V. Преступление

Солнце жжёт кожу так, словно до нас уже добралось адское пламя. Это сгорает всё то последнее, что осталось ещё в нас святого. Наивное детство позади. Ещё шаг и мы провалимся в бездну иного мира: жестокого, бескомпромиссного, не знающего пощады, не ведающего прощения. Можем ли мы выбрать иной путь? Очистить свои души от скверны? Будто читая мысли друг друга, мы встретились взглядом. И стало ясно: нет, пути назад нет.
Она крепко сжимает в руке нож, лезвием к ладони - так она пытается скрыть его от посторонних глаз. Как жаль, что на её долю выпала самая грязная часть работы. Что ж… и мне придётся нелегко.
- Пора начинать! – тихо, сквозь хрип произнёс я.
Она кивает. Вот и всё… я делаю шаг, другой… в голове вереница мыслей. Вспомнился весь сегодняшний день. Этим утром никто из нас и подумать не мог, что вечером мы будем вершить дело с ножом в руке, с коварным планом в головах…
Теперь я знаю, всё плохое начинается со слов: «может, у меня посидим?»

***

- Ну, не знаю, может, у меня посидим? – говорю я Ленке.
День выдался так себе. Заняться ну совершенно нечем. Охота на ящериц провалилась – ни одной скотины чешуйчатой не встретилось. Уже все горы обошли, в лес даже заглянули – ну ни одной ящерки, даже самой маленькой. Будто повымирали все, подобно предкам своим, динозаврам. Ну что – ходили, ходили, ничего интересного под ногами ни разу не прошмыгнуло, мы и приуныли. Сначала просто устали, без уныния. Потом как-то проголодались. Наконец, поняли, что ящерицы нам не нужны. А уж потом и приуныли. Идём в город, понурые. Я и говорю Ленке: пошли, мол, у меня посидим. Можно музыку послушать. Или придумать крутое чучело из тряпья, чтобы в следующий приезд к бабушке хорошенько всех напугать.
- Уф, неохота.
Это Ленка-то говорит – «неохота». Нет, подумать только: «неохота». Чучело само собой не придумается. Ленка аргументирует: «У тебя жрать дома нечего. Я к себе домой поеду. Как раз сейчас к остановке выйдем».
Тоскливо. Одному дома совсем нечего делать. И друзья все по лагерям, да бабкам разъехались. Каникулы ж. А вот на счёт провизии не поспоришь. В холодильнике у меня и правда шаром покати. Мамка уехала на несколько дней. Нет, ну она оставила мне еды, конечно. Но, кажется, я что-то не рассчитал, и еда кончилась раньше задуманного мамой срока.
- Это да… но там… мука есть – говорю я в отчаянии. И не вру ведь – есть мука.
Ленка говорит, что муку она не очень любит. Даже если с солью. И тут я вспомнил важную вещь! Ленка, как и я ни за что в жизни, ни при каких обстоятельствах не откажется от пельменей. Мы можем есть пельмени часами. Если приготовить, допустим, слишком много пельменей, то мы можем лопнуть, потому что пельменей нам не бывает достаточно. Мы едим все виды пельменей: пельмени с говядиной, со свининой, со всем вперемешку, с картошкой, пельмени круглые, вытянутые, аккуратно скрученные, абы-как слепленные, недоваренные, переваренные. Переваренные не любим, но едим. Всё-таки пельмени, какие-никакие. А то что мука – важная деталь пельменей, я знал наверняка. 
- Давай пельмени слепим! – предлагаю.
Ох, как её это предложение заинтересовало. Правда, я не все детали продумал. Например, где взять начинку для пельменей. Ленка раскусила меня моментально:
- А где начинку взять?
- А… - две секунды я размышлял – так вот же! - рука моя указывает на картофельные кусты.
Как раз мимо садов проходим. Вот и картошка. Тишина главное такая – вокруг ни души. Кузнечики только стрекочут. Зловеще.
Ленка остановилась. Оглянулась чуть насторожено. И спрашивает вполголоса:
- Украдём что ли?
Где-то рядом кузнечик особенно зловеще стрекотнул.
- Можно и украсть – отвечаю.
А кусты эти, картофельные, очень нагло растут. Ни забора тебе, ни предупреждения какого-нибудь. Хотя бы, да? Ну, там: «картошку не воровать!» А так ведь ни заборчика, не предупреждения. Невольно и задумаешься – а не своровать ли эту картошку? А не для того ли она и посажена?
- А есть другие варианты?
Вариантов не было. Ленка заинтересовалась. Дрогнула преступная жила. Ударил в голову этот… адреналин-то.
- А лопаты нет – заметила Ленка.
- А мы её так, без лопаты вытащим.
- А вдруг кто увидит?
- А мы быстро.
Так вот и строят коварные планы преступники. Казалось бы, со стороны-то: стоят возле кустов с картошкой два совершенно безобидных ребенка, кузнечиков слушают. Ан, нет. Тут созревает преступление.
У Ленки пакет в кармане завалялся, мы уж знали ему применение. Ещё раз двадцать пооглядывались - за дело!
Вскочили на картофельную плантацию, хватаем за ботву и тянем. Земля летит, только пыль стоит. Картофель срываем с кустов – в пакет! Страшно-то как. Заборов-то с предупреждениями нет, а всё ж понятно, что картошка чужая. В мыслях сразу мужик с ружьём. Не спокойно на душе. И ещё кузнечики эти, зловещие-то.
Сами не заметили, как полный пакет картошки набрали. Всё! Бежать! Бежать, что есть мочи.  Кидаем последний взгляд на место преступления: на черной, как смоль земле лежит с десяток обескорнеплоденных трупиков картофельных кустов. Тучи заслонили свет солнца. Ну, там, облачко накатило чуток - не важно! Совершено преступление! И теперь мы под прицелом.
Быстрым, как никогда, шагом мы идём в сторону моего дома. Навстречу нам садовники. Бьюсь об заклад, они смотрят на нас так, будто что-то знают. Знают, что мы не чисты на руку. Ещё бы – покопай картошку без лопаты, как тут рук не запачкать. Руки-то мы отмоем, но совесть. Как быть с ней? Впрочем, мысль о пельменях грела даже запачканные души.
Мы шли и не знали тогда, что это только начало. Мы не знали, что взломана печать, что погублена святость, что кончилось детство. 

***

Пельмени, конечно, вышли дряными. Мало того, что недосолили, да ещё и переварили хуже некуда. Вся картошка из пельменей вывалилась, расплылась по кастрюле. Но мы поели, конечно, не пропадать же добру.
Развалились на креслах, довольные. А в мыслях уже неладное творится.
- А семечки бы сейчас не помешали… - мечтательно и с намёком говорит Ленка.
Это она неспроста говорит. Мы когда домой из лесу шли, мимо одного дворика проходили. Симпатичный дворик, да. Старушки там по скамейкам рассиживают, всё такое. А главное, что торчит там из клумбы огроменный такой подсолнух. Выглядит прям созревшим. Высокий, красивый и окруженный старушками. И вот он, подсолнух этот, не даёт нам с Ленкой покоя с тех пор, как мы его увидели.
- Да, семки бы хорошо сейчас пощелкать… - говорю.
- Может… сходим?
Ясно, что «сходим» здесь значит «пойдём, да возьмём подсолнух себе». Жуть, как не хочется. Семки, конечно, еще как хочется. Но второй раз за день воровать – это уже перебор. Тем более для будущих ветеринаров. Так вот через лет двадцать будем сидеть в ветеринарной лечебнице. Забежит миловидная женщина, а на руках у неё кот раненый. Раненый или, допустим, с диареей. Ну, плохо котику, в общем. Женщина такая: «Врача! Срочно врача!». Мы такие с Ленкой подбегаем, с инструментом, с таблетками: «Мы врачи, что случилось?» А женщина увидит нас, во взгляде появится испуг, затем неприязнь. Она сделает шаг в сторону. И сквозь слёзы отчаяния: «Какие же вы врачи! Вы воры!» Так нам придётся уезжать в другой город, чтобы нас никто не знал. А вдруг приедем так в глубинку, будем устраиваться, а главный ветеринарный врач нам: «Хм… а не те ли вы воры-ветеринары? Наслышан, наслышан». И всё, на карьере можно крест поставить.
«Авось пронесет» - железный аргумент, благодаря которому мы всё-таки решились на ограбление. С собой сумка для подсолнуха и нож для того, чтобы срезать его со стебля.   

***

Она крепко сжимает в руке нож, лезвием к ладони - так она пытается скрыть его от посторонних глаз. Как жаль, что на её долю выпала самая грязная часть работы. Что ж… и мне придётся нелегко.
Ленке предстоит срезать подсолнух со стебля и спрятать его в сумке. Я же должен отвлекать старушек. Старушичья база находится всего в нескольких шагах от подсолнуха. И бабки этак боком к клумбе сидят. Один случайный поворот головы и всё – Ленка поймана с поличным. Я должен всеми правдами и неправдами держать внимание старух на себе.
Их трое. Одна в сером пальто, голова чуть не полностью укутана в цветастый платок. Глаза добрые, но с хитринкой. Вторая бабка черноволосая, раскудрявистая, в черном свитере. Глаз недобрый, подозрительный. Третья старуха всех страшнее – совершенно беззубая, оттого рот её скривлен, будто в злой усмешке. Кажись, что она уже меня раскусила. Хоть и без зубов. А как тут не раскусить – подошел какой-то мальчуган, смотрит такой по сторонам, молчит. Старухи, конечно, на меня смотрят. Та, что с подозрительным глазом, спрашивает: «Потерялся поди?»
- Потерялся, да – говорю.
Говорю, а сам вижу, голова крайней старушенции как-то опасно в сторону клумбы склонилась. Я раз – на скамейку сел, чтоб голова-то старушачья на меня повернулась.
- Не местный? – спрашивает подозрительная бабка.
- Точно! – говорю – не местный. Вот автовокзал ищу.
- Так, тут вокзала рядом нет.
А то я не знаю. Глупые старухи. Говорить ещё с ними. Врать в три короба. А я врать вообще не люблю.
- Тебе внучёк в ту сторону надо идти. Далеко тут. На автобусе лучше езжай. Деньги-то есть на дорогу?
- Неа – говорю – денег вообще нет. Я это… пешком. В ту сторону, говорите?
Надо было как-то тянуть время, а тема поиска автовокзала обещает быть исчерпанной.
- В ту, да – ответила подозрительная бабка. А та, беззубая, так и сверлит меня взглядом.
- Ладно хоть – говорю я – погода сегодня хорошая. Грех не прогуляться.      
- Да, погода сегодня хорошая. Всё лето бы так. Вот уж урожай бы был.
- Да – поддерживаю я – картошка вот уже уродилась неплохая.
- Картошка? – удивилась подозрительная бабка – рано картошку-то копать…
- Рано, да – я начинаю волноваться – ну, мы это… с родителями копнули разок, чтоб посмотреть как там дела… у картошки… хорошая вот растет.
Вот блин! Ещё два слова скажу и точно расколюсь. Старушки сразу всё поймут. Эта, что с краю, в пальто, голову свою укутанную повернёт, увидит, как Ленка подсолнух срезает, закричит: «Караул, грабят». Тут же и милицейские прискочат. Понятно, что я сообщник. Нам самую страшную статью напишут за то, что не просто грабили, а с таким коварным планом. Стратегически. С попыткой посеять смуту в народ. То бишь в старушек. И всё, считай тут уж не то, что ветеринарами не стать, а свободы не видать. За воровство ведь в тюрьму сажают. Судить будут. Судья скажет: «тут и думать нечего, воруют – в тюрьму».
Пока в моём воображении судья зачитывал приговор, на клумбе мелькнула Ленка. Машет мне рукой, показывает на сумку, мол, дело сделано.
Тактично, но очень торопливо прощаюсь со старушками. Мол, пора бы и на автобус бежать.
Подбегаю к Ленке. Смотрим друг на друга и понимаем, что вот-вот старухи заметят отсутствие подсолнуха и всё поймут. Что делать? Бежать! Бежать, что есть сил.
Себя не помня прибегаем ко мне домой. Не пойманы! Мы сделали это! «Выкусите, старушенции!»
Радости пришёл конец. Подсолнух оказался недозрелым. Семечки ужасно невкусные. И как-то противно на душе стало. Получается же как: не себе, не людям. Через месяц бы подсолнух созрел, бабульки бы его поделили, внучарам своим семечек нажарили. Радовались бы. А сейчас вот лежит этот растерзанный подсолнух, хоть выкидывай. Очень обидно. Так рисковали. Свободой, карьерой. А толку никакого. Это всё потому что нечестно мы поступали. Я это сразу понял. И Ленка тоже. Пельмени переварились – потому что картошку украли. Подсолнухом насладиться не получилось, потому что своровали. Мы ж его не сажали. Не ухаживали за ним. Что нам, взял да сорвал. Вот так. Стыдоба одна.
- Лен, давай договоримся, что никогда, совсем никогда не будем больше воровать.
- Больно надо. Толку от этого воровства никакого. Стыдно только.
Так и решили. Теперь остаётся только надеяться, чтобы никто, ни миловидная женщина с котиком, ни подозрительная старушка, никто из садовников, ни милицейские никогда не узнали о наших грязных делишках. Теперь они в прошлом.