Самолет

Рычаг на себя. Настолько сильно, насколько это возможно. Металл сопротивляется, не поддается, пользуется законами физики, чтобы помешать, чтобы продолжить сопротивление. Не дает существу из крови и плоти собой повелевать – мол: «ошибка будет стоить тебе жизни, пускай и вместе со мной».
Но физическая сила велика и нос начинает мелено, но уверенно поднимется вверх, даруя надежду на спасение. А перед глазами все плывет, это перегрузки к которым не подходит человеческий организм. Но мой то справиться. Всегда справлялся, справится и сейчас.
Все внутри тела обретает вес. Органы словно начинают весить в десятки раз больше чем весили и оседают в организме, и я начинаю чувствовать каждый из них в отдельности. Тело будто бы рассыпается на части, на маленькие кубики и шарики, растекается, и лишь только кости и плоть не дают мне развалиться на части.
Я выдергиваю ручку на себя что есть силы и машина все-таки подчиняется, взрывая воздух вокруг борта и дергая самолет наверх. Двигатель начинает тянуть машину, поднимая меня так высоко, как это в принципе возможно.
У самолета, летящего рядом со мной отрывается крыло. В нем и без того было так же много дырок, как в решете, но теперь самолет отправится в крутое пике. «Джошуа должен успеть катапультироваться, лишь бы его не контузило», - мысль, которая стремительно проноситься в моей голове, и тут же сменяется той, которая заставляет руку дернуть штурвал вправо, лишь только выправив его в прямое положение. Навстречу мне пролетает оторванный хвост от самолета кого-то еще из моей группировки.
Нас разносят в щепки.
Успел ли я об этом задуматься хоть на секунду во время операции? Конечно же нет, ведь обычно за меня думал кто-то другой, тот, в чьи постоянные обязанности не входит обдумывание ухода от нависающих на хвосте истрибителей, и поиск цели, которая с такой высоты выглядит не больше муравья.
Хотя о чем это я? Когда-то люди сражались палками и кулаками, потому, что больше ничего не было. А теперь я нахожусь в таких условиях, о которых мечтали древние, выбивающие челюсти друг-другу.
Мой самолет удерживает высоту, но голова чувствует подвох, а глаз сию секунду бросается на аппаратуру. На приборной панели раздражающее красным светом моргает маленький огонёк, показывающий утечку топлива. Это очень плохо.
"Топлива хватит минут на 10 полёта, нужно постараться набрать максимальную высоту, чтобы планировать", - произносятся в голове слова инструктора, - "помни, сколько на тебе ответственности, умрёшь ты, погибнет весь девятый ботальон". Сразу после этого он стучал по моей голове и говорил, что все в моей голове. Не только мои бойцы, но и страхи.
Нужно срочно сажать самолёт, ведь иначе у меня есть неплохой шанс умереть.
Хорошая погода... Где-то там внизу могут даже петь птицы, если их не уничтожили наши бомбы. Солнечно и безоблачно. Хороший день чтобы умереть... Пожалуй лучший... Именно так я представлял свою смерть когда-то в учебке, в ответ на первый урок от инструктора: "представьте день вашей смерти и постарайтесь никогда в него не попасть!".
Кажется я все-таки попал в этот день. Ненароком я начинал бояться.
И не зря, ведь прямо перед моим носом показался горящий бомбардировщик. Скорее всего его команда уже погибла внутри в страшных мучениях, но сама машина не хотела погибать просто так. Ещё бак держал температуру, не взрываясь.
Мне удалось совершить маневр и уйти в сторону. Лишь одного я не учел, что от моего самолёта шел шлейф из вытекающего бензина.
Мне не вернуться. Радовать могло только то, что с основным заданием мы справились успешно.

 - Отключайте его, - говорит инструктор... Точнее тот человек, который был инструктором в моей голове. Здесь он носил чёрные круглые очки с логотипом мегакорпорации "g" и белый лабораторный халат, - он опять не справился.
 - Может быть мы испытаем искусственный интеллект? - спросил тот парень, что был по-моложе.
 - Нет! - крикнул профессор, - нам нужны настоящие пилоты. Пускай это будут разумы, взращенные в голове одного человека, но они - прошедшие множество битв в которых человечество уничтожало само себя проявят себя намного лучше, чем желёзки и программы. Ведь в случае с интервенцией Люкеоров другой попытки у нас не будет.