из дневников

    Уже несколько дней я не держал удочки в руках, не гонял мяч и не спал толком, мои мысли обезумели, ошалели,- их поглотила космическая, незапятнанная ошарашивающая навязчивая идея.
     Все началось  7 июля, был вторник. Дождь лил, словно бог прогневался, а тучи сгущались образовывая  одну большую грязевую лужу. В те дни мы с Яковом решили немного подурить и украли у деда старые папиросы. Мы смешали табак с чем-то и густо затянулись . Сидели тихонько, так в старом сарайчике при даче, в восьми километрах от города. Яков был прекрасен: затягиваясь  старым табаком он закрывал глаза и слегка откидывал голову, выдыхал и горько плутовато улыбался, отчего его игривые маленькие ямочки  будто бы танцевали на его зыбком лице. Яков рассказывал мне много историй о том, о сем, как подглядывал за соседней девчонкой , пока та мылась, как примерял отцовское ружье и даже пробовал стрелять. Мне совсем нечего было рассказать ему в ответ, моя жизнь, казалось, была напичкана  глупыми несчастьями, угловатыми неудачами, уродством, грязью.  Яков только хитрюче косился на меня, улыбался и по-братски  хлопал меня по моему костлявому плечу. Нам было 7-10 лет, это был вторник.


Про среду я совсем ничего не помню, но в четверг  Якову купили новый велосипед. Сам он парень коренастый , гордый, всегда чурался делиться чем-то со мной, но в этот день, несмело так предложил мне прокатиться, а затем засмеялся, так, что его короткие светлые волосы и небольшой чупчик затанцевали, глаза сщурились и поехал поехал кататься.   Я остался сидеть. Сидеть в луже отчаяния.- так началась моя ненависть к Якову. Дурной он и глупый.

А я считал дни, выжидал когда и я смогу посмеяться над его неудачей, над случайным промахом. Яков- паскуда.

В субботу я обнаружил, что у него появилась подружка, с молочными волосами, пошло-оголенными ногами  в синяках, и дурацкими розовыми бантами , которые ее ничуть не украшали. Когда они оба заливались своим журчащим смехом, то были похожи на двух крыс, на двух маленьких морских свинок , с шевелящимися скулами и круглыми зубами, с какой-то явно доселе неизвестной болезнью.
Я ел печенья, он забрал их ,- угостить подругу, она залыбилась. Таня,- сказал он тихо. Забрал у меня также мою любимую полосатую футболку,- видите ли Таня замерзла.


В воскресение Яков уехал с родителями на неделю на Кипр. Таня плакала, а я гордо торжествовал. Я представлял себя королем какой-то невидимой страны, жемчужных берегов и стеклянных ларниц. 
Теперь мне следовало перейти к наступлению, поскольку выжидательный маневр уже таки исчерпал себя.  И вот, я взял спрятанный в сарае новенький подаренный Якову красненький велосипед и поехал кататься с Таней. Эта глупая девчонка только действовала мне на нервы. Пока моя задача ясна: насолить этой мерзкой кипрской мухе.
Мы катались все воскресение напролет, побросали камешки у реки, покатались в лодке и немного подружились.
Так прошла вся неделя.
Таня глупой мне больше не казалась, а ее ноги уже не были так пошло- оголены для меня. Бант я подарил ей красный , и теперь та прежняя(чужая и чуждая) Таня стала Таней моей.



21 июня вернулся Яков. Наев свои и так уже до боли толстые щеки и живот к тому же загорелый, как африканский жираф и с новыми гостинцами и подарками: с магнитофоном, новым плеером, дорогими ботинками.

Таня больше со мной не гуляла.
Я купил себе поддержанный коричневый бинокль, стал наблюдать за Яковом каждый вечер: выходил ли он гулять из своего шикарного двухэтажного с сиреневым отливом дома, катался ли с отцом на его новой машине, проводил ли время с Таней.
Время идет, а я между тем увядаю в своих диких и томных мечтах,- убить Якова.  Что только я не придумывал и не сочинял в своей головешке, как бы поскорей разобраться с ним, но эти грандиозные и вместе с тем сладковато-опасные планы  терялись в моей голове, уходили в глубокий туннель  моей сознательной и бессознательной жизни.

И вот наконец  у меня созрел почти совершенный такой вот сине-голубой взгляд на все происходящее . Мой план был тщательно и кропотливо разработан и до  его скорого воплощения в жизнь оставались считанные дни.
1 июля я убью Якова, его больше не будет.


Сны мои с тех пор были кошмарными: то мне снилось что меня  душит какая-то химера, то я вдруг основательно и четко душу эту же  химеру сам. 
Но днями этими мучительными, теплыми бархатными денечками я, как пресловутый торжествующий художник над своим еще не совсем завершенным творением со смирением в душе собирал свою палитру.

Мои родители готовились к отъезду, через неделю мы улетаем в Астрахань, а я в свою очередь готовился к убийству, - через неделю я убью Якова.

 
Не могу передать чувств, испытываемых мной в эти дни, предвкушение чего-то прекрасного и ужасного. Гуляя втроем с Яковом и Таней я мчался вместе с ветром, представляя мертвецки-бледный труп бывшего лучшего друга, его закатившееся в свои полушарные глазные яблоки зрачки и высунутый и сухой от исступления язык.
Даже если Яков подшучивал надо мной а Таня смеялась над его нелепыми шутками, обида во мне больше не таилась: решение принято, механизм запущен, колесики вертятся, а счетчик подсчитывает.
Дни вертелись как воздух от мельничных  весел, а улыбка на моем ужасном, коварном и злобном лице росла и росла.
 
Через пару дней Таня неожиданно поцеловала меня. Яков сказал что я его лучший друг и что больше у него таких друзей как я нет, и как он думает и не будет никогда. И теперь уже я не был неудачником, а видимо им был он.
Мне купили велик получше, а Таня теперь  снова каталась только со мной носила подаренный мной красный бант. Ее молочного цвета волосы  нежно падали в ее маленький рот, когда мы улыбались вместе палящему солнцу и прохладному ветерку.
Все было в те бархатные деньки для меня каким-то уютным и легким: и новый велосипед, и подруга Таня, и купленные мамой хрустящие новенькие шорты, гора подаренных футболок к предстоящей поездке- все все все.

Я- царь горы- утверждал я сам себе, и слово «я» звучало так отчетливо в моем юном сознании, что воспоминания о «коварном злобном  плане» становились все прозрачнее и туманнее.



Наконец наступил судный день. Мама Якова испекла  брусничный пирог и все мы сели за стол в предвкушении вкусных лакомств, улыбки добавляли приятному вечеру такое естественное человеческое  волшебство, а горящие женские глаза очаровывали нас. Все ели и радовались. А моя душа была в смятении, часы тикали и сердце словно бы вместе с ними.



Голова Якова отяжелела и вот уже лежит на полу, холодный и влажный».- А интересно, его язык и вправду сухой? Подумалось вдруг мне. Одинокий недоеденный кусок брусничного пирога и безликие глаза присутствующих, они вписывались в эту яркую смертельную картину, а остальные чувства и эмоции достались лишь мне одному.



"Все грамматические ошибки являются авторским стилем изложения материала"