Могло быть и так, или Эльфы тоже люди. Глава 40

Алтай

Грим прерывисто дышал, приглаживал спутанные волосы, в которых застряли щепки и сосновые иголки. Узкие вертикальные щёлки зрачков горели адреналином.
– Жить будет? – нотка презрения, нотка равнодушия, нотка радости.
– Если лечить. Но в замке. До замка – стазис... – ответила Тель.
– Поставим вопрос по-другому, – не унимался Грим. – Ты будешь его лечить?
– Конечно! – взорвалась девушка.
Колдун рыкнул, округлил зрачки, открыл дверцы машины. Усилием воли посадил Сайласа и Лорешинада на заднее сиденье. Запихнул растерянного Пашку вместе с клинками эльфа на переднее. Попытался вытащить стрелу из лобового стекла. Оно тут же начало рассыпаться дальше. Колдун оставил попытки, сжёг стрелу, сдул пепел и уселся на насквозь мокрое сиденье. Принялся заводить машину.
Первые три попытки не принесли результата. Грим матерился, белый Пашка пребывал в предобморочном состоянии, Тель было вовсе не до них.
Грим рыкнул на мальчишку, тот мигом подобрал ноги. Колдун сунулся под коврик, нашарил там тряпицу, вытянул её вместе с ржавой монеткой и комком чего-то бесформенного на резиновом колечке. Поморщился, отцепляя всё это. Вылез, ушёл рыться под капотом, вернулся без тряпки, но с пучком из пяти проводов.
– Слышь, капельница с ушами, как ты насчёт водной стихии? Просуши, – Грим сунул Тель провода.
– Что это? – изумилась серая.
– Отсырели высоковольтники, надо конденсат испарить...
Тель беспомощно открыла и, не сказав ни слова, закрыла рот. От проводов пошёл лёгкий пар...
– Вот умница! Если ещё свечи с трамблёром просушишь – будешь вообще золото! Возьму тебя в главные сушители «ласточки»! Гордись.
Девушка промолчала и вернула сухие провода. Грим осклабился и удалился с ними под капот.
Внезапно Пашка выдал:
– Хочешь, я сейчас заведу машину, и его жахнет током? Больше семидесяти ампер – его испепелит!
Он развернулся и взглянул на девушку. Она сидела, закрыв глаза, лицо спокойно. Тихо произнесла:
– Не пускай к себе такие низкие мысли. Каждая жизнь дорога, – она положила ладонь на лоб эльфа, тот слегка пошевелился.
– Сколько же в вас пафоса!.. – съязвил отвернувшися Пашка.
Эстелиель легко улыбнулась. Парень хочет стать, как товарищи – воином. Но нет опыта, а есть страх. И сейчас он пытается победить его. Не рискнул бы он заводить машину, но сама эта фраза стала первым шагом к преодолению страха…
До нитки мокрый Грим ввалился в салон, завёл машину.
– На фига тебе сдалось тёмного лечить? Зов эльфийской крови?
Тель легко пожала плечами:
– Я не тёмная. Для меня каждая жизнь дорога.
– Ты ж светлая, ага, – от яда Грима плавился воздух.
– Я сказала «для меня», не все такие же. И разве он не защищал нас? Разве он не наш друг?
– Друг, конечно! Это благодаря его дружбе на наш замок прутся тёмные, игнорируя другие части света, притоны и бордели. Он перемигивался с этим новым магом, иссякни его стихия. Он разговаривал с этим «златоглавым» вожаком. Притащил какой-то меч, «светлая подарила», – говорит, чуть ли не в обнимку с ним спит!.. А я прикоснуться к нему не могу!
– А зачем тебе к нему прикасаться?..
Грим сжал руль, тот затрещал.
– Он крот! Шпион! Предатель! Первый засланный казачок. За ним пришли остальные, по его магическому следу. Он навёл на нас мага. А маг – демона… И ветку на меня уронил!..
– Всё не так, – прошептала Тель. – Ты веришь хотя бы мне, колдун?
– С какой радости? – ощетинился Грим.
– ...stan... Ori... killian... s-sevir... – еле слышно сквозь рёв мотора и шум ливня прошипел Лорешинад.
– Что этот полутруп сказал?! Почему я не понял?
– Он говорил на дроу: «Я возьму меч Ориелен и уйду сам», – серая оживилась. – У тебя правда есть меч светлой эльфийки? Замечательно! – И удовлетворённо закрыла глаза.
Когда они подъезжали к замку, было уже позднее утро. Небо над лесом начало сереть, дождь не прекращался, превратившись в надоедливую стену воды.

***

В комнате Сайласа на кровати лежал хозяин, а на раскладушке – Лорешинад. Грим утёк в свою комнату и не высовывался. Тель, одетая теперь в привезённые магистром мужские вещи, жалась к новому обогревателю. Монотонно в полудрёме повторяла: «Тёмный, разреши мне войти в твою комнату. Тёмный, разреши...»
– Xas... – отозвался он наконец, и она метнулась за мечом.
Вернулась, глубоко вздохнула, на всякий случай зашептала пришедшие ей на ум слова:

Меч, дарованный доброй волей,
Вкусивший тёмной и светлой крови,
Испей же с хозяином этого яда,
Очисти кровь, затяни его раны...

Слова складывались сами собой, рука, ведомая чужой силой, тянула меч к телу эльфа. Лезвие коснулось одной из ран, и светло-зелёная жидкость потекла на зеркало клинка. Так же из следующей раны, из следующей. Меч впитывал в себя яд. В комнате пахло соснами и речной лилией.
Стоило Лорешинаду прийти в себя, открыть глаза и уточнить, где он, Эстелиель тут же подняла его с раскладушки, вручила меч и выпихнула со словами: «Иди-иди, тебя там Разный ждёт, клинки твои у него. А мне к Сайласу надо».
Задержавшись, Лорешинад увидел, как она почти рухнула на раскладушку, поёрзала и принялась периодически себя щипать. Эльф не смог понять её действий и тихо выскользнул за дверь.
Зашёл в свою комнату, взял так и не пригодившийся пока плащ-палатку и подаренные Гримом очки и спустился, направился к «гаражу».
– Шин, как ты? – в темноте тихо прошелестел Пашкин голос откуда-то снизу.
Менестерель сидел на корточках возле выхода, опершись спиной о стену. На вытянутых вперёд руках юноши была перевязь с Кии-Вэльве. Чёлка закрывала почти всё лицо.
– Ты правда уходишь? Я пойду с тобой!
– Нельс-зя, – покачал головой эльф. – Я иду искать Арр’Таша.
Он протянул руку.
– А, – спохватился Пашка, – вот, держи.
– G'rftte... Спас-сибо.
– Вот так... – вздохнул юноша, пока Лорешинад застёгивал ремни. – Я теперь настоящий оруженосец. Только скажи, зачем я тут нужен? Дядя Сайл в коме, Грим в ярости...
– Следи с-за всем, – ответил эльф, отвернувшись. – Когда будет мошно – подаш сигнал, и я вернус.
– Ка...
Но Лорешинад уже дошёл до дороги, и вряд ли собирался говорить что-либо ещё. Прежде чем скрыться за кустами, он вскинул руку в жесте «виктори». Пашка смог лишь вымученно улыбнуться.
– Не копируй все подсмотренные комбинации из пальцев! – крикнул вслед Пашка. – Вот же... эльф! – добавил он уж тише. – Даже еды не взял... Рассчитывает быстро всем отомстить и вернуться к обеду?..
Менестрель поднялся, пожал плечами и направился в замок, тихо напевая:

…И он уже совсем готов уйти,
Осталось лишь переступить кусты,
И снова ветер в голове свистит,
И прутся по горам… туристы…

– Что-то не то... А, всё равно никто не слышит...

...Вот Шин ушёл, надев палатку-плащ.
И в ножнах меч на поясе висит (аж три штуки!)...
А в тёплом замке сидит Грим-палач,
А впереди: Алтай, Россия… и… абзац… полный… м-да…1

***

Тель ловила «контактный сон» как сёрфингист – волну. «Сон» ускользал, и ей приходилось щипать себя за руку или прикусывать язык, чтобы проснуться и начать заново.
Мимо неё проскользнули чьи-то образы с неизвестными красивыми цветами. Хозяина сна брали на работу в какой-то Букингемский дворец садовником в зимний сад. Рассказывали, как ухаживать за всеми этими причудами в горшочках, а он тщетно пытался всё запомнить и предполагал, что его скоро уволят за нерасторопность... Не то.
Вот появляется лицо Навана. Язвительная улыбка, лукавые глаза. Рассыпается песком, но сохраняет очертания... Тель напряглась, уцепилась за это видение, но пришла к Гриму. Снова закусила себе губу...
Пустыня. Пустая пустыня. Песок режет глаза и горло. Недалеко от Тель на возвышении бархана лежит... голова Сайласа. Глаза закрыты, но губы двигаются, язык слизывает пот с верхней губы. Жив.
Тель подошла, увязая в песке по щиколотку:
– Сайлас.
Магистр встрепенулся, открыл один глаз:
– О! Эста... Эсте...
– Странница, – она опустилась на колени, закрыв его от солнца. – Здесь я Странница.
– Ты смотрела фильм «Белое солнце пустыни»?
– ...Фильм?
– А, ну да... Я закопан. Не могу шевелиться.
– Ты это смотрел, поэтому и снится такое...
Девушка облизала губы и принялась раскапывать Сайласа.

Примечания:

1 Оригинал песни Тэм "Зимние странствия":
И я уже совсем готов уйти,
Осталось лишь переступить порог,
И снова ветер в гриве засвистит,
Сольются вместе тысячи дорог…

Я ухожу, надев дорожный плащ,
И в ножнах меч на поясе висит,
А впереди лишь ночь и ветра плач,
И у крыльца мой верный конь стоит.