Фигура

     Кому живется весело, вольготно на Руси? Кому-кому, но только не олигархам. Одна президентская кампания за другой, как утиные стаи по осени. Борьба с коррупцией, следом, с отмыванием черного нала банками, затем, противодействие срастанию криминала с властными структурами. Законы и постановления на бумаге, бумага все терпит. А «кампания!» на личном контроле, и пока она не закончится – ни-ни.

    Спросите, причем тут Фигура? Так он, фигурально выражаясь, еще на зоне банк,  держал - "общак" называется. А кто на чем сидит, тот то и имеет. Благодаря банку «авторитетом» стал, бабки есть, и не важно, сколько куполов с крестами на груди выколото, а из-за присказки «фигурально выражаясь» приобрел кличку Фигура. Так что банкиром он еще в советские времена стал.  В перестроечные, как пострадавший от советской власти, депутатство купил. Золотое время было; красную ковровую дорожку зеленными выстлал и делай что хошь, а хошь – ничего не делай, а если что, то все равно ничего не будет – иммунитет. Крути банковскую рулетку, со счета на счет – простой пересчет, было ваше – стало наше. А тут кампания «Черный нал». Так как жить? Если есть белое, всегда будет и черное. Новая кампания по борьбе с криминалом известной национальности. Хорошо вроде бы, места вакантные освободились? Ткнулся на освободившуюся территорию – напоролся, на оборотней, чисто вурдалаки, едва шкуру унес. Раньше лафа – фирму организовал «Рога и копыта» – меняю шило и мыло на украинское сало, подумаешь ерунда, что превратилось все в гриппозные окорочка от Буша, за то на счете в Брюсселе капустка растет. Теперь шиш, «главный лесничий» строго за огородом блюдет, в миг на лесоповал отправит – кампания. Приходится брать «борзыми щенками». В декларации, графа – цель – защита природы.  В этот раз провел предварительную договоренность о взаимовыгодном обмене российского леса на французскую косметику польско-китайского производства. Обменялись с Жаком клятвенными заверениями и пожеланиями в процветании бизнеса. Правда, фигу в кармане на всякий случай держал. Жак же, потирая от радости за выгодное дельце потные руки, презентовал Фигуре отрез материи на костюм. Нет, не всунул в целлофановом пакете, а, осведомившись о размерах, предупредил, что доставят пакет прямо в номер отеля.
      – О-ля-ля. Последняя разработка. Эксклюзив – Причмокнул Жан поцеловав сложенное по православному  троеперстие. - Пуленепробиваемая, кислотнозащитная, радиационно-непроницаемая. Защищает от грибка, и перхоти. О-ля-ля. Месье будет доволен. Поставки только для двора г-на Президента.
        Париж есть Париж. Соблазнительные соблазны не оставляют ни на миг. Скажете масло масленое,  но кашу маслом не испортишь. Ехать в Париж постится? Если  на пару с симпатичной монашкой, то … .  «Париж стоит мессы». Только в России был распакован пакет, Фигура пришел в восторг. Бежевая ткань с едва уловимой золотой искоркой на вид и на ощупь не отличалась от самого лучшего бостона. Попробовал зажигалкой, материя даже не изменила цвет,  оставалась нежно прохладной и мягкой. Набросил на плечи, подошел к зеркалу. Фигурально выражаясь, подлецу – все к лицу, но замшевый оттенок ткани скрадывал склеротические жилки, мешки под глазами, обвислость щек, прочие следы бурной жизни и последствия последнее ночи.
      Закройщик охал и ахал, мял ткань, рассматривал - обнюхивал, разве что на зуб не пробовал. Семь раз снимал размеры с Фигуры, восемь раз мерил ткань и с сожалением развел руками.
        – На вашу фигуру костюмчик не выйдет. Коротковата кольчужка будет.

       Кудашкина на дом не вызовешь, он только к жене премьера на поклон является. Поехал сам, но и там облом. Лучшие кутюрье Москвы, Петербурга и их окрестностей оказались бессильны; не трется, не мнется и мокрая не тянется. Сам виноват. Спрашивал Жак рост и объем, так зачем было врать, живот втягивать.
     Отложил Фигура отрез до лучших или до худших, кто знает каких времен – Бог даст, похудеет. Вспомнил, каким был на тюремной баланде. Кучерявый и поджарый. Да и дома  в детстве и юности слаще морковки редко что доставалось, фигурально выражаясь, не до жиру – быть бы живу.

     Мама! Как ты там, мама? Всю жизнь ждешь. Одно изменилось; раньше ты передачи сыну отправляла, сейчас сама получаешь. К Рождеству бы не забыть отправить. Пусть оно и православное, но всенародное. За здравие Христа ни один российский мусульманин не откажется выпить, а иудеям сам господь велел водку салом закусывать.

     Нет, решено. Хватит рождественские каникулы на исторической родине проводить. К маме. На малую родину мать. Да и лишний козырь появится. Вы господа депутаты в Мертвом море уснувшую плоть вымачивали, чтобы ожила, а я плоть от плоти народа в живую жизнь народа российского окунулся.
       – Ёська приехал! – орал на весь двор круглый, как колесо вседорожника, карапуз в черном китайском пуховике.
       – Сара, а его надолго выпустили? – В открытой форточке соседнего дома показалось лицо любопытной соседки.
      – Типун тебе на язык.– Седая старушка уронила крышку от кастрюли. Торопясь к дверям, наступила на развалившуюся у порога кошку на сносях.
     – Ёся.– Сухенькие ручки комкали посудную тряпку.– Ёсенька.
Фигура прижал к себе худенькое тело, гладил седую голову. Приговаривал:
     – Все хорошо, мама. Все хорошо.
     Потом пили на кухне чай. Ёся бегом бросился к машине, в которой забыл гостинцы и подарки. Лифт не работал, и он с трудом отдышался, с радостью прислушиваясь к бормотанию матери.
     – Ну зачем ты, Ёся, у меня всё есть. А чего нет, то можно купить.
      И снова пили чай. Мама рассказывала о родне, о знакомых. Любовалась сыном, за которого когда-то было стыдно соседям в глаза смотреть, а теперь – Депутат!!! Мало ли что люди говорят. Завидуют.
     – Еська, Фигура,– окликнул во дворе бывший одноклассник.– Здорово, паря.– И протянул мозолистую руку.
     Фигура внутренне поморщился. Отвык от подобной фамильярности, но руку пожал. Поговорили за жизнь. Витька тоже давно завязал с заводом. Стал перегонщиком, вначале сам гонял иномарки с Владика, сейчас держит СТО и здешний авторынок.
       – Крыша?
       – Горелый. Так ты его хорошо знаешь. Вместе на Петровке нары мяли.
       Слово за слово, обмолвился про матерьяльчик, от всех бед защищающий, про беду-боль свою с ним неисправимую.
       – А ты к Фиме сходи. Он, правда, теперь не шьет, но тебе не откажет.
      Опять внутренне поморщился Фигура. Ходили всякие слухи про Фиму и его мать, намекали, что маленький Еся уж очень похож на шустрого закройщика. Но Голда, Фимина жена, быстро заткнула чужие рты, кому куском, которого тогда на всех не хватало, кому матюгом с кулаком в приправе. Но это идея.

      Фима, по-прежнему шустрый, скептически смотревший на мир сквозь диоптрии толстых линз еврей, не высказал ни радости, ни удивления появлению Фигуры. Деловито снял мерку, посмотрел ткань и вместо «до свидания» сказал:
     – Приходи послезавтра.
     Костюмчик сидел как влитой. Ни прибавить, ни отнять. Фигура осмотрел себя в зеркало. Поднял руки, развел в стороны, присел. Нигде не жало, ни морщило, ни трещало
     – Вот. Это дело. А в Москве, в Питере; «на вашу фигуру не сошьем».
     – Ёся,– Фима поправил очки и, любуясь своей работой, похлопал депутата по плечую – Ёся, это ты в Москве и в Питере Фигура, а здесь ты как был, так и остался маленьким поцем. Вот тебе еще и кепочка из остатков. Одень, а то лысинку застудишь. Деньги?  Положи на комод, сколько не жалко.

      Автострада Москва – Пекин ложилась скатертью под колеса, в свете фар четко белели свеженарисованные разделительные полосы. На скорости 150 звук не успевал за машиной и в тишине салона сто грамм коньяка, и хорошее настроение орали во все горло: «Эх, тачанка-ростовчанка, все четыре колеса». Участок автострады сдали по застарелой привычке к ноябрьским праздникам, и она красовалась гладким асфальтом, еще небитыми столбиками ограждения, гирляндами светоотражателей на крутых поворотах. Вот только русское «Но». Остался на трасе не убранным трехколесный велосипед, которым асфальт укатывают. Незамеченным отлетел в сторону выставленный, как и положено за тридцать метров, аварийный знак из веток придорожных кустов. Машина в дребезги. Фигура в всмятку. Костюмчику – прав был Жан-Жак нерусский – ничего.

      Джип увезли на городскую свалку. Фигуру похоронили в этом же костюмчике. А кепку нашел на обочине мальчуган, шедший к отцу в кошару. Повертел в руках, примерил – в ушах жмет, да не греет. Перехватил за козырек и запустил в синее небо. Плавно планируя, долетела кепка до овражка и плотно засела в развилке яблони-дички, что кустилась по берегам ручья. Придет весна, какое гнездо будет у чижика – пыжика. Дробенепробиваемое, пылевлагонепроницаемое. На сто поколений пыжиков, да столько же чижиков. Да живут они вечно. А Фигура? Это она сегодня «Фигура!». А завтра?