Путешествие Ерофеича

- Я, вообще, по натуре домосед. Не люблю никуда ездить. Не имею желания. Да и смысла никакого в этом не вижу. Для здоровья пользы никакой, вред один. Ещё Александр Сергеич наш сказал:
Охота к перемене мест –
Весьма мучительное свойство,
Немногих добровольный крест.

Дмитрий Ерофеич закрыл медицинский шкафчик, вытер усы, взял сухарик и продолжал:
- А если посмотреть что, так я по телевизору больше видел, чем те, которые ездят. Тут один из Вьетнама приехал. Хвастается: и черепах-то он ел, и акулу ел, и червяков всяких там поганых ел… Я его спрашиваю: «Ты сердце кобры ел?» Он удивился даже.

- Откуда, - говорит, - ты про сердце кобры знаешь? Это очень дорогое блюдо!
А я ему взял и рассказал подробно: как его готовят, как едят, и чем запивают. Потому, что я из телевизора узнаю в сто раз больше, чем вы в своих путешествиях. Хоть в доску заездитесь! Да ещё такие деньжищи тратите. А я ещё пацаном товарища Шнейдерова в «Клубе кинопутешественников» регулярно смотрел.

Сколько раз я из нашего городка уезжал можно по пальцам пересчитать. И всё по необходимости. А уж за границей так и вовсе, всего один раз был. В армию, это понятно, на два года – долг Родине отдать. Да! Ещё лет через пяток после армии ездил к корешу своему армейскому Лёвке Старикову. Но это же – святое дело! Очень уж он меня приглашал. На речном флоте он работал. На крупнейшем в Сибири водохранилище. Лёвка тогда повышение получил – капитаном его на новое судно назначили. «Приезжай, - пишет,- Димка, в июле – золотое время. И накупаемся, и нарыбачимся, и теплоход мой новый посмотришь, зверь – машина!».

 Я думаю – почему бы не поехать? Семьёй не обременён. Ни котёнка, ни ребёнка, как говорят. На большой реке я ни разу не был, кораблей не видел. Да и городов-то больших не видел. Прослужил в тайге на точке, в РВСН* (ракетные войска стратегического назначения).

Решился я. Поехал. От нас туда полторы сутки поездом. Я  говорил, что путешествовать не люблю. Мне уже там, в поезде, не понравилось. Ну, думаю, раз так неудачно поездка начинается, то добром и не закончится. Досталась мне в купе верхняя полка. Напротив, тоже на верхней, мужичок лет сорока. Он, как лёг, сразу уснул.
Я полежал, почитал книжку. Вот время к обеду. Мне маманя с собой чего-то там приготовила. Надо бы перекусить. А две тёти, что на нижних полках, обе в два обхвата, как сели завтракать, так всё ещё не прекращали. И, постепенно, значит, завтрак у них в обед перешёл. Ну, думаю, не буду мешать, пусть покушают. Я потерплю. Дело к вечеру. Сосед мой по верхней полке перевернулся на другой бок и дальше спит. Больной что ли? Посмотрел вниз – тётеньки ещё едят. Ну и хрен с ними! Я уже привык без еды. Зато в туалет не бегать. А то там, около туалета, целый цыганский табор едет. Всё равно в него не попасть. А сосед мой, между тем, продолжает спать.

 Вот к вечеру эти две тётки обо мне обеспокоились:
- Паренёк, а ты чаво не ешь? Слезай, покушай! А может у тебя нечего, так сидай с нами. У нас хватит и на тебя.
А сами, значит, продолжают свою непрерывную трапезу. Я говорю:
-Спасибо, конечно, только я не хочу. Я уже спать хочу.
-А чего дружок-то твой весь день спит, болеет что ли?
-Да не дружок он мне. Спит и спит. Вроде живой.
Вот так я и доехал. За тридцать шесть часов так и не поел, и не попил. Словно в спячке, как медведь какой. Сосед мой тоже только к самому вокзалу проснулся и сразу в туалет побежал. У него, оказывается, под подушкой была ещё одна подушка, кислородная, с вином и шлангом. Он через этот шланг винцо всё время потягивал, потому и спал без просыпу.

Наконец мы приехали. Распрощался я с соседями по купе. Вышел на привокзальную остановку. Заглянул ещё раз в бумажку с адресом. Стал ждать автобуса. Вместо большого автобуса подошёл какой-то микроавтобус, в общем, УАЗик импортный. В нашем городе такие тогда не ходили, всё больше ПАЗики.

 Вошёл я в эту маломерку. Кондуктора нет, места, естественно, все заняты. Билеты покупаем у водителя. Обилетил он всех, поехали. Минут сорок пробирались по городу. Потом выехали на прямую и помчались к новому городу на левобережье, где Лёвка Стариков жил.
 
Мне всё интересно в незнакомом городе. То в окно посмотрю, то за пассажирами наблюдаю. Паренёк, что зашёл на последней остановке, уронил на пол пятачок. Немного подумал – поднимать или нет? Потом всё-таки решил поднять. Наклонился – и вдруг громко так пукнул. Ну, мало ли, с кем не бывает? У нас в деревне бы и внимания не обратили. А тут одна старуха злоязычная, сразу видно, городская, не удержалась от замечания:
- Чего уж, молодой человек, из-за пятака так жопу-то рвать?

Пассажиры все взрываются хохотом. Сидевшая на переднем сидении девушка, видимо, с насморком была. Так фыркнула, что у неё из носу надулся огромный пузырь и лопнул. Пассажиров охватил второй приступ хохота. Водитель, естественно, всё это видит в зеркало заднего вида, принимает вправо и резко тормозит. Девушка как раз рылась в своей сумочке, носовой платок, видимо, искала. Силой инерции её подняло с сидения, и она упала головой вниз, к водителю. Всем нам на обозрение представилась её попка. У городских-то девок вместо трусов, так, ленточки какие-то. А я держался одной рукой за верхнюю петлю, в другой руке сумка. Меня от резкого торможения так крутануло, что я не удержался на ногах и головой упал прямо меж ног этой голозадой девице.

 Пассажиры все ржут. Шофёр, лёжа на руле, содрогается в конвульсиях смеха. В общем, не поездка, а горе какое-то! Мы все, кто упали, постепенно поднялись. Водитель попросил всех пассажиров не устраивать цирк, так как он, дескать, отвечает за нашу безопасность. Ну слава Богу, дальше поехали.

 Лёва меня на остановке встречает. Как увидел, спросил сразу:
- У тебя такой вид, Митька, как будто ты сюда не на поезде ехал, а на метле с ведьмой  летел! Что с тобой?
- Ничего, - говорю, - особенного, просто трудно переношу путешествия и вашу городскую жизнь. А так всё нормально. Очень рад тебя видеть!
Пришли мы к Лёвке домой.

 Там его жена уже обед приготовила. Сели на кухне. Он рассказал, что работает сейчас капитаном-механиком на малом рыболовном сейнере под названием «Упорный», который приспособлен для научных целей. На эту навигацию его теплоход отдан по договору в распоряжение учёных - геодезистов  из местного НИИ, а может, из научной экспедиции какой, я уже точно не помню. Завтра они уходят в экспедицию вверх по водохранилищу в район села Нарымское. Меня он берёт с собой, чтобы я, значит, тоже хлебнул таёжно-речной романтики, а через десять дней, когда вернутся на ремонтно-эксплуатационную базу флота, он меня и домой проводит. Я, конечно, согласился с его планами, потому как своих у меня не было. Просидели мы до самой ночи. Вспоминали армейскую службу, ребят. Рассказывали друг другу про своё житьё-бытьё.

Утром к восьми часам поехали на РЭБ флота, где стоял «Упорный». Команда Лёвкиного теплохода, оказывается, состояла всего из трёх человек, включая его самого. Был у него первый помощник – штурман Боря Петрачевский, по прозвищу Петруччио и рулевой-моторист Коля  Свист, у которого прозвища не было, потому что Свист – это была его фамилия, а с такой фамилией, сами понимаете, и прозвища не надо.

Первый день предполагался на подготовку к рейсу. Но у капитана Старикова судно к рейсу уже было готово, и он, доложив начальству, что договорился на соседней базе провести регулировочные работы по судовому дизелю, направил свой теплоход на противоположный берег водохранилища, чтобы там, на пляже, отдохнуть денёк перед рейсом, набраться сил, ну и всё такое.
 
Пока шли к пляжу, Лёвка ознакомил меня с теплоходом. Показал кормовую и носовую каюты, камбуз, машинное отделение, ну, и ходовую рубку, разумеется. Дал покрутить штурвал, показал как из рубки дизелем управляют: «вперёд – назад – стоп-машина». Машину я водил, трактор тоже, поэтому управление малым рыболовным сейнером мне сложным не показалось.

Отшвартовались у пирса, где уже стояли с десяток однокаютных  речных катеров, по сравнению с которыми «Упорный» казался океанским лайнером. Рядом с пирсом был огромный пляж, на котором отдыхали сотни людей – жара стояла несносная, выше тридцати градусов.
 
Прежде чем купаться, решили отметить выход с базы. Быстренько накрыли на стол в носовой каюте: тушёнка, помидоры, огурцы, прочая зелень и, конечно, портвейн. Лёвка его запас изрядное количество.

Стариков, на правах капитана, произнёс первый тост:
- Предлагаю выпить за удачу в предстоящем рейсе и за нашего гостя, моего армейского друга Дмитрия Нечаева, с которым мы после дембеля ещё не виделись. В армии мы стали с ним близкими друзьями, потому что там видишь человека насквозь, знаешь, кто чем дышит и, вообще, армия – это место не для эгоистов и всяких там жлобов, а для нормальных пацанов. Армия их закаляет и вышибает из них все дурные мысли, иногда, правда, вместе с мозгами. Но нам с Димкой повезло, и вот мы снова вместе. Он приехал к нам по случаю моего нового назначения, потому что настоящий друг должен на праздник являться по приглашению, а на беду друга спешить безо всяких «SOS»!

Мы чокнулись и выпили по сто пятьдесят. И вовремя, так как я почувствовал, что меня знобит. Видимо, в поезде просквозило.
Потом слово взял Петруччио:
- Хотя и говорят, что плохая стоянка лучше хорошего рейса, но лично я в рейс выхожу с удовольствием, потому что флот – моя стихия. Как сказал поэт:
Заглушить рокотание моря
Соловьиная песнь не вольна!
Тем более что жена ворчит, денег ждёт. Так что, за удачный рейс!
 
 Коля Свист сказал самый короткий тост:
- Всё пропьём, но флот не опозорим!
После третьего стакана заметно похорошело. Поездка моя наполнилась каким-то большим смыслом. Эмоции достигли высшего накала. И я тоже сказал короткую, но пламенную речь про то, как я рад встрече с Лёвкой, знакомству с Колей и с Петруччио, и что поездку эту не забуду по гроб жизни. Как в воду глядел, едрёна-матрёна!

После моего тоста капитан-механик Стариков сказал, что на этом надо сделать перерыв. Команду свою отпустил на берег, по домам. Напомнив, что к пяти утра были на судне как штыки. Мне сказал, что ему тоже нужно уйти на пару часиков:
- Неси, Дима, стояночную вахту! Купайся, отдыхай. Если кто меня спросит, скажешь, мол, скоро будет.
 
Я снял одежду, надел свои модные купальные плавки с американским флагом. Оглядел себя критически. Вроде ничего, загорелый, сухой, мускулистый. Причёска вот только не городская. Волосы торчат. Ничего, пусть думают, что я речной волк из дальнего рейса.
«Упорный» был пришвартован так, что на пирс можно было сойти без трапа. Двинулся я на пляж. Немного пройдя, увидел девушку лет девятнадцати. Симпатичная такая. Лежит, загорает, книгу читает. Меня с портвейна очень на общение потянуло. Приземлился я рядом с ней, поздоровался.
- Разрешите, - говорю, - рядом с вами позагорать?
- Загорайте, - отвечает, - песка на всех хватит. – И от книжки своей даже не отрывается.
 
- Меня зовут Дмитрий. Я капитан вот этого теплохода под названием «Упорный»,-  неожиданно для самого себя ляпнул я. Смотрю, заинтересовалась, на меня посмотрела, на сейнер наш.
- А что делает такой большой корабль на пляже рядом с лодочками?
- Зашли с командой искупаться, косточки погреть перед дальним рейсом. Команду я отпустил на берег – попрощаться с жёнами. А поскольку сам холостой – несу вот  капитанскую стояночную вахту. А вас как зовут?
- Зина, - говорит, - меня зовут. А что означает татуировка у вас на плече?
И показывает на армейскую татуировку «РВСН». Я не растерялся. Я, вообще, находчивый, когда выпью:
- Это означает «Российская военная северная навигация». Сейчас вниз по реке уходим на Север, а там северным морским путём прямо на Магадан.
 
- Шутите?
- Какие могут быть шутки? Хотите посмотреть теплоход?
В общем, уговорил я её пройти на борт «Упорного». Она рассказала, что студентка. Перешла на второй курс. На лодках каталась. Больших судов не видела. Спустились мы с ней в машинное отделение.  Показал ей судовой дизель. Поднялись в ходовую рубку. Разрешил покрутить штурвал. Зина смеётся. Всё интересно ей. И тут вдруг то ли портвейн в голову ударил, то ли температура у меня поднялась. Ни с того ни с сего предлагаю ей:
- Хотите, Зина, я вас прокачу?
- А разве можно одному, без команды?
- Опытный капитан,- заявляю, - с МРСкой и без команды справится! – и запускаю дизель.

Она мне:
- Может не надо? Я боюсь!
- Со мной, Зинуля, не пропадёшь, ничего не бойся! – Сбегал я, снял с кнехтов носовой и кормовой швартовые концы. Закачался «Упорный» на речной волне. И тут мне самому страшно стало. Что я творю? А отступать уже некуда – на карте мужская честь! Хорошо, что теплоход стоял носом в акваторию водохранилища, а не к берегу. Это упрощало мою задачу.
 
Положил я руки на рычаги управления дизелем. Дал малые обороты и перекатал штурвал чуть влево. «Упорный» вздрогнул и пошёл вперёд, удаляясь от пирса.
- Поплыли! Поплыли! – захлопала в ладоши Зина. А меня уже холодный пот прошиб:
- Точно, - говорю, - Зина, именно «поплыли».
Отошёл я от пирса метров на сто, вижу – кругом нет никого: ни купальщиков, ни лодок. Стал делать оборот. Развернул судно и двинулся по направлению к пирсу. Сам соображаю, а дальше то что? Одному никак не пришвартоваться. Тем более так, как стояли – правым бортом. Для этого ещё оборот делать надо, а вокруг людей в воде полно. А, думаю, какая разница! Прижмусь к пирсу левым бортом, а там видно будет.

 Прижаться-то я прижался, только судно продолжает по инерции двигаться вперёд. Поздно я догадался реверсом назад отработать. Всё-таки носом толкнул впереди стоящий катер. А дальше, по принципу домино, и все остальные получили удары. У них в каютах, наверное, и пиво, и телевизоры со столов попадали. Выскочили все, кто в катерах сидел. Кто в трусах, кто в халатах. Трясут красными животами, кричат:
- Эй, на «Упорном»! Вы что творите? С ума посходили?
Я из рубки хотел быстро выскочить, да о комингс запнулся, порог то есть по-сухопутному, и как шлёпнусь во весь рост на палубу. Слышу вопли:
- Так он же пьяный, сейчас все лодки в кучу соберёт!

Я вскочил и им отвечаю:
- Какой я пьяный? У меня матроса нет! Примите, хотя бы, носовой конец!
Бросил я им эту злосчастную верёвку. Помогли мне мужики привязаться к пирсу. Поматерились ещё минут пять и ушли допивать своё пиво.
 
Зина смотрит на меня:
- По-моему, Дмитрий, вы слишком переволновались для опытного капитана?
- Точно, - киваю, - не капитан я, дублёр. А капитан сейчас придёт. Это мой друг. Пошли вниз, в каюту.

Через десять минут является на борт Стариков. Да не один, с какой-то мамзелью. Смотрит на меня и глаза страшно выкатывает. Оставили мы девушек в каюте, вышли на палубу:
- В чём дело, - спрашивает меня, - почему судно левым бортом пришвартовано?
Рассказал я ему, как получилось. Извини, говорю, друг Лёва, захотелось перед дамой покрасоваться.
- При чём тут твоё «извини»? Левым бортом к пирсу вообще  нельзя было швартоваться! Ты посмотри – здесь был кронштейн для эхолота, ты его срезал о пирс. Как мы в рейс пойдём? Геодезисты не смогут работать! Зачем ты эту девчонку притащил? Женщина на корабле – к несчастью!
 
Ну что ты будешь делать!  Тут я совсем расстроился. А Лёвка почесал затылок и говорит:
- Ладно. Завтра с утра снова на базу заскочим. Совру что-нибудь. Чуть задержимся и кронштейн приварим.
Я немного успокоился – всё не так страшно, оказывается:
- Лёва, пошли вниз, там девушки ждут – может, твоя к счастью пришла?
Он посмотрел на меня и заржал.

Просидели мы с девчонками, пока не стемнело и портвейн не кончился. Стариков свою проводил. Я пошел провожать Зину. Сначала до пляжа только хотел, но заболтались, да и темно было – не чувствовалось, что по улице идём. Незаметно подошли к общежитию. Оно всего-то в километре от пляжа было. А я в одних американских плавках. Хотел было идти назад, а потом думаю: «А как же я дорогу-то найду? Темно уже, да и не запомнил, как мы шли». Высказываю свои опасения Зине. Она говорит:
- У нас много свободных комнат. Каникулы ведь сейчас. Если хочешь, переночуй в общежитии. Утром уйдёшь.
 
Я согласился. Вахтёр отлучилась куда-то, мы и проскочили. Зина, оказывается, одна в комнате жила. Я её спрашиваю:
- Зачем мне тогда в другую комнату идти?
- Хорошо, - согласилась, - заходи. Только, чур, не приставать, а то в коридор выставлю!
- Конечно, какой разговор! Зачем мне в коридоре ночевать?
Легли мы спать. Она на одну кровать, я – на  другую. Подождал минут десять. Пошёл, лёг к ней. Молчит. Пошёл в атаку. Как саданёт локтем в бок:
- Лежи тихо! А то вправду выгоню!

В общем, сделал я ещё пару безуспешных попыток. Потом сон меня сморил после выпитого, я и уснул возле неё.

Просыпаюсь, в туалет хочу, не могу. Встал. Свет не включаю, чтобы Зину не будить. Нашарил кое-как плавки, надел. Вышел в коридор. Пошёл искать туалет. Общежитие новое, непонятной планировки. Будь оно неладно! Кое-как туалет нашёл.

 В туалете-то свет яркий. Ё-моё! На мне же трусики женские в цветочек. Пошёл назад. Только тут сообразил – номера-то комнаты я не знаю. Толкнулся в одну – закрыто. В другую – тоже. Все двери закрыты. Неужели, думаю, закрылась? Ещё раз прошёлся по другим секциям. Безрезультатно. Чёрт бы в темноте-то не искал комнату в этих лабиринтах! Увидел лоджию. Вышел. Чтобы в коридоре не отсвечивать в женских трусах. Вдруг кто пойдёт? Подремал ещё немного на лоджии. Однако светло уже совсем стало. Надо, думаю, прорываться к пирсу. Времени-то не знаю сколько, вдруг теплоход без меня уйдёт? Ничего я лучше не придумал, как взять с лоджии половичок. Обмотал его вокруг талии. Привязал бельевой верёвочкой. Может, издалека за шорты сойдёт? А нет, так пусть думают, что я шотландец залётный.

Проскочил я мимо бабуси-вахтёрши. Она спросонья на меня глаза вытаращила. Не поняла, наверно, даже кто пробежал на выход – парень или девчонка. Чешу по улице. Редкие прохожие на меня оборачиваются. Осмелился у одного мужика спросить, правильно ли иду к пирсу. Да, говорит, правильно. Минут десять ходу. Посмотрел на мой наряд, плечами пожал.
 
Прибегаю на пляж. Нет у пирса моего «Упорного»! Сел я на песок и пригорюнился. Так мне плохо стало. Какого чёрта я в этот город припёрся!  Сидел бы у себя дома и горя не знал. Ну не путешественник я! Не получается у меня путешествовать, как у добрых людей.

Слышу, мне свистят со спасательной вышки. Подошёл. Спрашивают:
- Ты Нечаев?
- Я.
- Держи записку с «Упорного».
Прочитал записку:
«Дима! Ждать больше не могу. Ушёл в 6-30. Надо ещё на базу – кронштейн приварить. Поезжай ко мне домой и жди. Через пару дней постараюсь тебя забрать.   Лёва»
В общем, записка мне настроения не прибавила. Как я поеду к Лёвке домой? Без одежды, без денег, в чужом городе. Голова ещё разболелась. Температура, видимо. Да и после выпитого мутит. Утопиться в пору на этом пляже!

И вот бреду я по пустому пляжу в своей «шотландской» юбочке  из грязного половичка неведомо куда, загребая холодный утренний песок босыми ногами, и  вдруг слышу – кто-то  издалека кричит:
- Эй! Эй, капитан!

Я сначала даже не догадался, что это меня. Обернулся. Девчонка какая-то в синем спортивном костюме с сумкой бежит и мне рукой машет. Подходит ближе, смотрю – Зина! Не знаю, кому бы ещё больше я обрадовался в ту минуту.
- Ты что же это, Дмитрий? Молча сбежал да ещё мои трусы прихватил! Или у вас так принято прощаться с дамами? А это что на тебе? Новая морская форма военной северной навигации?

- Зина, - говорю, - милая, я же опоздал! Ушёл Лёвка без меня.
- Так, давай по порядку. Я на всякий случай захватила шорты. Вот иди одень. И майку. А потом подумаем, как твоего Лёвку догнать.
Шорты её мне впору пришлись, а вот маечка только до пупа, но всё лучше, чем голому.
 
Сели мы с ней на скамейку.
- Куда ты говорил, они должны идти?
- В район Нарымского. Есть ещё вариант. Вот записка – можно два дня у него дома сидеть ждать. Только я не хочу.
- До Нарымского на автобусе четыре часа езды. Не знаю во сколько рейс, но то, что сегодня доберёмся, это точно.
 
- Доберёмся? Ты со мной поедешь?
- Если не возражаешь, конечно. Где взяла, туда и доставлю. Ты посмотри на себя. Небритый…- она потрогала мой лоб. – Горишь весь. У тебя, действительно, температура.
- Ага, - говорю, - тошнит ещё. Мне бы пива…

Она рассмеялась.
- Значит, не так уж тебе плохо, раз на пиво тянет. Пошли!
- Зина, у меня на теплоходе есть деньги. Я тебе отдам.
- Пошли, пошли, капитан-дублёр!

Пока добрались до автовокзала, в автобусах и троллейбусах все мои босые ноги отдавили. На вокзал приехали, я совсем расклеился. Зина взяла мне ещё пива. Отстояли очередь за билетами. Хорошо, что автобус отходил через полчаса. Ждали недолго.

Наши места оказались в конце. В автобусе духота, жара. Я немного задремал.
Потом Зина увидела, что на переднем сиденье освободились два места. Мы перешли туда. Я снова задремал. Проснулся от громкого выстрела, как из пушки. Забыл, что мы перешли вперёд, и когда увидел в лобовое стекло перед собой улицу вместо автобусного салона, перепугался и заорал на весь автобус. Думал, что автобус пополам рассыпался и задняя часть оторвалась. Оказывается, колесо лопнуло «на выстрел». Незадачливый водитель спросил у Зины:
- Он что у тебя псих?

Зина ему:
- Да он болеет.
- То-то, я смотрю, видок у него странный. Знал бы, не пустил. Вдруг набросится на кого?
- Ничего, - успокоила его Зина, - не набросится! Не набросишься, Дима?
- Нет, - говорю, - просто сон страшный приснился.
Поменяли колесо, поехали дальше. Прибыли в Нарымское ближе к вечеру. Тут началось самое интересное. Село на берегу водохранилища, но  никто не соглашается выйти в «море», как они его тут называют. Почти ни у кого нет лодок моторных, или врут. А у кого есть, тех дома нет. Близок локоть, да не укусишь. Осталось-то, всего ничего, выйти на рейд да перехватить «Упорный». Они, небось, в бинокль нас сразу заметят.

Деревенские нам посоветовали: возьмите, мол, бутылку водки, проще будет лодку найти. И правда, выходим мы из магазина с бутылкой – навстречу  мужик в пиджаке на голое тело. Жадными глазами на водку уставился:
- Может, - говорит, - на троих сообразим? У меня есть стакан и закуска.

- Закуска нас не интересует, - отвечаю,- вот если лодку найдёшь, вся бутылка твоя будет. Он оживился. Это, дескать, сделаем: «Идёмте со мной, знаю я, у кого есть лодка!». Пришли к богатой дачке. Наш новый знакомец Вася забежал во дворик. Вышел через пятнадцать минут:
- Еле уговорил – жлоб  такой, отставной полковник. И лодка есть, и два мотора. Давайте, говорит, бензин, тогда выйду в море.

- Так тут бензину-то надо – два литра!
- Вот такой вот куркуль, бутылку он брать не будет. Вот что сделаем, скоро мой брат приедет домой. Он на автобусе работает, ведро бензина даст. А пока пошли ко мне в баню, чего на жаре маяться!

Пришли мы к этому люмпену Васе в баню. Снимает он с лавки цинковый таз, а под ним гранёный стакан, кусок хлеба и зелёный лук.
- Доставай, Дима, бутылочку, считайте, что вы уже на своём корабле.
- Как это, считайте? А если он не повезёт?
 
- Теперь он уже не откажется, если бензин принесём. Побоится он за свою дачу. Я ведь тут не последний человек, как-никак в авторитете.
Посмотрел я на этого «авторитета» в баньке возле лука с хлебом и чуть не расхохотался, несмотря на все мои страдания.

- Ладно, давай, выпьем, хочется верить тебе, Вася!
Новый знакомец не подвёл. Приехал его брат. Слил Вася у него с бака ведро бензина, и пошли мы к полковнику с этим ведром. Тот вышел, жирный такой боров, наверняка интендантом был. Покрутил носом недовольно и говорит:
- Ну, бензин есть, а чем рассчитываться будете?

Я прямо оторопел и смотрю на «авторитета» Васю. Тот полковнику:
- Геннадий Иванович! Ты же говорил, что ведро бензина, и ты доставишь их на катер?
- Доставлю. А чем они рассчитаются?
Зина вмешалась:
- А сколько вам денег надо?
- Стоп! – говорю я. - У нас на «Упорном» бензин есть, вам ещё канистры хватит?
- Хватит.
- Ну, и ладушки. Поехали.

Одного километра мы от берега не отошли, как заметили «Упорный». Но он, вдруг, взял курс в противоположную сторону. Я вскочил, замахал руками, закричал, хотя ясно было, что не услышат. Но видеть-то они нас должны были! Вдруг «Упорный» делает оборот и идёт прямо к нам. Потом мы узнали, что Лёвка нас сразу заметил, только разыграть решил, шутник хренов.

Поднялись мы на палубу. Попросил я Левку, чтобы отдал он жирному канистру бензина.
- Пойдём, - говорит, - канистры в шлюпке, я покажу. А Зинку эту, зачем ты притащил, чтобы опять у нас несчастье случилось?

Тогда я ему говорю:
- Знаешь что, Лёва, если ты сейчас её назад отправишь, тогда давай мне мою сумку и прощай! Нет у тебя больше друга. Она меня больного целый день сопровождала, без неё я, вообще, твой теплоход не нашёл бы!
Лёвка сразу назад отработал:
- Ладно, ладно, Дима, я же пошутил! Чего уж ты так близко к сердцу? Конечно, пусть остаётся! Места у нас хватит.

В общем, осталась Зина с нами на малом рыболовном сейнере на целых десять дней. И началась наша таёжно-морская жизнь, полная романтики и глубокого научно-практического смысла. Геодезистов было пятеро: трое студентов, один аспирант и начальник партии доцент Струйкин.
 
Их работа заключалась в том, что они с помощью эхолота и метода триангуляции измеряли глубины водохранилища и составляли карту шельфа, или, по-простому, дна искусственного моря.
 
Мы с Зиной помогали команде обслуживать судно и геодезистам обслуживать самих себя. Жили все очень дружно, за исключением двух начальников: Льва Моисеевича Струйкина и нашего капитана Льва Ивановича Старикова.

Жить дружно им мешало желание каждого руководителя создать своим подчинённым более благоприятные условия для существования, а также то, что, как оказалось, многие вопросы сотрудничества не были урегулированы в своё время в кабинетах более высоких начальников.
 
Как рассказывал мне Стариков, в договоре между РЭБ флота и НИИ значилось, что судно «Упорный» геодезисты используют двенадцать часов в сутки, что и требовал Лев Моисеевич, потому что ему было нужно выполнить в срок необходимый объём работ. На что наш капитан ему вежливо возражал:
- Хрен тебе, Моисеич! Мои люди по приказу начальника РЭБа должны работать по восемь часов. За двенадцать часов нам не платят. Платят только за субботы и воскресенья.
 
- Как же так? – возмущался Струйкин, - по договору судно в моём распоряжении должно быть двенадцать часов!
- Вот видишь, доцент, а фактически твои люди используют судно двадцать четыре часа в сутки. Каюту я вам предоставил, камбуз тоже. Хотя рискую, страшно рискую. У меня на камбузе газовый баллон, а это категорически запрещено. Но я  ради вас  иду на это нарушение.
- Но ведь за это мы поставили вашу команду на довольствие!
- С вас не убудет. Тушёнки у вас немерено. Знаю я, как вы её списываете! Ещё неизвестно, кто кого  кормит: рыба наша, картошка наша, а это, между прочим, тоже немалых денег стоит.

Лукавил Лёвка, ни рыба, ни картошка ему ничего не стоили. Рыбу мы ловили сами, а картошку давали знакомые мужики за просто так или, в крайнем случае, за портвейн, который Лёва покупал на деньги, выделенные на питание команды. Справедливости ради, надо сказать, что этот портвейн пили все, в том числе и геодезисты, включая Льва Моисеевича.

Постепенно все устаканилось. Компромисс был найден. Работали мы по десять часов, ели тушёнку и пили портвейн сообща. Простым работягам, то есть нам, было хорошо. И головы мы никакими проблемами не забивали. По вечерам собирались вместе в каюте или на берегу у костра, травили анекдоты и пели песни про море и тайгу, про геолога, который и ветру, и солнцу брат, про лётчика, который над тайгою точный курс найдёт, про капитана, который обветренный как скалы, в море вышел, не дождавшись нас и, конечно, про туман, за которым в те минуты мы готовы были ехать всю свою оставшуюся жизнь.
 
И только иногда двум медведям, а, точнее, двум Львам в одной берлоге становилось тесно, и они начинали качать права  друг перед другом.
- Я на ваш РЭБ по окончании работ в суд подам, товарищ Стариков! – слышали мы фальцет Струйкина.
На что Стариков отвечал поставленным баритоном, по-капитански выдержанно и корректно:
- В гробу я тебя видел с твоим судом! У меня приказ. Недовольны – валите на берег, ставьте палатку, варите похлёбку на костре, стирайте и купайтесь в реке.

Но по вечерам вновь наступало перемирие. Звенела гитара, звенели гранёные стаканы, стучали ложки, выскребая из мисок загустевшую перловку.
Геодезисты уходили спать в одиннадцать часов, а мы с Лёвкиной командой сидели ещё два-три часа. Естественно, когда утром они поднимались в шесть, нам было подниматься тяжело.

Лёвка и тут придумал, как защитить интересы команды. Когда в очередной раз геодезисты отравились спать, пожелав нам спокойной ночи, Стариков ответил:
- Угу. И вам спокойной, Лев Моисеевич!
Минут через сорок капитан посмотрел на часы:
- Вроде уже уснули. Свист, иди в машину, запусти двигатель минут на десять.
Дизель затарахтел на холостом ходу, сотрясая корпус судна. Через десять минут Коля его заглушил. Через час запустил снова. И так три раза.
 
Утром все проспали до девяти часов. Невыспавшийся и обеспокоенный Струйкин поинтересовался:
-Что случилось, Лев Иванович, почему мотор ночью включали?
- Аккумулятор стал что-то быстро садиться, Лев Моисеевич. Если не включать, можем утром и не запустить дизель.

В общем, выправил Лёвка геодезистам режим дня.
Иногда возникали проблемы и по поводу времени окончания работы. Капитану нужно было подойти к деревенской пристани в восемнадцать тридцать, чтобы рулевой моторист Коля Свист или Петруччио, это уж кого Стариков пошлёт, успели в магазин до девятнадцати ноль ноль. Именно до такого времени в магазине отпускали спиртное.

 Доцент Струйкин никак не мог проникнуться этой проблемой. Тогда всё происходило с точностью до наоборот. Дизель неожиданно глох и не запускался. Коля Свист, измазав нос мазутом и сунув руки в карманы, озабоченно ходил вокруг него. Бросали якорь и стояли. Струйкин нервничал:
- В чём дело, Лев Иванович?

- Сломались, Лев Моисеевич! Вот такой вот штуцерок нужно заменить. – Стариков демонстрировал начальнику геодезической партии железку, которую таскал в кармане с начала навигации. -  А его у нас нету.
- А где его взять?
- Только в селе, в МТМ можно выточить или подобрать.
- А до села как?
- До села дотянем, Лев Моисеевич.
- Так чего же вы? Плывите в село!
- Так точно, Лев Моисеевич! Только мы, с вашего разрешения, пойдём. Плавать вы будете, если ненароком за борт упадёте.

Вот так, постепенно, происходила приработка и притирка двух руководителей и коллективов.

Когда пришла пора, нам с Зиной уезжать, они нам уже все как родные были.  Зинуля меня на вокзал провожать пришла в белом платье и с причёской. Я прямо обалдел, как только её такую увидел. Прямо артистка, да и только! До этого-то всё в спортивном костюме, на камбузе, да у костра её наблюдать приходилось. Оставил я ей адресок свой.
 
- Приезжай, - говорю, - если захочешь. У нас хоть моря нету, но места тоже очень красивые.
- А ты сам хочешь, - спрашивает, - чтоб я приехала?
Я растерялся как-то, плечами пожимаю. Слова какие-то дурацкие говорю:
- Приедешь, встречу. Я тебе места грибные покажу.
Вот чувствую, что не то говорю, что… чувствую. Ну как ступор у меня вдруг какой-то случился. Уже когда в купе зашёл, окно открыл, высунулся, кричу ей. Слова нужные откуда-то взялись. А поезд уже идёт, не слышно ничего. Она только стоит, рукой машет, а другой волосы с лица убирает. Ветер был. Вот до сих пор её такую вижу красивую, стройную.

Голос Дмитрия Ерофееча дрогнул, он замолчал. Вот всегда он так! Что за привычка? Не доскажет и на самом интересном месте остановится. И молчит, и молчит. Перебирает свои шурупы и гвозди, как будто потерял чего.
- Ну! Что молчишь-то, Ерофееч? Приехала?
- Кто?
- Как, кто? Зина, я тебя спрашиваю, приезжала?
- А… Приезжа-а-ла, - нараспев отвечает.
- Ну, а потом что? Где она сейчас-то?
- Сейчас-то? Да дома она, дома. Зинуля моя. С внуками нянчится.
Вот же, чёрт старый, ведь, душу всю вытянет!