Ты это я

Разве может что быть увлекательнее прогулки по приемному покою клиники, да, клиники? – я подумал так и сразу накинул пальто, сразу надел валенки. Часы сегодня тикают медленно, медленнее обыкновенного; нельзя ли и мне, – думаю я, - нельзя ли мне идти не спеша? Но я не могу на это решиться; я делаю два шага за один щелчок, два шага за один.

До клиники едет почти всё; всё равно, куда садиться: в автобус ли, в трамвай, в транспорт ли поменьше, - все идет туда, на улицу Доктора Новоколкина (этот доктор так прославился: он умер от того, что вылечил в своем городе всех больных, а затем ему, конечно, нужно было умереть от чувства голода). Не могу полюбить я трамваи за одну особенность: люди, едущие каждый до своей станции, бывают грубы, бывают и буйны; не так давно один пассажир провозил с собою в сумке лягушек. Так эти лягушки вот что затеяли: они понемногу выпрыгивали и заполонили салон. Нельзя проехать в трамвае и вдоволь рассмотреть механизм: он всегда гудит, но добраться до него нельзя. Зачем же тогда – спрашиваю я! – зачем же запускать людей туда, где их содержат в таком страхе, что никто не решается открыть маленькую дверцу в полу?

Вот улица Коммунистическая, вот улица Революции, вот улица Революционная, вот улица Юный Ленинец, вот улица Краснооктябрьская, вот улица Ленина, вот улица Ильича, вот улица Ульянова, вот улица Советская, вот улица Комсомольская.

На каком хорошем сидении я оказался! Отсюда удобно бежать, если получится авария. Авария – страшная штука, иногда бывают такие аварии, что загораются все лампочки.

Вот место, где делают мачты для кораблей. Я заказывал себе мачту – хорошая мачта, она до сих пор сохранилась. Вот улица Строителей. Вот здесь пишут книги, вот там живет один министр. У него точно парик, причем парик дешевый, и одна дочь с маленьким носом (ей даже нечего задрать!) Эта дочь часто просится ко мне в гости; я ее никогда не пускаю, потому что… о, вот здесь я видел настоящего художника! Он был весь выпачкан краской и тащил мольберт с холстом, ящик с палитрой, масляными красками, тряпочками, скипидаром, мастихинами и кисточками, пигментами, масленками… вот улица Октября. Вот улица Доктора Новоколкина.

Здесь выходят почти все, а остальные поедут и выйдут у магазина, где продают все для врачей. Я выйду здесь; эту улицу можно сравнить с ниткой, которую вытягиваешь из свитера: она кажется короткой, но когда шагаешь по ней, легко запутаться в ее поворотах и устать. Сначала улица прямая и дома кирпичные, некоторые окна замазаны. Между теми домами всегда дует ветер, так что там специальные столбики, за которые можно держаться. Клиника за тем дубом; говорят про этот дуб, что он вырос недавно. Мне кажется, он давно здесь растет.

Хорошо, что у дверей клиники стоит всегда гражданин и открывает дверь. Я знаю, что сначала нужно идти прямо, потом повернуть направо и зайти в лифт. Из лифта нужно выйти на втором этаже. Человек в жизни гораздо чаще заходит, чем выходит, не устану повторять! Невозможно больше раз выйти, чем зайти. Коридор во втором этаже похож на коридор в третьем этаже. По этому коридору я бегал ребенком с мамой, а из той двери плакали две девочки. Им рвали зубы.

В конце коридора у окна человек. Подойду я к нему. Я ему скажу: «Давай погуляем вдвоем!» и он согласится, я возьму его под руку, и мы зашагаем по коридору взад-вперед, как в прошлый раз (хотя в прошлый раз то был другой человек, и стоял в лифте, а этого человека я не знаю).

- Давай погуляем вдвоем! – я предложил ему прогуляться вдвоем по коридору.

Он повернулся ко мне и улыбался.

- Ты это я, - отвечал он. Так странно отвечал: «Ты – это я».

- Почему это я – это ты? Нет, ты неправильно замечаешь то, как устроена действительность.

- Ты это я, – он говорит и еще улыбается!

- Нет; а почему ты стоишь здесь и никуда не уходишь?

- Ты это я, и я знаю.

- Ничего ты не знаешь! Ничего ты не знаешь! Ты хоть давно здесь стоишь?

- Да, давно. Ты это я.

- Нет–нет, нет–нет, я это я, а ты – это ты, и мелешь ерунду!

- Не ерунду, а ты это я. Вот стань сюда и погляди.

У него странный голос и легкие руки, будто их нет: мои плечи совсем не прогибаются под его руками. Он предложил встать на его место и поглядеть, и я согласился. Что ж, на таком месте хорошо стоять, и понятно, почему этот человек улыбался, когда стоял здесь. Мне пришлось ненадолго забыть про него. В окне почему-то осень, а на улице лето.

- Ну что? – спросил меня этот человек. (Он уже меньше улыбался).

Я готов был ему отвечать, готов, готов! Здесь и правда хорошее место; если смотреть вглубь коридора, то видно всех врачей, инвалидов. Они заходят в двери и выходят и опять заходят – они носят в руках бумаги, шприцы, карточки, колбы, микроскопы, вату, щипцы и пинцеты, стеклышки, ванночки, трубки… вон там – девочка, которая плакала из двери, она теперь выросла. Я буду стоять здесь, на этом месте. Зачем мне уходить? Я закрыл квартиру на ключ, она может быть закрыта хоть час, хоть день, хоть неделю, хоть месяц, хоть год.

- Ну что? - человек все еще ждет моего ответа, да что мне ему сказать, что сказать?

- Ты это я, - сказал я ему, - ты это я.

- А хочешь пройтись по коридору? – спросил тогда он меня, думая, что я уступлю ему место.

- Нет-нет, я буду стоять здесь! Ты это я!

Тогда он ушел, оставив меня в покое. Ну и хорошо, ну и хорошо!