чёрт! чёрт!..» - её отчаянию не было предела. Забыв про монастырь и графа, она поспешила ретироваться, с замиранием сердца видя краем глаза, что брат её мужа покидает свое место за графским столом и устремляется следом за ней. Как ни стремительно она влетела в графский дом, чтобы просить о помощи, ещё быстрее она теперь оттуда убегала. Ей уже было все равно придет ли граф на помощь монастырю или нет, главное теперь было сбежать от Леона. Почему он?! Пусть её убивает Лантберт, причем здесь его брат? Убить её чужими руками — это слишком жестоко! Нет, Леон не может вот так просто, здесь и сейчас расправиться с ней, даже не дав ей возможности хотя бы ещё раз увидеться с бывшим мужем.

Однако, пока Альберга в своих неуклюжих деревянных башмаках преодолевала все ступени высокой лестницы, ведущей с крыльца на двор, Леон попросту спрыгнул через перила вниз, оказавшись таким образом внизу быстрее сестрицы.

- Альберга, да стой же ты!  - он остановил её, схватив за руку. - Почему ты убегаешь? Да ты ли это?!

Он смотрел на неё скорее с удивлением, чем со злостью. Похоже, ей нечего было опасаться, ибо, как обычно, братец был не в курсе происходящего.

- Нет, это не я, - раздраженно ответила Альберга, пытаясь освободить руку. - Не задерживай меня, братец, я тороплюсь!

- Сестрица, ты никак рехнулась? Да я всю Франкию перепахал в поисках тебя! А ты здесь, как обычно, ряжена Бог знает во что, да ещё требуешь, чтобы я не задерживал тебя! Мы сейчас же отправляемся к Лантберту, и вот когда я тебя доставлю к нему, там и будешь рассказывать всё что посчитаешь нужным, а я даже слушать ничего не желаю, тебе понятно?

- Нет, ты меня выслушаешь! - воскликнула Альберга, привлекая внимание графской челяди, и с такой силой дернула руку, что Леону ничего не оставалось, как отпустить её, чтобы не повредить. - Мне правда некогда разговаривать, ты просто многого не знаешь! Я должна быть сейчас в монастыре, и если ты хочешь защитить божьих людей от разбойников, ты должен отправиться туда вместе со мной, чтобы спасти обитель! После этого, клянусь, я всё объясню тебе, а там поступай как знаешь.

Леон мало что понял из этих слов, но её обещание после всё объяснить и  слишком уж воинственный настрой, заставили его, скрепя сердце, все-таки согласиться на эти условия.

- Ладно, - мрачно бросил он и вскоре вернулся, уже верхом.

- Отдай мне лук, - кратко приказала Альберга, когда они готовы были пустить лошадей в галоп.

Не говоря ни слова, брат Лантберта отдал Альберге лук и полный стрел колчан, после чего они понеслись прочь, в сторону монастыря. Когда граф Эссенский со своими людьми покинули дворец, чтобы отправиться на помощь попавшему в беду аббатству, эти двое были уже неподалеку от монастырских стен.