Чайка

ЧАЙКА
А.Широбоков

          Любили  мы с Андрюшей  Папиянцем,  сыном известного советского оптика, охотиться по осени на уток.  Этому  увлечению мы обычно  предавались на берегах Ладоги,  не очень далеко от Ленинграда.  Надо сказать, что осенью, через несколько недель после открытия охоты,  на Ладоге наступает некоторое затишье: местная утка частично подвыбита и разлетелась, а пролётная утка с севера ещё где-то в пути. В такие периоды некоторые горе-охотники, после обильных возлияний  у костра,  начинают палить по любым мишеням. Стреляют по чайкам, по пустым бутылкам, по подброшенным вверх шапкам. Мы этим не увлекались. Правда, иногда, уступая настойчивым предложениям азартных новичков, я соглашался пострелять по шапкам. При этом я ставил условие, что стрелять будем пулями, а не дробью. Для новичков это упражнение очень трудное, практически невыполнимое, хотя на расстоянии метров пять-семь разницы особой нет – дробь летит очень кучно, почти как пуля. Здесь, скорее, психология. И вот, однажды, пристал ко мне один подвыпивший начинающий охотник, чей-то приятель. Насчёт пуль я его предупредил. Я подкидываю вверх и слегка вбок свою кепку.  Выстрел. Мимо. Настала моя очередь. Его кепка после моего выстрела отлетает в воздухе метров на пять и падает на землю с большой дырой от пули.

            – А можно я ещё раз выстрелю по твоей шапке, но дробью, - спросил расстроенный стрелок?

          - Черт с тобой. Стреляй!

Изо всех сил подкидываю кепку. Вращаясь вдоль своей оси, кепка плавно летит и  приземляется метрах в десяти. Через мгновение звучит выстрел.

           – Что же ты, гад, делаешь!

             – А я не успел прицелиться!

 Моя кепка стала похожа на решето.

             И вот однажды напросились с нами на охоту два Андрюшиных приятеля. Они вместе с ним учились и  закончили лет шесть назад   Ленинградский Институт Киноинженеров. Это Гарик Юкерсон и Валера Окрепилов. Гарик был крепкого телосложения и ростом чуть выше среднего. Невероятный хохмач и балагур. Не чурался весёлой выпивки.  Мудрая еврейская мама Гарика, когда пришла пора ему жениться, видимо, вспомнив слова известного классика: - Жениться – это вам не в баню сходить, - советовала:

            – Гарик! Женись только на русской. Не  гонись за образованной и очень умной. С глупой легче жить. Она тебе всю жизнь в рот будет  смотреть.

Что Гарик и сделал. Он женился на Маше, красивой дочери дворничихи. Маша воспитывалась без отца. В новой семье Гарик стал непререкаемым авторитетом, особенно, после рождения дочки. Тёща, буквально, молилась на него. Когда впоследствии Гарик решил переместиться в Израиль, жена и тёща безоговорочно последовали  за ним. Из Израиля Гарик писал восторженные письма, что он работает по специальности и живёт в благоустроенном коттедже в пригороде Хайфы. Каждое утро к дому подъезжает автобус и забирает ребёнка в детский садик. В группе всего восемь детей…! В это мне верилось с большим трудом, мне, каждое утро втискивающимся в переполненный автобус с ребёнком на руках по дороге в садик, где в группе было тридцать детей. Наверно, пропаганда, думали мы с Андрюшей. Последней хохмой Гарика после отъезда был телефонный звонок. К тому времени Андрюша Папиянц перешёл из нашего НИИ в другое такое же режимное  учреждение, разрабатывающее специальную кинофотоаппаратуру. В комнату, где среди других сотрудников сидел за своим рабочим столом Андрюша, буквально ворвалась секретарь директора института:

         – Кто здесь мистер Папиянц? – грозно спросила она.

         – Ну, я, - вяло ответил Андрюша.

             – Андрей Каренович! Срочно в кабинет директора. Вам звонят из Хайфы!

 Это в режимном-то учреждении! В кабинете директора  уже находились взволнованный директор, зам. по режиму и начальник первого отдела. В гнетущей тишине Андрюша взял трубку. Раздался знакомый голос:

           - Привет, Пипа!  Так звали Папиянца  ещё со школьных  времён.

          – Ты знаешь, я забыл и не могу найти …..    

Речь шла о характеристиках абсолютно несекретной фотоплёнки «Микрат- 300». Интернета тогда ещё не было. Потом было ещё  несколько вопросов о жизни, о друзьях. Холодея в душе, Андрюша сбивчиво отвечал.

          – Что-то ты, Пипа,  вялый какой-то.  Может,  болеешь? – бодрым участливым  голосом интересовался Юкерсон из своего дальнего зарубежья.

Это был не последний вопрос к Андрюше в кабинете директора.

           – Папиянц! Почему Вы не сообщили в отдел режима о своих связях с иностранными подданными?

На следующий день Андрюшу лишили допуска к документам, что фактически означало увольнение. А ещё через три недели Андрюша уже работал директором районного Дворца Пионеров – помогли армянские родственники.

             Валера Окрепилов был полной противоположностью Юкерсона. Ростом был чуть ниже среднего, характера  спокойного, он в шумных компаниях ничем не выделялся. Работал после распределения из института в каком-то второстепенном конструкторском бюро инженером. Найти более престижную работу по специальности, понятное дело, у Окрепилова  в Советском Союзе шансов не было никаких. Более того, у него не было мудрой еврейской мамы, как у Юкерсона. Вернее, еврейская мама была, но совета мудрого перед женитьбой Валера не получил. Поэтому женился он на слегка полноватой даже в молодости Анечке из интеллигентной еврейской семьи. Анин папа работал профессором,  и права голоса в семье не имел. Всеми делами заправляла дородная мама. Она после рождения дочери нигде не работала, что и повторила Анечка, родив  Окрепилову сына. Тёщу совсем домашний зять называл Мамой, а тестя – Михаилом Ефимовичем.  Обоих на «Вы». Теперь самым бесправным в семье стал Валера,   когда переехал к  жене из двухкомнатной малогабаритной квартиры, где жил с родителями, в просторную профессорскую обитель.   Он выносил мусор, чистил картошку и ежедневно по утрам таскал своё чадо в детское учреждение, пока жена ещё спала. На жизнь свою  Окрепилов не жаловался. Может, его всё устраивало. Есть же люди!  Вот такой компанией мы и прибыли на берег Ладоги для охоты на уток ранним осенним  утром в субботу, ещё до рассвета. Прибыли на один день. На два дня  Валеру не отпустили дома…

          Было, действительно, глухое время для утиной охоты. На утренней зорьке мы не увидели ни одной утки. Когда совсем рассвело, ничего не изменилось. Как говорят охотники,  - Насколько  глаз мог видеть – он ничего не видел.  Не радовало бездонное голубое небо и слегка волнистая, бескрайняя Ладога. Уток не было! Тишину нарушали только лёгкий шум прибоя и резкие крики многочисленных чаек. С каждым часом лицо Окрепилова всё больше мрачнело. Не помогало даже балагурство Юкерсона.

           –  Валера! Не грусти. Ведь впереди ещё вечерняя зорька! Может, будут ещё утки, - успокаивал я его.

         – Нет. Я чувствую, что ничего уже не будет, - сокрушался Окрепилов.

         – Мужики, понимаете, не могу я приехать со своей первой охоты без добычи. Тёща житья не даст. Со свету сживёт.  Сшибите мне, хотя бы, чайку – ружья у него не было, -  Я скажу, что это северная утка! 

И что  нам оставалось делать? Не пропадать же приятелю! А на вечерней зорьке, как и предчувствовал Валерка,  утки так и не появились. Когда совсем уже стемнело, при свете фар Окрепилов тщательно ощипал и выпотрошил чайку, отрезав демаскирующую голову несчастной пернатой.

         – Ни за что не догадаются! -  ликовал он.

И мы отправились домой. Наступала ночь.

          Дома у Валеры все уже спали. Только самые  преданные жёны рыбаков и охотников ждут возвращения мужей хоть до полночи. Жена у Валеры была не из таких жён. Стараясь никого не разбудить, Окрепилов прокрался в кухню и приступил к приготовлению «дичи».  На вопросе приготовления водоплавающих птиц  стоит остановиться особо. Если готовится утка тушёная, например, кряква, чирок  и т.д., то её тушку, разрезанную на порционные куски, сначала обжаривают в масле с чесноком, а потом тушат со специями несколько часов. Морская же утка, питающаяся, в основном, рыбой, -  накапливает под кожей жир, сильно отдающий при жарке очень плохо пахнувшим  рыбьим жиром. Поэтому, морских уток не ощипывают, а сразу снимают с них шкуру вместе с перьями. Потом часов десять отмачивают в воде с небольшим количеством уксуса.  Дальше – обжарка и тушение.  Получается  достаточно вкусно. Насчёт чаек я совета дать не могу. Не пробовал. Но ничего этого не знал повар Окрепилов.  Как только он бросил на разогретую сковородку порционные куски, в кухне неприятно запахло. Валера тщательно  прикрыл кухонную  дверь и открыл окно. Когда пошёл процесс тушения, и в латке забулькало, неприятный запах перешёл в трудно переносимую вонь. Все три часа повар просидел у окна, жадно вдыхая свежий воздух. Потом поставил латку у полуоткрытого окна и пошёл спать.

           За поздним воскресным завтраком все поздравляли добытчика, интересовались подробностями охоты. Окрепилов  красочно описывал процесс: как ему дали ружьё, как прилетела утка и как метко он выстрелил. Жена умиленно  поглядывала на него. Михаил Ефимович смущённо покашливал – он понимал, что в данный момент он со своим профессорским званием сильно проигрывает зятю в семейном кругу. Тёща сообщила:

          - Обедать сегодня будем с серебряными приборами. Позовём самых близких. Яшу с женой и Веню с Софочкой. 

Окрепилов  же  приступил к привычной работе -  чистке картошки.

          Когда стало темнеть, все были в сборе. На стол были выставлены сервизные тарелки, хрустальные блюда с салатами,  серебряная хлебница.  Рядом с тарелками на праздничных салфетках лежали серебряные столовые приборы. Под дичь посередине стола стояло роскошное расписное блюдо. Пока пустое. То, что водка была в хрустальном графине, а рюмки и фужеры были тоже хрустальные, можно и не говорить. Для дам на столе возвышались две бутылки сухого и полусухого вина. Окрепилов, закусывая водку салатами, в очередной раз рассказывал о своём подвиге на охоте. Появлялись всё более красочные подробности. В один из промежутков  между тостами он выскочил на кухню и поставил латку с дичью на огонь. Запаха не было никакого. На всякий случай, уходя, он плотно прикрыл дверь и приоткрыл окно.

          – Ну, давайте ещё по одной перед дичью, - провозгласил Михаил Ефимович, -  За охотника!

 Когда было налито «под дичь»,  Валера с блюдом отправился на кухню. Несмотря на положенные в латку специи, смрад на кухне стоял невыносимый. Переносить запах слегка помогала выпитая водка. Разложив порционные куски в центре блюда, Окрепилов по краям положил отварной картофель и всё это украсил зеленью.

         – А вот и наш охотник, - радостно воскликнул слегка захмелевший Яша, брат Анечки.

 Валера водрузил блюдо в центр стола. От волнения он выпил подряд две рюмки. Тёща, раскладывая дичь, как-то странно подёргивала  носом:

         - Охотнику самый большой кусок!

 Над столом витал омерзительный запах. Более того, пропахла даже картошка. Окрепилов отрезал серебряным ножом кусочек мяса:

        – Очень тонкий аромат! Его очень любят французы….. и  китайцы, - почему-то добавил он. – Деликатес!

 Едоки повели себя как-то странно. Кто-то из вежливости проглотил маленький кусочек деликатеса, а некоторые под разными предлогами покинули стол, ссылаясь на очень сытные салаты. Яша с Веней пошли покурить. Что оставалось делать бедняге  Окрепилову? Он, подавляя спазмы в желудке и деланно причмокивая,  съел свой кусок, но тут же заботливая тёща положила ему ещё один.  Только водка и помогла Валере с трудом  осилить второй кусок. Вытирая  губы салфеткой, он произнёс:

         - Спасибо, Мама, за обед. А, всё-таки, Ваша курица в луковом соусе лучше, чем моя дикая утка. Я уж не говорю про рыбу-фиш.  На охоту я больше ни ногой! Дома и спокойнее и вкуснее.