Старая записка

         
         


       Утром дед Архип, как всегда сидел на скамейке. Эта привычка у него завелась после исчезновения Алены и Катерины. Он часами просиживал перед домом и, не отрываясь, смотрел на тропинку, по которой они ушли. Он их уже не ждал, но каждый день поутру выползал из дома, и с угрюмым видом вглядывался вдаль, да заодно грел свои старые косточки под   последними теплыми лучами осеннего солнца. Была уже середина сентября, тайга надела желтый наряд, готовясь сбросить листья, утренний воздух был уже прохладным и по-осеннему прозрачным и ароматным. Старик был уверен, что Андрей уже должен был дойти до избушки. Но не надеялся, что тот вернется обратно до зимы. Нашел ли он там девушек? Этот вопрос постоянно мучил старика, но он знал, что надо набраться терпения и ждать. Может,  и до весны…  Мать ему больше не снилась, и это его расстраивало.  Ему хотелось верить, что те сны, которые ему снились, сбудутся. Когда он был  маленьким, а  его  мать с отцом уходили в тайгу, и жили в дальней избушке по полгода, она часто навещала его во сне.  Каждый вечер он ложился в кровать и, закрывая глаза, просил, чтобы она снова пришла. Теперь он тоже так делал, но мать ему больше не снилась, не приходила. 

       В детстве он подолгу жил на заимке с бабушкой, которая не была ему родней по крови. Она была его нянькой, привезенной родителями из Петербурга. Он был самым старшим в семье ребенком, а потом остался единственным. Еще двое умерли в младенчестве, тогда дети часто умирали, выживали только самые сильные. Он выжил. И вот коптит небо уже девять десятков лет. Он уже стал уставать от жизни, его тяготила собственная слабость и беспомощность, но он знал, что должен дожить до возвращения внучки. Он должен   был еще раз взглянуть на нее, обнять и рассказать, как он любит ее, как она ему дорога!
Мать страдала из-за потери детей, часто плакала и замыкалась в своем горе. Отец, желая отвлечь ее от горьких мыслей, брал ее с собой в тайгу, да и она не хотела отпускать его одного.  Боялась. А Архипу, хотя и рос он здоровым и шустрым мальчишкой,  все же не хватало родителей, особенно матери.  Дед смахнул набежавшую слезу и поднялся. Уже заходя к себе во двор, он увидел Ивана, везущего сено.

         Все последнее время Иван косил траву. Трава была уж не очень хороша, но зимой сгодится и эта. Теперь кормить надо троих. А сена маловато! Да и дожди частенько накрапывают, Иван замучился ворошить траву, чтобы не запрела.  Но что поделаешь? Скотину кормить надо!
- Здравствуй, Ванюшка, завтракать приходи. Уж заждался я тебя!
- А разве меня ты ждешь, часами просиживая на скамейке перед домом?  Все на тропу смотришь? Надеешься…
- И тебя тоже! Умаялся весь с этим сеном. Приходи завтракать, говорю, и не перечь мне!
Иван улыбнулся, у деда сегодня не очень хорошее настроение, видать, разуверился в том, что с девчонками все в порядке. Ему самому каждую ночь становилось жутко. Было даже страшно представить, что там с  ними…
Его мучили угрызения совести, что не смог преодолеть свой страх и не вернул девушек, когда их   можно было достаточно легко найти. Еще он думал о невестке. Как она там? Почему молчит?  Ведь прошло уж полтора месяца, как пропала ее дочь. А от нее ни слуху, ни духу. Почту сюда не носили, но приезжая в деревню, он всегда проверял почтовый ящик,  писем не было. Он бы мог подумать, что Зинка вынимает письма и прячет, если бы она проявляла хоть какой-то интерес к чему-либо, кроме своих сериалов.  Хозяйство она вела постольку поскольку. Огородом не занималась, так слегка убиралась в доме и не отходила от телевизора. Все было в еще большем запущении, чем  тогда, когда хозяйничал он сам. Значит, не знает невестка, что дочь пропала. Или их в Москве нет, или… Он уж и не знал, что думать. Он надеялся на Андрея. Но знал, что найти девочек в таком огромном массиве будет очень трудно. А дед все про сны свои рассказывает. Мол, все у них хорошо, живут в его избушке и дожидаются прихода помощи. С чего он взял? В сны свои поверил? Ерунда это все!  Сгинули девчонки и все тут! И он сам в этом виноват. Струсил…  И как теперь с этим жить?
Сбросив с себя влажную от пота рубашку, Иван обмылся под рукомойником и, надев чистую, собрался идти к деду завтракать. Но потом все же решил заглянуть в сумки девушек. Адрес племяшки он знал, потеряв надежду дозвониться, он написал уже не одно письмо, но на свои письма ответа не получил. Значит, надо искать концы через Катерину. Она хоть и детдомовская, но письмо ей на квартиру отправить надо, может,  с соседями жила. Откликнутся?  Теплилась у него еще надежда на то, что нашли их, и, минуя заимку, увезли куда-нибудь в больницу.  Надо искать. Не сидеть, же сложа руки! Может, девушки уж в городе. Или в Томске, или в Москве, а они с дедом тут все исстрадались, все глаза высмотрели…  Хотя,  он понимал, что это все пустое. Вряд ли такое возможно!
Открыв сумку Катерины,  он долго ковырялся там, ища документы. Потом, где-то внизу, нащупал кармашек. Открыл молнию и достал паспорт. В паспорте лежали, сложенные аккуратной стопкой деньги. Он убрал их обратно в карман сумки, посмотрел на фотографию и прочёл – Субботина Екатерина Ивановна. Он погладил рукой фотографию девушки, вздохнул, и стал листать страницы в поисках прописки. Записав адрес на листочке, Иван заметил, что в чехле паспорта лежит какая-то старая уже пожелтевшая бумажка. Листок, вырванный из обычной ученической тетради. Его одолело любопытство. Он вынул бумажку, развернул ее и, начав читать, побледнел…  Это была отказная от ребенка.  Что-то сразу ему показалось знакомым… Почерк!  Это рука его бывшей жены,  Зинаиды…
Сердце часто забилось, в руках появилась странная дрожь, Иван отложил записку и попытался прийти в себя.  Потом снова взял и прочитал:
…Девочку зовут Екатерина, по отчеству Ивановна, я отказываюсь от нее, полностью передавая заботу о ней государству…
Дальше, корявым почерком Зинаиды было написано, что она просит не искать ее…
Перед глазами у Ивана все поплыло. Он не мог вздохнуть – будто сердце зажало в тиски.  Иван немного посидел, стараясь успокоиться, прийти в себя. Через какое-то время его немного отпустило, он вздохнул полной грудью, уронил голову на стол и зарыдал… 
Петрович так и не дождался Ивана завтракать. Блины давно остыли, чайник надо было кипятить по новой. Он встал, и недовольно кряхтя, побрел к Ивану, прихватив тарелку с блинами. Погреет, если чего, подумал старик.
Зайдя в дом, Петрович услышал  рыдания  Ивана и почти влетел в комнату, уронив тарелку с блинами и споткнувшись об порог. Чертыхнувшись, он подсел рядом с Иваном на лавку и  стал ждать, когда тот успокоится. Нельзя прерывать слезы, они очищают, дают сердцу облегчение. Он знал только одно – если Иван так рыдал, значит, случилось, что-то совсем уж из рук вон! Или что-то страшное… Глянув на стол,  он увидел маленький листок, исписанный корявым почерком, взял его и отодвинув подальше попытался прочитать. Не получилось! Взяв Ванькины очки, приладил их к носу и, наконец, прочел.
- Что  стряслось-то? – видя, что Иван заметил его и уже не так убивается, спросил Петрович.
Иван вытер тыльной стороной ладони слезы, и лицо его переменилось. Старик прочел на нем такую злобу и ненависть, что испугался!
- Что с тобой, Ванюшка, что это за бумажка-то?
- Убью, суку! – взревел Иван и, схватив ружье, забегал по комнате. Он явно куда-то собирался.
Дед Архип уже не на шутку испугался. Он  встал и, схватив Ивана за ворот рубахи,  с непонятно откуда взятой силой, усадил на лавку. Иван очумело посмотрел на старика и немного успокоившись, поставил рядом ружье.
- Охолонись, Ваня! -  прокричал старик. – Рассказывай, что ты так взбесился. Иначе из дома не выпущу! Я тебе отца заменил, так будь благоразумным. Расскажи, что  случилось-то, облегчи душу, излей на меня всю горечь!
Иван подошел к буфету, достал оттуда бутылку самогона, налил себе стакан и залпом выпил. Потом подошел к деду и тихо сказал:
- Девчонка-то, Катерина, похоже, дочка моя, и опять слезы покатались у него по щекам.
- С чего взял-то? – удивился старик.
- Записку у нее в паспорте нашел. Ты ж читал!
- Ну, читал, так что с того? Там что – фамилии указаны, или написано, что, мол,  Зинка Громова ребенка в детдом подкинула? Нет. А что тогда-то? Иванов на земле хватает. Екатерина Ивановна! Ну и что ж?
- Так почерк-то Зинкин! – заорал Иван.
- Кончай орать! Ты не эксперт, чтобы сразу это утверждать!
- Я почерк ее корявый наизусть знаю! Она ж на меня в Партком столько писем накатала, что можно роман издать. Как только, что в башку ей взбредет, так сразу садилась и писала. Не помнишь, что ль, как меня таскали туда? А перед тем как мозги прочищать – мне ее поганые писульки показывали. Начитался я там!
- Да помню, помню.
- Так вот, знаю я – она писала эту записку. А как она у Катюшки оказалась? Отдали ей, небось, письмецо матери ее, кукушки.
- Ну, ты горячку не пори. Поезжай к ней и спроси прямо!
- Уж за мной не заржавеет! – и дед опять увидел в глазах Ивана опасный огонек.
- Не смей! В руки себя возьми, подумай! Девочка вернется, а отец в тюрьме! И за что? За убийство матери!
- Да не буду я об нее руки марать!  Тварь!
- Все. Езжай. Я тут тебя подожду, не страдай, Ваня, все хорошо будет. Это я тебе говорю!
- Вернусь, в тайгу пойду! – решительно встав, сказал Иван. - За девочками, - и всхлипнул. – Это мне наказание, за трусость, и за то, что не сумел найти и сберечь!

      Петрович постоял возле калитки, проводив Ивана в деревню, потом пошел к себе и сказал:
- Господи, помоги ему, вразуми его, не допусти! – старик знал крутой нрав его отца, помнил, как тот истязал жену и детей, и почему Дунечка это все терпела?   Да что говорить, зверем был! Да тайга ему отомстила, за лютость и за жадность его.  Ушел один раз и сгинул, туда ему и дорога!

(Отрывок из романа «Белая мгла»)