Призрак в опере

В чёрном плаще с алым подбоем, только что украденным прямо из гардероба театра, шаркающей походкой старого рамолика, шёл изгнанный сегодня общим собранием, бывый заслуженный призрак оперы, столько лет проблуждавший в подвалах оперного Венского театра, а теперь, за длинный язык и  непочтение руководства, ошельмованный, лишённый всех привилегий и возвращённый, как сочно сказал один из присутствующих, к прежней доблести. Но идти, если говорить правду, было некуда. В самом театре оставаться было никоим образом нельзя. Специально обученные своему делу, мелкие и меткие бойцы-ангелочки, естественно по согласованию с адским руководством, проводили часы, дни и недели своей практики, отрабатывая тактику поиска и поимки никому не нужных отступников, зло отброшенных адом, но, за дела свои, отвергаемых и Раем! Призрак, назовём его хотя бы  Рамоном, за долгие грешные годы своей, скажем так, сущности, делов-таки наделал громких. И массу-то зрителей в подземных казематах душил испарениями, и подвалы-то с декорациями в некое подобие мрачных Венецианских каналов превращал, и даже умудрился однажды такое содеять, что никому до сих  пор и не снилось. В мрачные  годы после аншлюсса, пока директор и дирижёр оперного театра, как Иуда, еврей и балласт для оперы был сослан в концентрационный лагерь, сидел этот самый Рамон как-то  в его кабинете, да попивал себе очень старый кальвадос, запивая очень добрым пивом. На столе перед ним имелись и дебреценские сосиски и пара шницелей по-венски, и шпикачки вкусные. А чего себе по пустякам отказывать на старости лет-то? Место это было спокойное, служащие в кабинет просто заходить боялись,не заходили, и всё. Самое оно для разной нечисти! Дело было под вечер, спектакля не было, так как в зале шла почётная встреча для частей, направляющихся на Восточный фронт, так что идти куда-то там в подземелье и трясти, ужасая, грязными ржавыми цепями, вовсе не хотелось. Уж больно хорошо и уютно в этом старом кабинете! А тут вдруг грохот выбиваемой двери, да ещёи наряд автоматчиков в черной гестаповской форме, ужасти просто. А призрак, ну надо же было быть такому совпадению, облик старика-еврея, что директором в театре служил, принял. Так сказать, сам в роль хозяина венской оперы вошёл, шалун эдакий! Гестапо в дверь шасть, а еврей, уже в тигулёвку отправленный, сидит как ни в чём не бывало, да ещё и пьянствует под хорошую закусь. Не иначе им у народа  украденные продукты питания потребляет! Жуткая немая сцена, крики, визги, обыск. А на одной двери замок огромный и надпись «не входить!» Открывай, - орёт оберштурмбанфюрер, - немедленно мне открывай, расплющу! А что делать старому еврею? Испугался, открыл. Там пусто в маленькой комнате, а на полу гайка огромная и надпись «не трогать»! Гестаповцы, конечно, сразу туда кинулись, давай гайку откручивать. Думали, что за ней люк секретный! Призрак и так и сяк, он их чуть ли не умолял. Не трогайте! Да кто его слушать будет. Открутили. А тут грохот страшный. В зале митинг шёл, солдаты, офицеры. А на них люстра хрустальная сверху, что гайкой той крепилась! Ужас что было. А призрак под шумок медленно растворился. И специально очень медленно. Что бы конвой увидел! Они потом на допросах так и пересказывали, так офицера в рядовые и на Восточный фронт, а солдат в обычные части и на усиление гарнизона аж под Москвой. Все там они и остались! Потом Ад и Рай никак определить не могли, как это дело по канцелярским  реестрам провести. Как богоугодное, или массовое адское убийство. Ни до чего они не договорились, и все сразу на призрака этого обиделись, что ему сегодня и аукнулось! Так что вышел, бродяга наш, в дождливую осеннюю ночь, плащ, цилиндр, порты дудочкой и туфли лаковые. Был бы призрак в России, так и сказали бы, чисто фраер Петушков. Наотличку! А в Вене-городе все так ходят. Или близко к этому. Потому как раз в этот день Холлоуин приключился. Призраков, монстров и котов разных жутких чёртова уйма.
В принципе, призраку на погодные условия – чихать с присвистом. Но, тут дело другое. Столько лет был при своём собственном деле, можно сказать, генерал среди призраков по-положению, а вдруг, и минуты не прошло, лишили обжитого пространства, и на улицу вытурили. В благодарность за всё хорошее, что он для Инферно за свою долгую жизнь насовершать успел! Из генералов его, методом пендаля, да в простые фендрики. Вот те на, «кус мерин тохес», как говорили завсегдатаи Оперы! Так что шёл наш Рамон в настроении подавленном, в колебаниях от «всё разнесу», до «надерусь сейчас вусмерть!» Забывать стал призрак за долгие годы, что такое быть в осеннюю ночь на улице! Отчего ни нрав его не улучшался, ни стремления делать добро не прибавилось! Фонари сегодня светили раз через раз. Многие ещё и мигали. Ночь нечистой силы брала своё, и только нашему представителю не от мира сего существ, было сыро, маятно, и неопределённо! И тут некто сходу остановил его мягкой, но крепкой лапкой. Прилично подпитая ведьмочка, появившись из ниоткуда, повисла на его руке. Я вас приветствую. Кавалер, не угостите даму сигареткой? И огоньком. Губы у меня свои. А вот всего остального нету. С трудом разобрав слова, Рамон даже остановился. Это не был хохдойч, не  венский диалект, или баварско-мекленбургская абракадабра. Знал, знал он этот язык. Правда, очень давно. И сейчас на него повеяло чем-то старым, но родным и знакомым. Лет сто пятьдесят назад довелось ему быть на концертах заезжей русской примы. И роман у него был искромётный и разорительный. Всё имело место. И катание ночью по Венскому лесу под звуки рожка, и лучшие рестораны, бега, скачки и дуэли. А также была всёпоглощающая любовь, воспоминания о которой грели его на протяжении годов и десятилетий. Их бурный роман был недолгим, но память о нём осталась. Возлюбленная его тогда вернулась в далёкий Санкт-Петербург, где во время наводнения жестоко простудилась и ушла в мир иной. А призрак, бродя по кулисам оперы, стенал и воя жаловался на неразделённую любовь и утрату милой его сердцу дамы! Стоявшая рядом с ним незнакомка была молода, мила и пьяна. Как пела в опере Травиатта, «Я всё его пила, пила, и до того теперь дошла, что...»  Далее сравнение не шло. Как-то внезапно силы покинули ведьмочку, её шатнуло, выкрутило, и она повисла на Рамоне.
Мне бы полежать, - услышал призрак, но куда он мог бы оттранспортировать свою неожиданную знакомую? Из старой резиденции он был изгнан, новой не обзавёлся, а все приличные давным- давно были оккупированы его собратьями, кстати, не терпевшими конкуренции! Рамон взял ведьмочку на руки и понёс. Это ещё хорошо, -промелькнуло в мозгу,- что отошёл недалеко. Но, вот  тем не менее, приустал он изрядно. Ага, вот и театр. Откинув ближайший канализационный люк, Рамон устремился по открывшемуся проходу. И тут его ждали. В засаде были два ангела со святой водой в пластиковых  пистолетах. Стой! Кто идёт,- услышал призрак. Не уйти, -подумалось ему. Ведьмочка на руках стала подавать признаки жизни, и вдруг обхватила его руками. Подсечка, и вот уже скрученый святыми узами, Рамон валится на пол.Я его сделала, как хотела, а затем совершенно безумный смех, это было последнее, что услышал призрак, аннигилируя под струями святой воды! Слава Аду! В тоже самое мгновение Рамон резко проснулся. Стояла тишина глубокой ночи. Как обычно, он спал, завернувшись в старые кулисы. Ночь Всех святых сделала своё грязное дело и немного отравила существование призрака!