Цитатность мышления

Для 21 века характерно накопление такого громадного объема информации, что это привело даже к расширению человеческого сознания. Оно стало не только образным или понятийно-логическим, оно стало цитатным. Цитатность – один из признаков современного  мышления. Цитатность сознания связана не столько с тем, что появился виртуальный мир Интернета, сколько с тем, что мир культуры, мир духовный в сознании людей стал реальностью, которая не уступает по своей значимости самой объективной реальности. И из мира сознания, и из объективной реальности человек получает информацию.  Такое соотношение двух миров: мира художественного и мира реального –  проявляется в  путевом очерке Ольги Костенко-Поповой «Навстречу Радищеву» (Аргументы и факты» №31 1-7 августа 2012). Очерк построен на сравнении книги Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» и современной трассы М-10. «Совершенно другое дело – проехать эти же 687 км классическим путем, т.е. по следам классика – Александра Радищева, 222 года напечатавшего своё революционное «Путешествие из Петербурга в Москву». Такое наложение двух реалии делает очерк интересным и необычным.
Мир культуры, состоящий из разнородных произведений, становится цельным благодаря связующим идеям, «вечным вопросам». Что есть истина? Что такое добро? Что такое зло? В чём смысл человеческого существования?         А в чём отличие человека от окружающей природы? Что отличает его от Бога? И вообще, что такое Бог? Почему все-таки возможно говорить о божественной природе человека? В каждую эпоху, особенно в переломные, когда сознание человека отвергает устоявшиеся взгляды, решаются они вновь и вновь. И до тех пор, пока существует мир и человек в нём, будут высказываться разные точки зрения, порой противоположные, порой парадоксальные. Истины одной для всех и одной на все времена не существует. Однако человек Новой Эпохи может сравнить разные точки зрения, благодаря тому информационному пространству, которое уже создано.
Какие же вопросы поднимаются на страницах газет? Как правило, в связи со спецификой переходного периода в государственном строительстве – это такие вопросы, как: Кто виноват? Что делать? Какой путь избрать? Какой строй мы создаем? Каков должен быть человек Новой Эпохи? Каковы его ценности? Что значит добро и зло для нынешнего времени? Решение этих «вечных»  вопросов было перенесено на реальную почву. Но такой подход и придает вес и силу журналистскому слову. О чем будет идти речь, читатель информируется заголовками статей: «Кто привел Ельцина к власти», «Виноват экипаж самолета и аэропорт Петрозаводска?», «Как выдумали подвиг панфиловцев и развалили СССР», «У Бога была жена».
«Вечные вопросы», как вертикаль, пересекают эпохи становления человеческой мысли, они являются объединяющим звеном в человеческой культуре. И не важна объективная истина, так как в этом мире истина не есть соответствие разума с самим собой и своими общеобязательными законами. Истина духовна, а дух противоположен по своей сути рационализму. Истина здесь не самоцель, а средство построения миропонимания. Объективность и субъективность истины здесь сливаются в единое целое. Одно событие мифологизируется, а другое наоборот развенчивается. И не столь важна в этом случае чья-либо позиция, сколь важно создание общего философско-художественного поля. Именно поэтому в одном номере могут быть две противоречащих статьи. И читатель выбирает, чья позиция ему ближе. 
Другое объединяющее начало – это создание архетипов человеческих характеров. Фауст, Дон Кихот, Гамлет, Раскольников, Анна Каренина. Вечные идеи и нетленные образы. «Это лики и духовные зраки вещей, зримые теми, кто в себе самом явил свой первозданный лик, образ Божий, а по-гречески, идею: идеи  сущего зрят просветлившиеся сами идеей, собой и через себя являющие миру, этому, нашему миру, идеи горнего мира» (Флоренский П.А. Иконостас. М. 2005, с.18.). Вертер, Вильгельм Мейстер, Фауст, Мефистофель и Маргарита – «вечные образы», созданные гением немецкого писателя. Они мифологизировались, стали самоценны и выражают определённую  сторону человеческой души. Но это характерно для художественной литературы? А для журналистики? Здесь свои фигуры. Свои архетипы, характерные для общественной, политической и культурной жизни. Ленин, Сталин, Рузвельт,  Пушкин, Толстой, Достоевский, Горбачев, Ельцин… Политические деятели, художники слова, артисты, певцы. Они предстают перед нами уже не только как исторические деятели, но и как мифологизированные персонажи.
Еще один признак цитатности – введение в культурный обиход многих фраз, ярких, сочных, запоминающихся,  собственно сам текст. Эти цитаты дают возможность для проявления различных ассоциаций.  Таким образом, рядом с цитатным мышлением проявляется и мышление ассоциативное. Вот как заканчивается журналистская статья: «Судя по всему, совсем не дети – наше будущее. Чиновники – наше все…» Автор намекает на известные предложения: «Дети – наше будущее», «Пушкин – наше все». Таким образ обыгрывание знакомого текстового материала приводит к различным читательским ассоциациям.
Появление цитатного мышления в постмодернизме рассматривалось как побочный результат общетеоретических выкладок и представлений структурализма и раннего постструктурализма с  их установкой на интертекстуальность. В данном случае структуралисты весь мир представляют как интертекст, а предметы реального мира представляются отдельными текстами. Как мир существует независимо от отдельно взятого человека, так интертекст существует независимо от воли человека. В таком случае стул – это текст, существующий независимо от сознания индивидуума. Информация и объект становятся почти равнозначными понятиями. А раз так, то личность отделяется от информации, а само субъективное восприятие не только не важно, но и не возможно в принципе. В философско-теоретическом плане это привело к постулату смерти субъекта, а при анализе конкретного художественного произведения к постулату смерти автора. «Новый романист» М. Бютор дал еще в 1969 г интервью журналу «Арк»: «Не существует индивидуального произведения. Произведение индивида представляет собой своего рода узелок, который образуется внутри культурной ткани и в лоно которой он чувствует себя не просто погруженным, но именно появившимся в нем. Индивид по своему происхождению — всего лишь элемент этой культурной ткани. Точно так же и его произведение — это всегда коллективное произведение. Вот почему я интересуюсь проблемой цитации». Такое жизненное ощущение собственной интертекстуальности и составляет внутреннюю стилистику постмодернизма, в котором  ощущение выражается хаосом цитат, как пишет Хассан, «космического хаоса», где царит «процесс распада мира вещей».
В размышлениях структуралистов отражены отношения человека к информации, не важно когда, каким образом и от кого она получена. Главное – в самой информации, а не в процессе ее получения. И чем короче путь восприятия, тем проще. Однако газета имеет свои четкие законы получения информации. Это ее отличие от художественной литературы во многом не позволяет перевести ее в плоскость постмодернизма. Читателю интересен первичный текст, авторские размышления, а не комментарий чужих текстов (здесь не имеется в виду такой жанр, как комментарий).
Цитатность информации требует цитатности восприятия.  Тем не менее, ни образное, ни логическое сознание не заменилось цитатным. Человек, воспринимая себя как субъекта, не требует смерти другого субъекта, а при чтении произведения не требует смерти автора. Дело в другом: сама информация утрачивает достаточно часто субъектные черты, приобретая объектные. И в таком случае отношения читатель и писатель как субъект-объектные меняются на субъект-субъектные, а все информационное поле предстает как единый интертекст. Это достаточно справедливо для цитатного мышления, которое отбрасывает логическую красоту постижения и образную сторону творчества. Но человек многомерен, получив информацию, он рассуждает, анализирует, ставит себя на место героя или автора, возвращаясь к субъект-субъектным отношениям. Кроме того, цитатное мышление преодолевается  интегративностью восприятия, с помощью которого мир обретает свою целостность.
Для постмодернизма цитатность – это прежде всего текстовый и внетекстовый комментарий. Первичный текст для постмоденрнистов играет вторичную роль, так как на первое место выходит интерпретирующий разум.
«…замена текста комментарием к нему, рассуждением о нем, выхолащивание живой творческой энергии абстрактной рефлексией, игрой, различными интеллектуальными концептами и парадигмами — общеизвестная, навязчивая тенденция в движении культуры XX в., ставшая одним из главных признаков постмодернизма» (Андреев Л. Г. Чем же закончилась история второго тысячелетия? (Художественный синтез и постмодернизм. Зарубежная литература второго тысячелетия. 1000–2000. Учеб. пособие / Под ред. Л. Г. Андреева. — М.: Высшая школа, 2001. — С. 292.).  Что касается журналистики, то первичный текст играет и будет играть в ней ведущую роль, в то время как текст вторичный играет роль вспомогательную.