Тутошние-2. Леонтий Васильевич Дубельт. Часть 2

С 1822 года он становится командиром Старо-Оскольского полка; один из его подчиненных пишет донос, который попадает в поле зрения Следственной комиссии уже после 14 декабря 1825 года. Дубельта вызывают в столицу и, после соответствующей беседы, отпускают без оргвыводов к месту службы. Но это обстоятельство значительно осложнило взаимоотношения Дубельта с его прямым начальником командиром дивизии генералом Желтухиным, придерживавшего жесткого взгляда на происходящее с его подчиненным:  „надобно бы казнить всех этих варваров-бунтовщиков, которые готовились истребить царскую фамилию, отечество и нас всех, верных подданных своему государю; но боюсь, что одни по родству, другие по просьбам, третьи из сожаления и, наконец, четвертые, как будто невредные, будут прощены, а сим-то и дадут злу усилиться и уже они тогда не оставят своего предприятия и приведут в действие поосновательнее, и тогда Россия погибнет“.
Леонтий Васильевич  в 1828 году он подает прошения об отставке и уходит с армейской службы. Вернее - уезжает в имение собственной супруги село Рыскино Тверской губернии, где проводит следующих два года с женой и двумя детьми – Николаем и Михаилом.   По воспоминаниям родственников „бездеятельная жизнь вскоре показалась ему невыносимой“ да и  семейные финансы требовали подкрепления постоянной службой. Хотя Анна Николаевна оказалась деловой и предприимчивой женщиной: она прикупила близлежащие земли у соседских помещиков и повела хозяйство так, что имение постоянно давало доход.
Как раз в это время генерал-лейтенант Александр Христофорович Бенкендорф, волей Николая I, вступил 25 июля 1826 года в должность шефа жандармов, а спустя неделю стал и вообще главным начальником III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и  командующим Главной Его Императорского Величества квартирой. Мы видим, что Николай I не боялся четких формулировок и предельно ясности в обозначении своих ближайших помощников. Выдвижению Бенкендорфа, карьера которого при Александре I складывалась как-то неотчетливо, способствовала подача им на высочайшее имя  в мае 1821 года двух докладных записок – о существовании в России тайных обществ (Союза благоденствия и др.) и о необходимости создания тайной полиции  - обе остались  «без последствий».
Вот интересный вопрос: не случись таганрогского события,  каким образом и когда случилось бы выступление декабристов?
Несколько слов о жандармском корпусе, как таковом. Эта служба по существу возникла  во время Заграничных походов русской армии в 1813–1814 гг. И что любопытно: выбранные от каждого кавалерийского полка один благонадежный офицер и пять рядовых должны были следить за порядком на марше, бивуаках. В их обязанности входила борьба с мародерством, сопровождение раненых на перевязочные пункты и т.п. «Людям сих команд, – гласил приказ главнокомандующего М.Б.Барклая де Толли от 10 июня 1815 г., – именоваться жандармами, и они должны быть отличны от прочих красной повязкою на правой руке».
Всего к 1826 г. в России насчитывалось 59 различных по своему назначению жандармских частей и подразделений общей численностью в 4099 человек.
На эти лишенные единого центра воинские образования, разбросанные по всей империи, обратил внимание А.Х. Бенкендорф. В поданном Николаю I проекте об организации централизованного политического сыска он предлагал подчинить эти части и подразделения начальнику «высшей полиции»: «К этому начальнику стекались бы сведения от всех жандармов, рассеянных во всех городах России и во всех частях войск». Получив императорское благословение, Бенкендорф, как всякий дальновидный начальник, занялся подбором кадров и, надо сказать, делал это весьма своеобразно. 
Читаем Н.Эйдельмана:
«Второе лицо империи граф Бенкендорф в ту пору искал людей для своего ведомства. Настоящая полная история III отделения еще не написана, отчего мы и не знаем многих важных обстоятельств. Однако даже опубликованные историками материалы ясно показывают, что план Бенкендорфа насчет создания „высшей полиции“ был не просто „план-скуловорот“, но содержал плоды немалых и неглупых наблюдений-рассуждений.
Заседая в Следственном комитете по делу о декабристах, Бенкендорф многому научился: во-первых, по части сыска; во-вторых, ближе узнал образ мыслей и характеры противников; в-третьих, лучше понял слабость и недостаточность имеющихся карательных учреждений. Одна из главных идей Бенкендорфовой „Записки о Высшей полиции“ (январь 1826 года) — повысить авторитет будущего министерства полиции: нужно не тайное, всеми презираемое сообщество шпионов, а официально провозглашенное, „всеми уважаемое“, но при этом, разумеется, достаточно мощное и централизованное ведомство».
Вспомним: в свое время Дубельт исполнял обязанности корпусного штаб-офицера и наверняка знал, что представляет из себя эта служба. И, получив информацию от родственника супруги Львова об открывшихся вакансиях, он отправляется в столицу с намерением посвятить себя в дальнейшем службе в корпусе жандармов. Нельзя сказать, чтобы супруге его это намерение пришлось по вкусу: в её среде о жандармах упоминали либо презрительно, либо небрежно; отсюда и её первоначальная реакция в письме к мужу:   
„Не будь жандармом“.
А вот ответ Леонтия Васильевича звучит совершенно неожиданно:
„Ежели я, вступя в корпус жандармов, сделаюсь доносчиком, наушником, тогда доброе мое имя, конечно, будет запятнано. Но ежели, напротив, я, не мешаясь в дела, относящиеся до внутренней политики, буду опорою бедных, защитою несчастных; ежели я, действуя открыто, буду заставлять отдавать справедливость угнетенным, буду наблюдать, чтобы в местах судебных давали тяжебным делам прямое и справедливое направление, — тогда чем назовешь ты меня? Не буду ли я тогда достоин уважения, не будет ли место мое самым отличным, самым благородным?
Так, мой друг, вот цель, с которой я вступлю в корпус жандармов: от этой цели ничто не совратит меня, и я, согласясь вступить в корпус жандармов, просил Львова, чтобы он предупредил Бенкендорфа не делать обо мне представление, ежели обязанности неблагородные будут лежать на мне, что я не согласен вступить во вверенный ему корпус, ежели мне будут давать поручения, о которых доброму и честному человеку и подумать страшно…“
Конец части второй.