Из самых лучших побуждений

               
         
               
      К очередям по любому поводу все мы давно привыкли, считаем их неизбежным, нет, не злом, обыденным фактом нашей жизни. Они, как природное явление, которое можно лишь наблюдать, но предотвратить невозможно, разве с той или иной степенью вероятности предсказать, как прогноз погоды: сегодня в северо-западных областях наблюдаются очереди слабые до умеренных, на юге шквал очередей прерывистый с циклонами и антициклонами.
     Где только ни приходилось мне стоять в очередях: в магазинах, за дефицитом – там тематика диалогов, монологов, отдельных реплик  и перебранок, согласно сценарию и месту действия, крутится вокруг всего того, что вдруг неожиданно «выбросили», оно может иссякнуть, и ты останешься «с носом», "нашумевший" кинофильм тоже может вызвать подобный ажиотаж, хотя, бывает, некоторые зрители, выходя после сеанса, чертыхаются, незаметно сплёвывают и кратко рецензируют: "Много шуму из ничего".
      Не помню, по какому поводу в тот раз мне пришлось занимать очередь. Спросил: «Кто последний?», услышал в ответ:
      -  Я. Только не последний, а крайний.
      -  Вы не правы. Нужно говорить «последний». Нормы русского языка рекомендуют именно так отвечать на подобный вопрос. 
      - Последний, - возмутился он, – это неприкрытое оскорбление.
      - В данном случае нет, - возразил я. – Русский язык богат и разнообразен. Одно и тоже слово может иметь много значений, оттенков и толкований. Вот и в данном контексте, где речь идёт о конечном в ряду чего-то, конгениально, то есть родственно какой-то ситуации, говорить «последний».
      Мы продолжали медленно двигаться друг за другом в очереди, которая жила своей обычной жизнью. По ходу её обсуждались в основном две темы - медицинская и кулинарная:
      - А вы припарки из горчицы пробовали?
      - Так у меня голова болит, а не ноги.
      - Ну и что. Горчица, она ударит по всем частям тела. И по мозгам,  и по ногам.
      - У моей невестки аналогичный случай был. Закололо в боку. Потом в груди. Она к врачу. Он её огорошил: беременная, говорит, вы, на третьем месяце.
      - Ну, мне беременность не грозит, я уже нянчу двух внучат.
      - Как!? Вы не  умеете готовить гаспачо? Сейчас я вас научу. Это холодный томатный суп. Берёте помидоры, огурцы, сладкий перец…
      И вдруг эту миролюбивую болтовню прервал чей-то высокий женский полукрик, полувизг:
      - Да куда же вы прётесь, молодой человек!
      - Не ори, старая дура!
      Ого, поворот. Как по команде «Свистать всех наверх!», очередь мгновенно встрепенулась, будто в её дряблое тело впрыснули возбуждающую инъекцию или приложили к груди электрический разряд.
      Нарушителем спокойствия оказался здоровенный «парниша» лет двадцати пяти. Расталкивая встречных и поперечных, он неудержимо рвался вперёд, как экскаваторный ковш вгрызаясь в людскую массу. Вслед ему неслись крепкие выражения и самые мрачные пожелания: «Чтоб ты сдох!», «Бог тебя накажет!». Но Бог был занят более важными делами, отвлекаться на мелкий бытовой эпизод ему не пристало по рангу, а на «Чтоб ты сдох», он вполне уверенно отвечал: «Я ещё вас переживу».
      Вот он уже на «передовой», вот оттолкнул стоявшую впереди женщину, вот уже почти воткнул голову в заветное кассовое окошко.
      - Ты куда, Одиссей, от жены от детей? – пошутил я и положил ему на плечо руку.
      Он обернулся и послал меня далеко и ещё дальше.
      И тут я не выдержал. Схватил его за шиворот, и за «шкирку» выволок на открытое пространство. О-о! Что тут началось! Крики «браво!», «бис!»  смешались с рассудительными: «Так его!», «Поделом ему!»
      Краешком сознания я отметил некоторую экзальтацию этих оваций, подумал, что здесь не сцена, а я не артист, произнесший коронный монолог из трагедии «Гамлет». Но мысль эта не успела закрепиться, потому что мой противник сжал кулаки, соорудил на лице устрашающую гримасу и двинулся на меня с явно предсказуемыми агрессивными намерениями. Пришлось решать тактические задачи, стратегическую я как будто решил: на радость публике  «перекрыл кислород» этому нахалюге.
      Ещё мгновение и его кулак врежет мне, как принято говорить,  «между глаз». И он-таки врезал. Я едва устоял на ногах, покачнулся и тут во мне взыграло чувство оскорблённого достоинства. Я вспомнил, что в юном возрасте занимался в секции карате, и даже заслужил там жёлтый пояс. Немного, но сэнсэй меня хвалил, ободрял, отмечая при этом, что мне не хватает твёрдости, мол, мягкий я, слабохарактерный.
      Из глубин памяти всплыл какой-то приём, и в ответ на его удар я выгнул в колене ногу и лягнул его изо всей силы, не заботясь уже о том, насколько это соответствует правилам карате. Но, тем не менее, я сбил его с ног, он промычал какое-то ругательство и встал на карачки, собираясь продолжить бой. Я не дал ему этой возможности. Бросился на него всей грудью и, гневно сверкая подбитым глазом, прижал к земле.
      Опять послышались крики всенародного одобрения, а одна пожилая женщина на радостях вынула из хозяйской сумки бельевую верёвку и протянула мне её со словами: «Свяжите этого гада», а то он вас совсем изувечит. Верёвку не забудьте потом вернуть». Когда «потом» она не уточняла.
       В общем, с горем пополам удалось связать его, поставить на ноги и теперь он стоял, скрипя зубами, и размахивая руками. Да, руки его оставались свободными, и это представляло серьёзную опасность.
      - Руки, руки, ему свяжите! – кричали со всех сторон. – Ой-ой-ой! У него же в руках вся его сила. Как у Кощея! В огненном пальце!
      На этот раз вспомогательный подсобный материал мне пожертвовал старичок, предложивший дребезжащим голосом:
      - Вот возьмите шнурки от ботинок. Я их сцепил, длинная верёвочка получилась. Не сомневайтесь, шнурки новые, крепкие, я их недавно купил.
      Он подумал, что-то прикинул в уме и добавил:
      - Только не забудьте их вернуть. Когда окончите экзекуцию.
      Я схватил упакованного со всех сторон мужика за руки и крепко связал их морским узлом.
      Но он не сдавался. Перестав работать руками, он продолжал работать языком. Во все стороны разлетались его угрозы, оскорбления, и даже нецензурные выражения. Публика реагировала весьма активно:
      - Да чего вы с ним цацкаетесь!
      - Хватит терпеть!
      - Сдайте его в милицию!
      - Да, да, давайте отведём его в милицию!
      - Что ж,  - согласился я с общественным мнением, - давайте доставим его в милицию. Кто со мной!
      На этот раз никто почему-то не отозвался.
      - Ну! Ну же!
      А в ответ тишина.
      - Ау! Кто пойдёт со мной свидетелем?
      И опять ни гу-гу. Будто слово «свидетель» отрезало всем язык.
      Экспрессии маловато, подумал я, и вспомнил, как мы с отцом ходили на парад по случаю годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции. Там эта самая экспрессия исходила прямо от трибуны. Оратор у микрофона провозглашал лозунги и призывы, и народ моментально воспринимал их и реагировал.
      - Привет народам братских стран! – раздавалось с трибуны. – С нами, в одном строю, по пути, начертанному Ильичом, трудящиеся Марокко и Мозамбика, Мавритании и Малайзии! Весь мир сегодня отмечает годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, а это значит, что идеи Ленина
живут и побеждают! Ура, товарищи!
      В ответ раздавалось многократно повторенное «Ура!», «Ура!», «Ура!».
      Да, хорошее было время. Люди понимали друг друга с полуслова. А сейчас? До этих охламонов не достучишься. Никакой гражданской активности, никакой  тебе солидарности. Засранцы! Я же из-за них ввязался во всю эту историю. Мог бы остаться посторонним наблюдателем. Нет, вступился за них. Из чувства поруганной справедливости. Из самых лучших побуждений. И что же? Никто из них не хочет пройтись в околоток со мной за компанию. А как подначивали! Как науськивали! Это из-за них я получил фару под глазом.
      Я прокрутил в уме дальнейшее развитие событий.
      Ну, приведу я этого типа в милицию. Там спросят: «Что случилось?». Я объясню, покажу «вещественное доказательство» - подбитый правый глаз. Дежурный опять спросит «Есть свидетели случившегося?» «Нема», - отвечу я, - а разве этого недостаточно? - сверкну глазом». «Этого? – переспросит милиционер. А вот мы сейчас послушаем. Это вы нанесли ему травму? – обратится он к парню». «Что вы! Это он сам стукнулся о косяк двери. Это он матерился и оскорблял старушек. Вот ещё связал меня, потому что бугай, любит показать свою силу».
       Дежурный посмотрит на меня грустным, всё понимающим взглядом и выдаст своё резюме: «Дело мы открывать не будем. Зачем нам лишний глухарь? А если и откроем, то без всякой юридической перспективы. Вам оно нужно?»
      - Не нужно, - отвечу я.
      И мы уйдём восвояси из отделения милиции.
      А сейчас  мы стояли друг против друга, и мой визави улыбался, прекрасно расшифровав ход моих мыслей.
       Наконец он не выдержал,
      - Слушай, хватит играть в благородство. Сними с меня эти чёртовы оковы.
      Я развязал его и сказал на прощанье:
      - Иди отсюда. Но на глаза мне больше не попадайся.
      - Надеюсь больше не встретиться, - ответил он.
      И мы разошлись в разные стороны. В тот же момент, откуда ни возьмись, появилась та самая пожилая женщина и вежливо спросила:
      - Вам верёвка больше не нужна?
      - Нет, - возвратил я верёвку.
      Вслед за женщиной шаркающей походкой ко мне подошёл старичок с аналогичной вопросом?
      - Шнурки вам уже ни к чему?
      Шнурки я тоже возвратил их хозяину.
      Сам остался ни с  чем. Если не считать синяка под глазом.