С думой о тебе. 3

   Возле дома бабушки повторилась та же история. Ольги дома не было, она ещё не приехала из города с работы. Бабушка встретила зятя молча, не захотела говорить, что внучка живёт у неё. Тихая, маленькая, худенькая, скромная старушка переживала за Оленьку, ночью плохо спала, вздыхала, не зная чем помочь. Подойдёт родная к кровати внучки ранним утром, укроет лоскутным одеялом, сожмёт сухие губы и тихонечко пойдёт на кухню печку топить, пышки месить, гречневую или пшённую кашу варить. Она говорила, что пшено – лучшее средство от всех заболеваний мочевого пузыря. Поэтому в доме всегда было много пшена, каши из него и настоек на воде. Только что вылупившихся жёлтых, как желток, цыплят, она тоже кормила пшённой кашей и мелко рубленым варёным яйцом.

   Вечером за вязанием тёплых носочков для Оли бабушка рассказала ей о госте, разбившем оконное стекло.
– Я не стала рассказывать тебе раньше, доченька, про твоего непутёвого. Ты в больнице лежала, а я приехала вечером с гостинцами проведать. Стучу, звоню, не открывает, а свет во всех окнах горит, музыку слышно. Ключом своим открыть не могу, на крючке изнутри дверь закрыта. Стою под окном, жду. Товарищ его вышел, я тут и зашла. Там – пир горой. – О, говорю, да у тебя пассажирки! Вагонами не ошиблися? Далеча едитя? Вобщем, помешала я им тогда. Разговор с Толей был сурьёзный. Дюжа просил не говорить тебе, зря не волновать.

Бабушка Аня (многие её называли Анюта) никогда не сквернословила и вместо слова "проститутки" говорила – "пассажирки".
Ольга вспомнила, что он заходил в тот день к ней в больницу, ничего не принёс. На лестнице его ждал дружок. Муж сказал, что спешит отдохнуть и приготовиться с утра ехать в колхоз, от завода посылали на сенокос. Она поверила, как всегда. Никто к ней неделю не приходил.
Она обижалась, но тут же оправдывала всех, некогда, работают люди...

Никто Ольге ничего не рассказывал, берегли, но она сама догадывалась, только не хотелось верить, что её не любят... или предают.
Толик очень старался убедить, что лишь она – свет его очей. Как–то в конце лета она приехала из Симферополя, мужа не было всю ночь, утром ушла на работу, вернулась вечером, а Толик стирает, закадычный друг ему помогает. Целая верёвка белья сушится на улице. Соседи его хвалят. Зинка вся обзавидовалась:
 – Вот это муж, мне бы такого! Хоть разок бы постирал...
А он следы своих гулянок и постельных оргий застирывал.

   Узнала Оля и про его похождения в общежитие, и про девиц в совхозе на заготовке сена. Решила развестись. С ней дома была младшая сестра Таня. Она слышала из другой комнаты его очередную, высосанную из жиденьких полушарий мозга, "легенду", как он спасал семью друга от развода, потому что тот влюбился, а у них ребёнок только родился. Друг плакал, а он всю ночь его утешал. Танечка подошла к нему и говорит: – Нет ни одного негодяя, который был бы настолько глуп, что не нашёл бы ни одного довода для оправдания своей подлости. Так сказал, кажется, Ломоносов. Как же ты врёшь не убедительно, глуп ты, Толян.

Спаситель семьи друга опешил, уставился, как бык на красное, на Таню. Потом с невероятной злобой заистерил:
– А ты умная очень! Тоже, как сестра, журналисткой хочешь стать или своё детективное агентство откроешь? Не могла помолчать? – И стал театрально за сердце хвататься, прищурившись, одним глазом следя за женой.
– Нет, не угадал, я врачом буду, психотерапевтом. Приходи ко мне на приём, лечиться! Артист!

Тут Толян вытаращил чёрные глазищи, подскочил к серванту, разбил локтем стекло и стал швырять хрустальные рюмки и фужеры через всю комнату в Таню, стоящую в раскрытых дверях кухни. Она не ожидала такого, но даже не вздрогнула, когда рюмка разбилась вдребезги о притолоку сантиметрах в пяти от её головы. Широко раскрытыми голубыми глазами семнадцатилетняя девушка смотрела на искажённое злостью страшное лицо дьявола, а не человека. Если бы Таня не присутствовала при всём этом, не поверила бы, что такой урод – муж её единственной родной сестры, которая ото всех скрывала истинное лицо супруга.

Когда Толя не приходил после работы домой, а его ждал кто–то из родных, она объясняла, что муж на занятиях в вечернем институте, сама не зная, что туда он стал ходить всё реже. В институт при машиностроительном заводе Толик поступал несколько лет подряд, пока Оля сама не написала за него сочинение и собрала шпаргалки по точным предметам. Зачёты и сессии он с друзьями сдавал преподавателям через ресторан...
Теперь Оля думала, что не надо было его тащить в ВУЗ. Ей казалось, что это новые друзья научили его пить, врать, изменять...

Видимо Бог помог тогда, ни одна рюмка или осколок не попали Тане ни в глаз, ни в висок. Оля знала высказывание мудреца: "трус втягивается в ссоры чаще, чем мужественный человек", ей было стыдно, что выбрала себе в мужья труса. Она взяла плащ и сказала:
– Уйдём, Танечка, пусть это чудовище уснёт.
– К нам пошли, будем варить варенье из яблок и груш, – сказала Таня. – Только почему не он, а ты всегда уходишь из своей квартиры?

Ольга оглянулась на притихшего Толяна. Тот стоял и тупо смотрел в пол на лужу крови, по его руке текла тёмно-красная кровь, почти чёрная. Оля побледнела и села на стул... Таня, будущий медик, дала сестре ватку с нашатырём, быстро жгутом перевязала дебоширу руку выше раны и вызвала скорую. Толика увезли в больницу зашивать глубокую вену, порезанную стеклом. Недавно вставил новое стекло, ведь не первый раз он колотит сервант и посуду.

– Надо бы и милицию вызвать, – сказала Ольга, обнимая сестрёнку. – Он же чуть не убил тебя... А Таня уже отмывала от крови полы и двери. Оля собирала в мусорное ведро разбитую посуду.
– Я знаю, почему он так обозлился. Наверное, подумал, что я тебе всё рассказала...
– Что всё? Таня, ты что–то должна рассказать мне?
– Да... Ты в Москве в Институте Матери и Ребёнка была на обследовании, а он тут усатого и баб привёл. Меня мама послала, пирогов напекла, ну, я ему принесла. А этот гад, дружок его женатый стал меня Красной Шапочкой называть и приставать. Я этому Серому волку ногой по яйцам врезала и убежала.

А Толян за мной... всё на жалость давил, мол, сестру твою нельзя волновать, у неё же с детства ревматизм сердца, уговаривал молчать. Когда ты про развод сказала, он сразу и подумал, что я виновата. Конечно, виновата, да не перед ним, а перед тобой. Прости, Олечка.
– Ни тебе прощения просить, малыш. Сам он всему причиной, своя голова на плечах должна быть и не для того, чтобы ею есть, как шутят юмористы. В том, что он скотина, никто не виноват, а тем более, ты, моя дорогая девочка.
Оля обняла сестрёнку, они сели на диван. Рядом лежал альбом со свадебными фотографиями, Ольга вынула их и все порвала.

– Не жалко? – спросила Танечка. Хоть бы одну оставила...  Сестрёнка пошла за веником...
– Какая же я дура, – выдохнула Оля. – Придумала себе счастливую сказку и забыла, что даже в сказках есть злодеи. Мало того, подлеца приняла за настоящего героя, способного стать опорой и защитой. Пора очнуться, открыть глаза, пора взрослеть...

                http://www.proza.ru/2014/11/14/1528