Лжец

Свет погибающего фонаря, пронзенный ледяными и острыми струями осеннего ливня, желтой дымкой ложился на пустынную дорогу, обрамляя златистым кругом застывший, словно бездвижный монумент, силуэт девушки, зябко сжимавшейся от пронизывающего дыхания ветра.
«Только бы успеть. Лишь бы успеть…»
Жаркий шепот разрывал безлюдную тишину, наполненную лишь грохотом воды и отдаленным стуком копий херувимов о броню мрачных демонов… Лишь хмурые дома слепо вглядывались в темноту пустыми глазницами темных окон, разыскивая в гремящей мгле маленькую фигурку, тщетно борющуюся с обезумевшей стихией.
«Лишь бы успеть…»
Небрежно сложенный лист бумаги, надежно спрятанный за пазухой, жег грудь девушки, бегущей по мокрой ночной улице. Капли дождя или слезы текли по лицу ее? Неизвестно. Лишь едва слышный шепот срывался на крик: «Успеть, во что бы то ни стало!»
Бесконечные ступени… И вот наконец настороженно скрипнула стальная дверь, и пожилая дама, возникнув в проеме, в удивлении отступила назад, пропуская вперед ночную посетительницу.
- Женя? Что ты делаешь здесь так поздно, детка?
- Алекс дома? Прошу, ответьте мне! – место ответа воскликнула девушка и едва не упала, крепко вцепившись в руку испуганной хозяйки.
- Да. А где же ему еще быть?
- О! Тогда взгляните на это, - воскликнула гостья, разметав по плечам влажные кудри, и бережно протянула согретый сильным молодым сердцем конверт. В сафирных очах ее горела такая решимость, что женщина невольно повиновалась. Пробежав взглядом несколько строк, она удивленно взглянула на Евгению, и неуверенно произнесла вдруг севшим голосом:
- Должно быть, это чья-то жестокая шутка. Ведь с Сашей все в порядке. Он идет на поправку и даже поужинал с аппетитом…
- Я так и подумала. Но, обнаружив это на своем столе, ужасно разволновалась. Казалось, рассудок покинул меня, ибо я, ни секунды не раздумывая, бросилась к вам. И вот… - девушка покраснела, смущенно комкая в руках край мокрого шарфа. – Простите за то, что причинила вам неудобства.
- Может, пройдешь? Негоже на пороге стоять. Не чужая, все-таки.
- О, нет, я не желаю более смущать Вас. Разрешите лишь убедиться, что с Алексом все в порядке, - Женя молитвенно сложила ладони, вглядываясь в доброе лицо женщины. – Я умоляю Вас…
- Разве я похожа на изверга? Прогонять родную племянницу из дома, причем на ночь глядя… Проходи. Немедленно, - мягкий тон хозяйки зазвучал повелительными нотками.
- Благодарю, - девушка улыбнулась и в тот же миг красота ее, скрытая в уголках губ, вспыхнула ярким пламенем, озарившим тесную прихожую.
Пожилая женщина улыбнулась в ответ и, бросив мимолетный взгляд на свою ночную рубашку, попыталась прикрыться руками, ворчливо прибавив:
- Ну, что же ты стоишь? Раздевайся. И побыстрее.  Застала меня неглиже, так еще и копается…
Улыбаясь про себя, Евгения проскользнула в уютную кухоньку, мирно гревшуюся в свете тусклой лампы. Чайник хитро сверкал блестящими боками, зазывая, словно базарный пройдоха, за бесплатно насладиться маленькими радостями жизни, чтобы затем расплатиться ценой вдвое большей, чем сама жизнь. И лишь улица рыдала, заглядывая в дом сквозь влажные стекла, но ни одна слеза не упала на пестрый линолеум, словно хмурая ночь плакала внутрь себя, захлебываясь в собственной тоске и гордом одиночестве…
Вглядевшись в непроницаемую мглу, царящую за окном, девушка судорожно вздохнула, ощутив, как волна ужаса и безысходности нахлынула на нее, словно вновь сорвавшись со строк странного послания, которое Евгения, придя из школы, обнаружила на своем письменном столе.
Кузен ее, Александр – крайне болезненный мальчик шестнадцати лет – уже месяц не вставал с кровати, к коей был прикован тяжелой формой пневмонии. Но письмо от него, запутанное и пугающее, словно переплетение бесконечных коридоров лабиринта, не имевшего выхода, белело на обшарпанном столе, храня в себе мрачную тайну, некое Знание, тщательно спрятанное. Так маньяк, с присущей лишь ему торжественной  жестокостью, продумывает следующее изощренное преступление, следуя одному ему известной истине, логически безукоризненной, но страшной цепи чужих страданий…

«Может быть, ты испытывала это… Или слышала? Теперь знай, дорогая сестра, что есть жизнь на краю, что есть зыбкая грань меж страданием и болью… Ты узнаешь, что значит Правда.
Я болен, но виной тому не вирус, гложущий плоть, а мысли, разрушившие разум. Знаешь, сестренка, как страшно, подойдя к зеркалу, не узнать собственных глаз в бликующем стекле? Говорят, это признак безумия… Может так, но мне кажется, дело в Пустоте, навек засевшей в моем сердце, насквозь прогнившем, отравленном ядом приторно сладкой лжи. Но нет, я никого не осуждаю. Должно быть, это мне не хватило сил достучаться до истины.
Люди… Они подобны зеркалам. Вглядись в них – те же руки-ноги, даже мысли, но лишь сотри блестящий слой - и за прозрачным стеклом вспыхнет яркими красками целый мир. Чужой мир…
Помнишь, как десять лет назад, в день моего рождения, мать моя собрала всех родственников. По натуре своей я был пуглив и асоциален, и потому жался к стене, словно больной волчонок, пойманный детьми во время прогулки. И сколько не давай зверьку пищи, он будет отвергать ее, даже будучи совсем истощенным…
Так и я молчал, размышляя о чем-то, мрачно глядя на шумный гостей. А ты, белокурая принцесса, хоть и была старше меня, но села рядом со мной, стараясь растормошить, лепетала, как лесной ручеек, который, едва появившись из недр земли, исчезает в высокой траве… Помнишь, как в тот день ты предложила мне свою дружбу? И как я, хоть и был очарован твоей непринужденностью, отказал тебе…
Глупец. Сколько лет я укоряю себя за минутную слабость, за не к месту проснувшуюся гордыню, что воздвигла непреодолимую стену между мной и миром, навеки отделив нас друг от друга…
За обиду, нанесенную любимой… 
Знай, Женечка, что самоедство есть худшее в мире наказание.
Люди привыкли делить этот мир на противоположности, но, если задуматься, все ли числа делятся без остатка? Говорят, что некоторые вещи невозможно простить. Но взгляни на ситуацию со стороны обидевшего тебя, и  увидишь, что его можно понять. Серийные убийцы, воры-рецидивисты, сам Сатана... То же отражение, тот же человек, но... Даже прозрачные стекла, к сожалению, бывают искривленными. Взгляни чрез такое стекло на свой мир и увидишь ужасные вещи, в то время как кривая, "неправильная" реальность будет казаться обычным делом.
Так и ты, взглянув на прожитую жизнь через призму чужого мнения, невольно замечаешь, что совершил великое множество ошибок. Но, увы, невозможно простить себя за содеянное так, как ты делаешь это со своими врагами, ибо это твоя реальность, твое "зеркало Души". И вот уже начинаешь стегать самого себя, разрушая тот мир, что построил собственными руками. А ведь это бывает намного больнее тех ран, что наносят нам близкие...
Страшно... Жизнь все больше походит на ходьбу босиком по лезвию меж сотней острых шпилей. Шаг влево, шаг вправо, вперед... Куда бы ты ни свернул, везде ждет боль. Но, как бы то ни было, делать шаг назад еще больнее, ибо все равно придется продолжать свой путь, но тогда и ран себе нанесешь гораздо больше, не так ли?
Ах, если бы только научиться не оглядываться, научиться смиряться с тем, чего уже не вернуть!.. Но, увы, это всего лишь мечта... Поэтому так ли хорошо это самое многоликое Познание? В мире лучше живется тем, кто не ищет смысла, не ищет ответов на вопросы. Ведь иначе нельзя не копаться в себе и других, бередя старые раны и ломая чужие судьбы.
Зигмунд Фрейд говорил, что когда человек начинает задумываться о смысле Жизни или о Ее ценности, это означает, что он болен… Да, я болен. Болен Гордыней и Ложью, застилающими очи подобно бархатному покрывалу. Я слеп, я не вижу никого, кроме себя. И сколько раз я лгал всем вокруг, изворачивался, стараясь хотя бы в чужих глазах подняться на пьедестал, который создал в собственном воображении! Искал в Том, «своем» мире достоинства, но, плутая по Зазеркалью, лишь все больше убеждался в собственной ничтожности… Видел лишь пустоту и свое тупое безразличие по отношению к другим людям, при этом искренне считая, что это они безразличны ко мне…
Я ненавижу себя, Женечка, ненавижу свою жизнь… Мне надоело лгать: миру, тебе, самому себе и еще кому-либо. И сегодня - да-да, именно сегодня – я воплощу в реальность свою самую сокровенную мечту. Но сначала позволь мне признаться… Я любил тебя с тех пор, как увидел тогда, будучи еще мальчиком. Мне всегда не хватало искренности вроде той, что живет в твоем сердце. Береги его, сестренка. И… прощай.»

...Женя осторожно прокралась в спальню брата, стараясь не разбудить его шорохом собственных шагов. Мягкая Тьма, напуганная лучом света, просочившимся в комнату, забилась в угол, кутаясь в теплую шаль. Но стоило прикрыть дверь, как Она бросилась на златистый осколок и, злобно шипя, вцепилась в него тонкими длинными пальцами, сжимая все сильнее в бессильной злобе...
Алекс разметался в бреду, но голова его покоилась на подушке, отбрасывая четкую тень на неровную стену. Зубы, крепко стиснутые, тонкой полоской белели во тьме, словно сдерживая те страшные слова, что годы таились в таинственном Зазеркалье, стремясь вырваться наружу, но, сдерживаемые рассудком, лишь разъедали пылкое юношеское сердце... Нечто пугающее и одновременно прекрасное таилось в этой вечной борьбе Чувств и Разума, как и в слиянии Жизни и Смерти, создавших единое целое в порыве вдруг нахлынувшей страсти…
Девушка опустилась на колени рядом с кроватью брата, вглядываясь в его тонкие, даже немного женственные, черты. Он был так одинок… Мрачный философ, искавший Смысл… Как хорошо, что это письмо – всего лишь чья-то шутка. И Саша лежит пред своею возлюбленной, такой молодой и… наивный. Совсем еще дитя.
Женя протянула руку, дотронувшись до узкой ладони Александра, и вдруг отпрянула, охваченная животным ужасом…
За окном уж пробуждался новый день, тщетно гонящийся за своей черноволосой невестой, каждое утро сбегающей из под венца… Так и сейчас она пряталась в темных углах, в складках одежды, стараясь остаться незамеченной, и с любопытством взирала на молодую девушку, свернувшуюся калачиком на ледяном полу…
Смерть черным пятном неумолимо расползалась по одеялу…
Он не солгал.