Записки Феникса. Часть 3. Утопленница

Неправда, что мистические истории - продукт буйного искаженного воображения. Неправда, что они происходят (если происходят) с лицами определенного толка. Правда состоит из трех тезисов. Тезис первый - мистики как таковой не существует, мы просто не знаем многого, не можем объяснить. Тезис второй - люди, переживающие горе такой силы, какое переживала я, становятся крайне чувствительными. У них предельно обостряются чувства. Поэтому они просто запоминают свои необычные истории, тогда как большинство людей в обычном состоянии, - нет. И третий тезис. Мистика мистике рознь. Есть "здравая" мистика, которая отражает состояние человека, столкнувшегося с ней, а есть "нездравая", которая втягивает человека в некие декорации, искажая восприятие.

Это я к чему? К тому, что не надо бояться призраков, но надо отслеживать свою реакцию на них.
 
Мне с призраками не повезло. Не было их! То есть, мама не ходила по квартире, не вздыхала, не слышала я ее голос, не говорила с ней мысленно, не зазывала маму в сон. От этого было очень тяжело. Мне, наверное, было бы легче, если бы все это было.

Был только один случай. Вечером, после похорон, я скрючилась в кресле у окна, завернувшись в плед, и ткала мрачные мысли, которым не было начала и конца, не имели они канвы и внутреннего строя, зато были вечны. Думала и о том, как прошли похороны, ловила себя на том, что деловито обдумываю похороны мамы - мамы! - чего и представить не могла несколько дней назад. "Подай голос, мамочка, дай знать, что тот мир есть. И мне больше ничего не надо" - мысленно вдруг взмолилась я, абсолютно не надеясь на ответ. Это был вопль.

Вдруг печальную тишину квартиры вспорол телефонный звонок. Я взяла трубка. Кто бы это мог быть? А, кто угодно, лишь бы прервать тоску, окутывавшую меня прочным саваном.

Помехи, треск. Женский голос. Смутно знакомый. "Если бы ты знала, какая хорошая у меня была пятница. Как я замечательно провела пятницу! У меня за всю жизнь не было ТАКОЙ замечательной пятницы!!!!".
 
Трубка вывалилась из ставшей влажной ладони, беззвучно упала на подушку дивана. Совпадение? Я решила, что да, в глубине души понимая, что - нет.
И солнечный луч, разомкнувший тяжеленные дождевые тучи, упавший на лицо мамы в гробу, - этот луч был простым совпадением.

И вот опять осень. Золотятся листья, пронзительно синеет небо. Воздух особенный, с кислинкой.
Холодно. Красиво. Роскошно.

Меня манят три озера в парке, переходящем в густой сосновый лес. Люблю там гулять. Людей достаточно, чтобы не бояться путешествовать одной до появления звезд, и не так много, чтобы надоедать. Тропинки меж тех озер - мое пространство. Туда я не допускаю никого. Странно, что у озер обрела я облегчение. Странно, что было это в первый осенний дождливый день.
Тихий, ласковый дождичек застал меня у озера, глинистый берег мигом осклиз, заблестела кое-где сохранившаяся зелень. На меня напала тоска и принялась терзать душу тупыми клыками. Вздрогнула осина. Вспомнила я, как гуляли мы с мамой мимо этой осины, как именно здесь много лет назад пронзила меня глупая, взявшаяся ниоткуда, мысль, что мама умрет, и я буду другой, а осина останется прежней. Стало не по себе. захотелось не уйти - бежать, бежать прочь. Но дождик был таким ласковым, невольно вспомнила я мамины руки, теплые, мягкие, излучающие невидимый свет любви и нежности, - и расхотелось мне уходить. Мои распущенные волосы медленно покрывались капельками маросейки. Из кафе, что пряталось на лесистом берегу озера, под исполинскими соснами, донесся хриплый куплет песенки. Кафе было открытым, вместо стен - едва видимая сетка, а вот крыша была. Обычно оживленное, кафе было бы совершенно пустым, если бы не сотрудники заведения. Я сидела на самом краю обрыва, за крепким деревянным столиком, пила теплый чай и именно в тот момент ощутила, как бальзам проливается на мои раны. Мне было спокойно, уютно, тепло, мысли мои лениво, медово текли сквозь сетку маросейки, переходящей в успокоительный полновесный дождь,мягкая влажная серость окутывала озеро, затягивала водное зеркало, которое взрывалось капельками навстречу дождю, забытые за лето ароматы источали трава и деревья. Было тихо, ни ветерка, ни постороннего звука. Только дождь мягко шелестел, лаская все вокруг.

И вот дождь перестал. Люди вокруг озера были, кто прятался под соснами или на невысоком мысике под дубами, кто  гулял, игнорируя дождь и наслаждаясь им.

Какой покой. Как хорошо!
 
Впервые с той страшной ночи, расколовшей жизнь надвое, я почувствовала, что разбитые осколки моей души начали срастаться.

Прислушалась к себе. Да, чувство было новым, непривычным.

Дождь прекратился.Чай допит. Я вышла к озеру, пошла вдоль берега. Нет, страхи мои напрасны, новое целительное чувство не растаяло, не исчезло. И я шла медленно, тихо, боясь его расплескать. Слезы были на моих глазах. Слезы радости, потому что, мир вокруг заиграл красотой. Впервые с того жуткого мига я ощутила, как прекрасен резной лист с капелькой росы, как пронзительно красива рябь по поверхности озера, как неуловимо замечательны сосны на глинистом, дальнем, мысике.

Так я добрела до роскошных дубов у пологого глинистого бережка. Его облюбовали "моржи" и последователи учения Порфирия Иванова. В тот день, точнее, уже вечер, ибо незаметно подползали сумерки, не было ни одного "моржа" на желтоватой, изборожденной трещинками, глине. Только утки деловито сновали около берега, выискивая съестное. Но скоро пропали и они.

- Вы не видели, куда он ушел?

Задумавшись и засмотревшись на дуб, я вздрогнула от неожиданности, обернулась. Меня звала девушка с мокрыми волосами, лохматыми и бесцветными, как пакля. С них ручьями стекала вода, хотя дождь прекратился полчаса тому назад. Худосочная девушка, бледная, с воспаленной кожей, с водянисто-зелеными глазами навыкате, тянулась ко мне неестественно тонкой рукой. Звала. Я подошла. Кроссовки скользнули по глине.
- Так вы видели, куда он ушел? Почему молчите? - девушка требовательно воззрилась на меня.У нее был неприятный взгляд, мутный, неуловимый, как тусклая золотая монета в тине.      
- Вы о ком?
- О нем. Он был здесь. И ушел.
- Куда ушел? Извините, не понимаю, о чем вы.
- Все вы понимаете. Он был здесь. Вы его видели. Куда он ушел?
Я по-прежнему ничего не понимала, но и расставаться со вновь чудесным образом обретенными внутренним покоем и цельностью не желала.
- Простите, вы перепутали. Я ничем не могу вам помочь.

- Может быть. - Девушка разом утратила ко мне интерес, и тут я заметила то, что упустила из виду сразу. Девушка была босая и ходила по воде. На берегу валялись летние резиновые сланцы. Я оглянулась. В обозримом пространстве не было ни машин, ни людей, видимо знакомых с девушкой, ни ее более основательной обуви. Вода ручьями стекала с ее волос и уходила в воду озера тонкими струйками. Мокрой была и одежда: легкие белые брючки чуть ниже колен, майка из вискозы, прилипшая к мокрому телу. Бледная кожа отливала синевой и грязной зеленью, под глазами залегли болотные тени, и глаза все время были на мокром месте. 
Я пошла своей дорогой, она - по воде - своей. Дойдя до тропинки к другому озеру, я оглянулась. Она по-прежнему брела по воде, сосредоточенно высматривая в ней что-то. Мне показалось, девушка смотрела сквозь воду. Но это, конечно, только показалось.

Сейчас я уйду и никогда не узнаю, кого искала эта девушка, почему бродила босиком по воде и где ее туфли. И - что? Так история не будет иметь никакого объяснения?
Я развернулась и побежала к девушке.

- Простите, - запыхавшись, я стояла у кромки воды, чувствуя, как колотится сердце и кружится голова, - может, я могу вам чем-нибудь помочь?

Девушка осторожно, чтобы не разорвать зеркала воды, побрела ко мне, но из воды не вышла. Ее кожа, как мне показалось, посерела, будто присыпанная пеплом.
- Вы его видели? Вы видели Его? - зачастила она блеклым голосом, в котором впервые за время нашего общения чувствовались эмоции.
- Я вижу вас. И не могу уйти просто так. Простите...Простите. Кто вы? Кого ищете? Почему...
- Вы не станете крутить пальцем у виска? - перебила она меня. - Не убежите?
- Нет. - твердо заявила я и шагнула к кромке воды. Еще шажок - и буду в воде. Но мочить ноги у меня не было желания. Она сама подошла ко мне, заговорила торопливо, со всхлипами, с влажным покашливанием:
- Мы купались, ныряли, и он...он не выплыл. Искали, искали, не нашли. А он мне говорил, чтобы я его ждала, он хороший пловец. Я здесь каждый день. Ждала. ждала. Теперь ищу, ищу.

- Н-но...если он утонул. Больно терять любимого человека, знаю...
- Знаешшшшь? - зашипела она вдруг, как ужаленная змея. - Знаешь? Знаешь, да. знаешь. Где он. Знаешь? 
- Я знаю, что человек, которого люблю, ушел и не здесь. А вы...
- А я, - перебила она, - знаю, что его тела так и не нашли. Два месяца прошло. Может, он прячется, чтобы меня попугать. Вдруг я что-то упустила?
- Вы поэтому ходите по воде? Вам не холодно?
- Так вы правда его не видели? Зачем же волосы мокрые? - заговорила она спокойно и даже доброжелательно.
- Просто не захватила зонт.
- А... Мне пора.
Она, вновь потеряв ко мне интерес, развернулась и побрела прочь, по воде, к зарослям камыша, которые сплетались с тонкими плетками свисающих ветвей старых верб. Последнее, что я видела, обернувшись, - она входила в воду по колено. И никому, решительно никому не было до этого никакого дела.

***
Продавщица сладкой ваты, отмерив мне порцию колючего белого облачка, странно  ухмыльнулась, когда я вскользь упомянула о странной "моржихе", девушке с мокрыми волосами и влажными глазами.
- Пару месяцев назад тут парень с девушкой купались. Она утонула. Люди говорят (продавщица понизила голос до шепота) что ее тела не нашли, и что она выходит иногда из воды и ищет своего парня, но оторваться от воды надолго не может...Да это все сказки. - обычным тоном завершила она.
- Сказки. - улыбнулась я. - Красивая, печальная сказка.
- Да, печальная. Говорят, она выходит к тем, чья печаль сильнее жизни.   
- "Печаль сильнее жизни". Красиво сказано. Так бывает.
- И не только в сказках.
- Увы.
- Да.