Алдона. Сладкое бремя любви повесть часть вторая

Часть вторая.  Любовь не знает национальностей

            Поезд ехал не шатко-не валко. В вагоне было прохладно. Алдона зябко куталась в клетчатую шаль, подбирала под себя ноги, но всё это плохо помогало согреться.  Вагон не отапливался. Народу в вагоне было много, в основном, женщины, старики, дети. Ехали уже третьи сутки.
            Страшное слово «спецпоселение» пришло к ним на хутор вместе с солдатами, которые без стука входили в дома, предъявляли какую-то бумагу, переворачивали всё вверх дном, видно что-то искали. Ничего не найдя, приказывали быстро собрать самое необходимое, тёплые вещи и выходить во двор. Там стояли крытые брезентом большие машины, возле них тоже стояли вооружённые солдаты, хрипло лаяли огромные серые овчарки.  Шёл май 1953 года.
            Отец, брат и оба зятя были арестованы  пять лет назад после того, как их партизанский отряд был окружён, и все, кто остался жив после боя, оказались в руках НКВД.
            Сначала родные находились в закрытых учреждениях, но после мартовской амнистии им разрешили селиться вместе с семьями в районах близких к Воркуте на постоянное место жительства. Предполагалось, что работать «вольнопоселенцы» будут на шахтах.
            Семья Чехавичус, как и их сородичи, поселилась в тесном малопригодном для житья бараке. Щелястые полы, плохо пригнанные двери, окна с разбитыми стёклами мало способствовали сохранению тепла.
Отец за время, проведённое в Армии Свободы, совершенно отвык от когда-то привычных мужских дел, да ведь и инструмента никакого не было. С горем пополам обустроились, утеплились и стали жить.
            В шахтёрском городке расселили не только литовцев. Здесь были и латыши, и эстонцы, и немцы, и украинцы, и русские. Были и те, кто приехал на севера самостоятельно, чтобы заработать. У каждого народа были свои устои, но здесь, в районах Крайнего Севера, приходилось перенимать опыт местных, чтобы выжить в тяжёлых условиях вдали от родины. Помощь соседей считалась обычным делом, все принимали её с благодарностью и сами делились тем немногим, что имели.
            Лишь литовцы держались особняком и поддерживали отношения только с земляками. Выживать им было труднее всех. Север России мало напоминал их родину. Там уже цвели сады и было тепло и солнечно. А здесь ещё кое-где лежал снег, и воздух особенно по утрам был холоден. 
            А Алдоне почему-то нравилось её теперешнее место обитания. Душа её была открыта всему новому и необычному. Какие здесь росли смешные маленькие деревца на огромных просторах! И люди все разные, говорящие на незнакомых языках. Какой-то маленький Вавилон, о котором Алдона знала из Библии. Девушка читала её с тех пор, как пошла в школу. Её восхищал бесконечный полярный день. То есть, ночи не было совершенно!  Это ли не чудо? Мать с трудом загоняла девушку в постель. Ведь утром нужно было идти на  работу. 
           Когда в конце 1944 года советские войска вошли в Литву и прогнали немцев, Алдона училась в четвёртом классе. Учение давалось ей легко, но больше всего она любила чтение. А где было брать книги? Дома  - только Библия, какие-то книжки она брала у одноклассниц и у школьного учителя – вот и всё.
           А потом мать вообще забрала её из школы, потому что с приходом новой власти, порядки поменялись: ввели обязательное изучение русского языка, отменили уроки Закона Божьего. Вместо старого учителя пришла молоденькая учительница…
- Хватит, отучилась! Читать умеешь – и ладно. Русский язык тебе ни к чему! Работы в доме и в огороде полно, - сказала мать, как отрезала. Ей самой теперь приходилось  трудиться в недавно образованном колхозе. Старшие дочери жили отдельно, и им тоже вменили в обязанность трудовую повинность.
           Если бы знать, как пригодится им здесь на севере русский язык! Ведь он был связующим для всех национальностей, которые волею судьбы оказались соединёнными в этом суровом краю. Отец и брат немножко говорили на русском – в тюрьме пришлось выучить. Алдона знала пока несколько слов, самых необходимых. Мать  отказывалась разговаривать на языке тех, кто нарушил их спокойную и привычную жизнь. Дочери категорически запрещалось общаться с русскими.
           Мать и дочь определили работать уборщицами в рабочую столовую. Отец и брат трудились в шахте. Один – забойщиком, второй – откатчиком. Оба приходили поздно грязные, уставшие, хмурые. Тяжелейшая непривычная бывшим крестьянам работа выматывала их донельзя. И если сын, благодаря своей молодости, ещё держался, то на отца было страшно смотреть, так он исхудал и постарел. Женщины заботились о нём, как могли.
           В один из дней случилось страшное. В шахте, где работали их родные, произошёл обвал горной породы. Погибло несколько шахтёров и среди них  отец Алдоны – Пранас Чехавичус. Брат отделался лёгкими ушибами.
Мать не плакала, только ещё крепче сжала тонкие губы, а чёрные волосы её за одну ночь побелели. Сёстры и брат тоже сдерживались, и только Алдона неутешно рыдала, глядя на неузнаваемое изуродованное лицо отца. Он всегда был мягок  с ней и часто повторял, глядя на повзрослевшую в его отсутствие дочь:
- Как ты похожа на свою мать в молодости! Такая же красивая.
           Алдона подходила к зеркалу. Тоненькая высокая девушка с огромными зеленовато-серыми  глазами смотрела на неё, изумлённо подняв дуги тёмных бровей. Ровная  кожа её была чиста и бархатиста. Бледно-розовые губы красиво очерченные и слегка приоткрытые, между ними белела полоска ровных зубов.  Две толстые пушистые чёрные косы спускались на ещё слабо оформившуюся грудь.
- Неужели это – я? – сама себе удивлялась Алдона. – Не врёт ли зеркало?
           Но зеркало не врало. Она  кокетничала, задавая такие вопросы. Уж слишком часто на девушку стали оборачиваться незнакомые парни. Мать с тревогой следила за преображением дочери: ещё  полгода назад Алдона  была долговязой смешной девчушкой и вот на тебе – настоящая красавица! И угораздило же её расцвести здесь, где полно всякого человеческого отребья!
           Мать заставляла девушку носить  длинные юбки и платки, чтоб хоть как-то обезопасить дочь. Но куда спрячешь сияющие глаза  и белозубую улыбку, летящую походку и маленькую ручку?  Мать почти никуда не отпускала дочь одну, но всё равно приходилось давать девушке поручения, из-за которых Алдона одна уходила из дома.
           После гибели мужа мать Алдоны слегла. Девушке приходилось работать за двоих, готовить еду, сидеть у постели матери, бегать в аптеку… Ей не было это в тягость, мать приучила дочь к любой работе, не надеясь на улучшение в жизни. В один из дней, управившись в столовой, Алдона торопилась домой. Неожиданно небо потемнело, блеснула молния. Гром грянул так, словно небо раскололось надвое, и сразу же хлынул дождь. Лёгкое летнее платьице девушки мгновенно промокло и облепило всю её хрупкую фигуру.
           Занырнув в первый попавшийся подъезд, она руками пыталась отжать платье. Хлопнула дверь, в подъезд забежал парень, тоже вымокший, как и Алдона.
- Ну и ливень! – с  восхищением в голосе произнёс он. Девушка не поняла ни слова, уловив только интонацию. Она подняла глаза и замерла. Синие, яркие, словно полевые васильки глаза смотрели на неё с удивлением и восторгом. С кудрявых русых волос на рубашку стекали капли воды. Парень был чуть выше её ростом, но хорошо сложен.
-Кто ты? Речная фея? – спросил парень. Алдона показала жестом, что не понимает его слов.
-Ты немая?
-Я не понимаю, что вы говорите, - ответила она. Услышав  чужую речь, он произнёс:
-Ах, вон оно что! Василий, - парень ткнул пальцем себе в грудь, показывая на неё, спросил. – Как тебя зовут?
Алдона поняла, что он спрашивает её имя.
-Алдона, - тихо произнесла она, не в силах оторвать взгляд от его синих глаз.
- Алдона, - как заворожённый, эхом повторил Василий. – Я никогда не встречал таких красивых девушек, как ты!
           Он ещё что-то говорил, и Алдоне казалось, что она понимает все его слова. Где-то там, внутри неё, звучала музыка, нежная и светлая, и тёплая волна омывала её сердце и душу. Девушка забыла о своём мокром платье, о том, что дома её ждёт больная мать, которая запретила дочери общаться с русскими. Этот синеглазый паренёк в одно мгновение заслонил от неё весь окружающий мир.
            Так Алдона встретила свою первую и единственную в жизни любовь. Таясь от матери и сестёр, она стала встречаться с Василием. Если была бы хоть малейшая возможность, влюблённые  не расставались бы ни на миг, но Алдоне нужно было прятаться от родни, да и работа отнимала большую часть их свободного времени. Но любовь сильнее  препятствий и чем больше их у влюблённых, тем сильнее желание быть вместе. Удивительно, но различие языков не помешало им нисколько, у любви существует свой, понятный только влюблённым, язык.
            С того самого дня  Алдона стала учить русский язык. Она хотела понимать каждое слово своего Васи.  Ещё в школе учителя отмечали способности Алдоны к родному языку и к латыни, и русский  ей тоже дался довольно-таки легко. Василий восторгался тем, как она быстро запоминала слова и выражения, а её прибалтийский акцент так нравился ему, что он, дурачась, повторял за Алдоной особо «удававшиеся» ей словечки.
-Алдонушка ты моя, умненькая! Фея зеленоглазая! Голубушка ясная! – Василий обнимал и нежно целовал свою любимую. – Как же я жил-то без тебя? И за что мне такое счастье привалило?
Алдона счастливо смеялась, прижимаясь к Васиной груди. Но нужно было бежать домой, и она, несмотря на уговоры парня, высвобождалась из его объятий.
-До завтра! – говорила она любимому, а получалось у неё «до заутра», и Вася, дурачась, передразнивал её:
-До заутра. Можно я тебя хотя бы провожу?
             Девушка не разрешала ему это делать с самой первой их встречи, и парень не мог понять почему. На все его попытки  проводить её, Алдона только умоляюще смотрела ему в глаза и отрицательно качала головой: не нужно. Она убегала от него стремительно, не оглядываясь, а Василий смотрел ей вслед, пока девушка не скрывалась из виду.
             А на севере  буйствовало короткое жаркое лето. Жизнь в семье Чехавичус шла своим чередом. Мать выздоровела и снова вышла на работу. Алдоне сложнее стало встречаться с Василием, а он искал с ней встреч, не понимая: отчего его любимая  перестала с ним видеться. Объяснить причину Алдона не могла.
             В один из  вечеров мать и дочь возвращались с работы. День клонился к вечеру,  полярный день уже закончился, но всё равно было светло. Когда они уже подошли к своему дому, от его стены отделился парень и шагнул им навстречу. Алдона вздрогнула всем телом. Это был её Вася.
-Здравствуйте! – сказал он, обращаясь к матери. Она хмуро кивнула парню и хотела обойти его. Но Василий  повернулся к Алдоне и спросил у неё:
- Алдона, куда ты пропала? Я уж подумал, что ты заболела или ещё что-то плохое случилось. Я искал тебя  несколько дней, ведь ты не сказала мне, где работаешь и живёшь!
             В его голосе было столько боли и любви, что мать удивлённо уставилась на парня. А он, словно не замечая этого, смотрел на её дочь синими, как васильки, глазами  да ещё и держал ту за руку. Мать припомнила, что Алдона последнее время стала какой-то странной. Как когда-то в детстве то улыбалась ни с того, ни с сего, то бормотала что-то себе под нос, то мурлыкала песенки и даже пританцовывала на ходу. Она одёргивала дочь,   но спустя какое-то время странности повторялись, и мать с опаской поглядывала на Алдону.
             Парень всё не отпускал руку дочери и что-то говорил, говорил ей, а Алдона, как заворожённая, смотрела ему в  лицо. Смысл происходящего стал доходить до женщины: её дочь влюбилась в русского, несмотря на её запрет! Повернувшись к дочери, она произнесла:
- Мерзавка! Распутница! Когда и где ты снюхалась с этим русским? – и сильной рукой крестьянки два раза наотмашь ударила её по лицу. Алдона вскрикнула, по щекам её потекли слёзы. – Марш домой!
-Что вы делаете?! – Василий заслонил собой девушку. – За что?
-Отойди, вражина! Не вмешивайся не в своё дело! – зло процедила женщина, отталкивая парня от дочери. – Я сказала: домой! Или тебе не ясно? Опозорить нас хочешь?
-Алдона, что происходит? За что она тебя ударила? Почему она кричит на тебя? Ты не говорила ей обо мне?
             Алдона отрицательно покачала головой. Щёки её горели, но ей было не больно, а стыдно и мерзко, как тогда в детстве у пруда, когда чужаки разрушили обожаемый ею мир. Как мама, которую она любила, с такой злобой могла говорить с ней и её любимым?
- Она ненавидит русских, и мне запрещено говорить на твоём языке и тем более встречаться с русским.
-Средневековье какое-то! А ты, ты меня не ненавидишь? Ты говорила, что любишь. И я люблю тебя, Алдона! Пойдём со мной, я не хочу жить без тебя! Пойдёшь?
-Да!
             Мать  хватала дочь за руки, выкрикивая грубые слова в адрес её и парня, пытаясь оттащить девушку от него, но Алдона вдруг решительно освободила свои руки  из материнских и тихо произнесла:
-Прости, мама. Я люблю его. Я буду его женой.
-Будьте вы прокляты! – прошипела женщина в спины  дочери и будущего зятя. Алдона вздрогнула, но Василий ласково обнял её за худенькие плечи, прижал к себе и повёл свою любимую в их общий счастливый мир.

Продолжение следует...