О необъяснимом и страшном

О необъяснимом и страшном. В детстве я многого боялся, чудовищный ужас иногда полностью захватывал меня и не давал спокойно спать. Но с приходом солнца страхи исчезали и я забывал свое «кошмарное» прошлое очень легко. И это были очень-очень безобидные страхи - как будто слушаешь старый подвывающий супергетеродиный приемник (в радиоприемнике был большой зеленый глаз индикатора настройки и жил монстр «Хока» - свистящие, шипящие, атональное существо, созданное по мотивам сказок инженера Термена, изобретателя терменвокса). Удивительно, но чем старше я становился, тем страшнее казался мир - страхи множились, нарастали жуткими подробностями, наливались силой и спасительное утро не всегда приносило облегчение. В юности вселенский ужас настолько захватывал меня, что панические атаки казались мне близкими друзьями - иногда я впадал в кому даже после прочтения книг: так, "Орля" Мопассана вызвала у меня мрачное предчувствие грядущей катастрофы. Я боялся, боялся, боялся - я совершал очистительные ритуалы, чтобы убежать от злого бога кошмаров, я ходил известными дорогами (так было спокойнее и это тоже ритуал), я видел каких-то духов и призраков. Нет, я их не видел, я вызывал их из воображаемого мира. Но иногда моя фантазия рисовала мне картины горящих городов, потолки и стены сжимались до узких туннелей, тишина полнилась какими-то звуками - даже не страшными, а чудовищными: далекий лай собак, рычание злых механических чудовищ. Однако я не боялся грозы или темного леса, кладбища не пугали меня: ведь самое ужасное - это люди. Именно в тех местах, где возможно появление людей, страх становится самым отвратительным. Наверное, я физически не переносил мысли, что мое тело лишь часть общего мира, что «я» телесное может быть  обнажено перед людьми. Правда, картина Страшного суда неприятна и чудовищна: все тайные помыслы будут открыты, все станет явью. Человек будет нагим и беззащитным.
Итак, я человек, подверженный паническим атакам (о которых, кстати, великолепно рассказывал Д. Чивера в книге «Ангел на мосту»; если верить писателю, то фобии суть болезнь нашей эпохи наравне со СПИДом и герпесом). Конечно, я ненавидел и ненавижу свои страхи - потому что они не позволяют мне совершать авантюристические поступки. Я больше не карабкаюсь по стенам разрушенных зданий (как ранее), я не бродяжничаю по ночному городу - когда последний автобус уже давным-давно припарковался на стоянке. Я не общаюсь со многими людьми, чье безумие не позволяет мне контролировать ситуацию. Частенько я боюсь чужого мнения. Я обыватель-параноик. И все-таки самое страшное и потаенное остается за границами моего сознания: например, неритмичный свет перегорающей люминесцентной лампы в подьезде; бормотание случайно встреченной сумасшедшей старухи; боязнь спрыгнуть с крыши вниз (как во сне, когда ты готовишься к полету, но вдруг тебя сковывает мысль: может быть, ты не спишь, ты «в самом деле» сейчас совершишь прыжок с высоты в неизвестность, навстречу гибельной земле). Ааа... моя знакомая, скажем, панически боялась иголок и битого стекла - ведь эти маленькие и острые предметы могут незаметно попасть в кровь. Кажется, другая девочка страшилась открытых форточек, «потому что злые призрачные существа ночами залетают в окна». Я думаю, это атавистические страхи, пришедшие к нам из того прошлого, когда человек жил в мире мифов и «по-настоящему» боялся перекрестков дорог, где безлунными ночами гуляет Геката; боялся моря в шторм, возможных землетрясений, извержений вулканов. Это память предков. И поэтому мой основной страх, жестко взлелеянная клаустрофобия, по сути всего лишь отголосок моего общечеловеческого прошлого - боязнь огромной черной норы, из которой тянет теплым воздухом с неприятным запахом и даже гарью. Да, вы знаете, недавно я видел, как девушка на улице внезапно закрыла глаза, тяжело задышала и схватила мужа за руку: это все та же паническая атака.
Но со временем я понял, что с паникой нельзя бороться, ей нельзя сопротивляться - в этом случае ужас будет нарастать, сжимать тебя как удав петлями тела, а мир разрушится, распадется на тысячи осколков битого зеркала. Тем более не следует приписывать архаическим страхам какой-то смысл. Кажется, панику «всего лишь» следует переждать, ведь она длится несколько мгновений. А затем все проходит, проходит... Или усиливается до момента непоправимой катастрофы.