Часть2 Старухи

 
Купили мы, сугубо городские жители, домик в деревне. Благо была такая возможность, много было одно время в нашей стране пустующих сельских домов. Тянулась в город деревенская молодежь, прельстившись всемогущей красотой техники и мечтая не отстать от новой жизни.
Вымирали старики, оставляя свое уже никому не нужное жилье. А мы, художники, в погоне за уходящим бытом, покупали себе эти ветхие лачуги.

Я человек городской. Люблю город, даже чувствую, что не смогла бы постоянно жить в деревне, но, кажется мне, - если не покажу детям деревню, не вырастут они настоящими людьми. Не поймут чего-то самого главного в жизни. Потому-то мы с удовольствием наблюдали как наши дети, а потом и внуки вдыхают запах парного молока, играют в саду, прячутся в сене, гладят жеребенка или просто стоят с удочкой на берегу тихого в своей вечерней успокоенности озера. Казалось, разом сбрасывали они,  привычные обручи городской жизни и, вырвавшись, наконец, на свободу с жадностью и наслаждением окунались в прекрасный  мир общения с природой.
 Подходит осень. Окрепшие, возвращаются они в город и начинают заново познавать премудрости цивилизации.

Жизнь горожанина короткая.
Посидит старуха на скамейке в городском сквере, полюбуется кусочком земли,  выглядывающем из, словно  панцирем покрытого асфальтом пространства, и, не дожив до восьмидесяти, отправляется на «тот свет». В деревнях живут дольше. В нашей округе, объединяющей несколько близлежащих деревень, сорок с лишним человек, которым перевалило за девяностою. Правда, все больше старухи. Стариков совсем мало. В основном унесла их жизни война. Да и мирная жизнь у мужиков рисковее, азартнее что ли. Так что те, что уцелели в войну, сгинули невесть как. Смирились с одиночеством старухи. Сохраняя в памяти своей короткое счастье, выпавшее на их долю, когда ощущали они рядом мужскую силу и нежность, позволившую дать жизнь детям и внукам.
Хороший обычай есть в деревне.
Работают женщины, справляются со своим хозяйством. Тяжело печет солнце, зной. А она заботливо покормит скотину, выполет грядки, поднимет что-то непосильное, казалось бы, для женских плеч, а потом разогнется и покличет соседку:
- Николаевна, иди на посиделки.
Сядут в тенек, в прохладу и начнут вспоминать… Неторопливо, обстоятельно вспоминать то, из чего, собственно, сложилась жизнь.
   Вот Елизавета Михайловна, наша ближайшая соседка. Ходит, согнутая пополам, опираясь на палку. Ну, Баба Яга из детской сказки, а вблизи видишь лицо чудное. Красивая, видно, была в молодости. Завораживает такая красота. Хочется хоть невзначай подсмотреть, полюбоваться этим творением природы.
Четырех сыновей вырастила Михайловна, четырех статных мужиков.
Одна поднимала хозяйство. Долго пыталась выходить больного, раненного в войну, мужа,... но похоронила и надела черный вдовий платок. Сватался один из соседней деревни, залюбовавшись на ее еще не угасшую красоту.
 - Благодарю за честь. Спасибо. Да только Семена своего  любила и век ему верна буду.
Поклонилась ему в пояс, вот и весь сказ.
Порядок был в ее вдовьем хозяйстве. Пока мать в поле, старший сын со скотиной занимается. Самый ответственный участок. Знает – скотина в порядке – жива семья. А двор большой: коровы, бык, овцы, поросята. Ничего, справляется.
Тот, что помладше - в доме хозяйничает. Бывало, уберет всё паренек, полы даже начисто вымоет и, тогда уж, не пускает младших в дом, чтобы к приходу матери все было чисто. Больше всего уважали мать.
Ну, а младшим ничего, не плохо. Целый день на воздухе. В саду яблоки да вишни, морковка в огороде и толпа соседских ребятишек.
 Предпоследний, за малышом ходит. Самому играть хочется, да помнит наказ матери – следить за краснощеким баловнем всей семьи. Сейчас с матерью один остался - этот младший.
 
   Старшего сына в шестнадцать лет немцы на войне убили.

   Тот, что за домом следил – хороший хозяин получился. Дом построил, красивых рослых сыновей вырастил, обучил их крестьянскому делу, да утонул – захлебнулся, упав пьяным из лодки во время рыбалки.

Следующий, - в ближайший город подался, уехал из родного дома. Недалеко, в соседний город. Да задохнулся там, заболев туберкулезом, надышавшись угольной пыли.

 Один остался у матери, самый ласковый – младший. Хороший мужик, всё умеет, а мать сокрушается.
- Балованный - без отца рос «малец».  Не приучила, как   следует к хозяйству, не смогла своим «бабьим умом» вырастить, не доглядела.
Вежливый,(этому научила) - не произнёс за  жизнь  ни одного матерного слова, хоть и считается в округе ругань неотъемлемой частью мужского характера. Любуется в бинокль, как по небу облака ходят, мечтает о чем-то.  Только в хозяйстве все покосилось.
  Жалуется она, что не справилась, а смотришь на это большое хозяйство – все в нем хорошо придумано многими поколениями: добротный дом и двор, и поле за домом, и луг заливной, и пашня.
Иногда думаешь: «Вот бы посмотреть на все это с самолета? Широко раскинулось, не нарушая рельефа земли, прилепилось к ней, как будто остерегаясь стихии. Чтобы не унесло ветром, чтобы водой не смыло. Чтобы не заморозило ни тебя, ни скотину. И ходят маленькие человечки, меряют землю шагами, с рождения по примеру отцов, взявшие на себя ответственность за свою, не такую уж маленькую часть земли.

 Не только рассказывает Михайловна. Иногда с удивлением слушает про нашу городскую жизнь. Недоверчиво качает головой. Даже сказала как-то: 
-Может, врут люди. Так же у них все, наверное, только побольше.
 Уж очень у нас, горожан жизнь диковинная.
- Как это живете на десятом этаже?
- А вот так, - отвечаю. – Будто поставили друг на друга десять домов, и выглядываешь  в окошко.
Или еще: «Идешь по улице, и все встречные незнакомы, идут в разные стороны, каждый по своим делам и, может быть, никогда в жизни этого человека не увидишь больше». А, в основном, и, правда, жизнь такая же. Тут уж все как у всех. Обиды на невестку, заботы о внуках, переживания за сына.
Стучит мне в окно соседка:
- Беги, - говорит, - скорее в сельский магазин – там красивые портфели привезли.  Знает, что отправляю я своего внука осенью в первый класс.

 Нравиться мне в деревне слаженность между людьми.
Погода стоит в этом году необычная. Дожди проливные замучили, а ветер так и валит с ног.  Устали все. Да что люди – урожай может погибнуть! И тут, молча, ни с кем не советуясь, (не дожидаясь, прогноза погоды, передаваемого из столицы), посмотрев на небо, выходят в поле признанные деревенские вожаки. Берут на себя ответственность за решение – раньше времени начинать уборку. И все засуетились, бросились с каким-то даже вдохновением, спасать урожай. Справились. Тут и отдохнуть можно, посидеть, поиграть с ребятишками, рассказать свои нехитрые истории.
 Недавно все это было, а звучит почти сказкой, слышанной в далеком детстве. Когда чутким детским умом и чистым сердцем воспринимал по книжкам красоту родного края.

 Рассказывает Михайловна, как молодая, после свадьбы пришла в дом свекрови. «Суровая была женщина, но не виню ее», - вспоминает она.  «Трудная у нее была жизнь – пять мужиков в доме. Бывало, встанем с ней чуть свет, надо пока все спят, завтрак сготовить. Накормить и с собой собрать. На целый день мужики  в озеро уходят, вся надежда на рыбную ловлю». Четыре сына у хозяйки – четыре хозяйства надо ставить. Одна помощница у матери – жена старшего сына – Лиза. Отправят в озеро мужиков, только тогда сами сядут поесть. Едят молча,   ощущая ценность хлеба насущного.  Потом спрашивает Лиза:
 - Мама, какие на сегодня уроки будут?
 Идёт послушно выполнять работу. Не жалуется, видит, что свекровь себе еще тяжелее участок взяла.

 Да, редко теперь в городах свекровь называют «мамой». В деревнях чаще сохранился этот обычай. Правда, рассказывает Михайловна, как-то однажды, муж упрекнул ее:
- Неласковая ты какая-то, Лиза, что все «мама, да мама». Язык что ли не поворачивается сказать – «маманя»?
- А вот Нюрка, соседка, такая хитрая была, она свою свекровь «мамаша» называла, по-городскому, - сетует старушка.
 
Не всегда Михайловна к себе зовет, иногда с достоинством сама в гости идет. А за ней идут, как малые дети, и собака дворовая, и кошка с котятами. Сами обычно на чужую территорию не ходят, а тут, раз хозяйке можно, и они любопытствуют.
Рассказывает в этот раз она о детстве. Как уговорил отец, ее, маленькую девочку, в няньки пойти к соседскому ребенку. «Отработаешь лето, Лиза, - сапожки справим». Нянчила, с тоской поглядывая на играющих ребят. Осень подошла – не справил отец сапожки. – «Дом ставить надо». Положил заработанные гроши в общую кучку. Рассказала и заплакала, вспомнив обиду. Вытерла слезы и пошла полоть свою гряду под палящим солнцем. А рядом, через межу, другая старушка мается – соседка. Вот уже, наверное, семьдесят лет рядом полют они свои грядки. Наивная такая, с ясными голубыми глазами. Никто, никогда грубого слова от нее не слыхал. Бабка – Катя называется.
Видели мы на днях, как вела она теленка в поле после зимнего стояния, а тот, почувствовав ласковое солнышко, обдуваемый нежным весенним ветерком, и, видя перед собой еще не познанный простор, начинает куролесить. Рвется с веревки, брыкает поочередно, то передними, то задними ногами. Не удержать его, старость мешает справиться с таким привычным делом.
- Хулюган, сказала ведь – хулюган, - стыдит его старушка.
Да куда там. Стоящее на дороге дерево, помогло бабке. Набросила, намотала на него веревку – угомонился теленок.   
         Живет Бабка-Катя с сыном и невесткой. Глаза у сына такие же голубые, да вот нрав лихой. «Справный хозяин». Все у него сделано на славу. Любая постройка замечательно сложена. Да вот только не хватает разумения, как отдохнуть можно, не напившись в стельку. А пьяный он крутой. Бегает, на потеху всей деревне за своими женщинами с топором по участку: «Убью!» – кричит и прячутся те, не поймешь от страха или от стыда перед людьми. Трудно потом вспомнить ему, что же обидело его.
Только перед маленькой внучкой удивительным образом затихает этот человек. Стоит перед ней, опустив кулачищи, как будто вспоминая когда-то знакомые добрые слова, вытесненные нецензурщиной.
А она и не прячется. Ходит, маленькая, среди цветущих вишен и всего этого удивительного хозяйства с георгинами в палисаднике, сочными огурцами на грядках, спелой душистой ягодой на кустах. Может, хоть ей в дальнейшем поможет Бог справиться с этой дурной мужской силой. Сделать то, что не удалось бабке Кате.
Кончаются праздники. Починив все разрушенное дома, дед идет утром покорно заниматься своим крестьянским трудом. С любопытством поглядывают на его виноватую богатырскую фигуру встречающиеся люди.
«Добрый день, Коля!» – «Добрый», - отвечает тихо.
И так до следующих праздников, когда алкоголь опять поднимет из его души желание совершить подвиг, доказать людям, что он может очень много. Может сделать, что-то, что потрясет всех и каждого. А бабка Катя, как бы, извиняясь, заглядывает в глаза соседей. Вот и нас увидала. Мы открыли свой пустовавший зиму дом и сидим на крыльце, радуясь весеннему солнцу.
«На Родину приехали?» – участливо говорит она. Родина – для них, деревенских, - земля, речка, озеро,  все вокруг, без чего нельзя жить.
А у Михайловны есть еще название – «Русь». Пойду на Русь погляжу, - говорит она, выходя из дома.

   А вот в соседней деревне старушку ровесницу - «Нюрка» - называют с завистью остальные старухи. Завидовать есть чему. Жив остался ее старик. Красивый, ладный – один из всего этого поколения с войны вернулся с руками и ногами.  – « За что такое счастье людям?» – Сама, чувствуется, и в молодости-то красотой не блистала, а уж сейчас вообще жизнь перекосила. Глаза у Нюрки спокойные и нет в них отчаяния, присущего вдовам.
А старика мы видели. В восемьдесят лет на коне пас он коллективное стадо. «Череда его», - объяснили нам. Сидел прямо, вдыхая утренний прохладный воздух, а конь мирно шел по росе, как будто тоже радуясь, что есть у него хозяин.

   Еще одна старушка в нашей деревне, все они одно поколение, всем за девяносто. Когда рассказывают свои истории, чувствуется, помнят друг про друга все тайны, связанные с их жизнью. Только все это «быльем поросло». Так вот об этой говорят с улыбкой. Видно, с детства поражала она всех своей дурашливостью, и Бог знает какими выдумками. Но ничего, и ее внимательно слушают на посиделках. Тоже ведь всякое бывало, пока прожила она свою жизнь.
Пять дочек родила, муж лесником был. Редко дома появлялся, бывало, придет, поест, помоется в бане, выспится, ружье на плечо и в лес. А она опять ходит беременная очередной дочкой.
«Зато сейчас», - хвастливо говорит старушка:- «Все дочки в город ушли. Не захотели деревенской жизни. Все – "ПИШУТ"".
Зовут старушку красиво – Татьяна Владимировна. Но никто ее так не величает. Проходила она жизнь «Моргушкой».
«Почему так?» – спрашиваю.
«Да не успеешь моргнуть, стащит что-нибудь», - с презрением говорят соседи. Да тащить-то, что? Полотенце, крышечку какую-нибудь спрячет под фартук, берёзовое полешко. Все и хозяйство у нее – покосившаяся избушка, огородик маленький, да котик серенький, который весь день на солнце щурится и ласково трется о ноги хозяйки.
Самый длинный рассказ получился про Михайловну, да вспомнилась еще одна история. Рассказывала она, как родила первенца – Васю, того, что убили на войне. В честь его сейчас внук назван.
«Да не так я его хотела назвать», - говорит Михайловна. – «Хотела назвать его Борис». Имя это почему-то говорит с ударением на первый слог. Видно редко встречалось оно в этих краях. Поехал в село молодой отец, регистрировать ребенка, да забыл по дороге, как наказала ему жена. Два часа честно ходил, вспоминал, да не вспомнил - назвал первенца – Вася.


   Пишу я, вспоминаю старушек. Нет их уже на свете. До ста не дотянули. Только могилы на сельском кладбище все в ярких восковых цветах. Четко, в «родительскую субботу» идут дети и внуки, по заведенному обычаю, поправить могилки, вспомнить достойные их жизни. И следуют интуитивно примеру их бытия. А вот об отцовском примере знают только понаслышке. Мать что-то рассказала, а примера не было. И как будто слышишь не произнесенный за жизнь стон, так понятный и нам городским женщинам.
«Плохо нам без мужиков. Не знаем мы, какая была бы наша страна,  будь у нее хозяин. Перебили фашисты. Сами перерубились своим народом в революцию. Истребили друг друга в коллективизацию. А мы, бабы, «тянули воз», старались сохранить жизнь своим детям, но не могли дать того, что должен дать им отец. Природа такая у людей. «Отечество» ведь называется на Руси место, где должен вырасти человек.
Но есть надежда, что вырастет семя, унаследует когда-то черты отцов и не сломает его непосильная судьба матери.

Санкт-Петербург.
 2003 год.